.. В каждой буржуазной семье
есть сын или дочь, испытывающие мистический кризис -- это
вполне понятно, поскольку политика слишком схематично объ-
ясняет такие феномены, как любовь или желание. Поэтому моя
проблема состоит в следующем: как при помощи психоанализа
или чего-нибудь иного, вроде искусства, как посредством по-
добных дискурсов мы смогли бы попытаться выработать более
сложные представления, дискурсивную сублимацию тех критиче-
ских моментов человеческого опыта, которые не могут быть
сведены к политической каузальности" (254, с. 25).
В ответ на упрек Жаклин Роуз, что она "низводит полити-
ческое до уровня маргинальной и неадекватной сферы работы",
что "все это напоминает историю человека, разочарованного в
политике", Кристева продемонстрировала типичную для нее в
начале 80-х гг. перемену ориентаций: "Мне кажется, если ху-
дожник или психоаналист и действуют политически (т. е. в
политическом смысле, осуществляют политический акт), то лишь
путем вмешательства на индивидуальном уровне. И главная
политическая забота, может быть, как раз состоит в том, чтобы
придать ценность индивиду. Мое неприятие некоторых полити-
ческих дискурсов, вызывающих у меня разочарование, заключа-
127
ДЕКОНСТРУКТИВИЗМ
ется в том, что они не рассматривают индивиды как ценность
(268, с. 27; цит. по Полу Смиту, 359, с.87, там же и Роуз.)
Многими последователями Кристевой подобный отход от ее
прежних позиций характеризовался как полная смена взглядов.
Скажем, для Пола Смита это означает, что психоаналитические
представления Кристевой "после продолжительной, затянувшей-
ся переработки обернулись абсолютно идеалистической версией
субъективности и нематериалистическим представлением о язы-
ке" (там же).
Любопытно, что в этой статье, написанной к Конференции
по феминизму и психоанализу, прошедшей в Нормале в мае
1986 г., П. Смит критикует как раз то, что через два года сам
будет убедительно защищать в книге "Выявляя субъект" (1988)
(358), -- "легитимацию" теоретического восстановления в своих
правах "человеческого субъекта". Разумеется, нельзя отрицать
различие между смитовским пониманием "человеческого субъек-
та", формулировка которого осуществляется в традиционно пост-
структуралистских терминах, с акцентом на его, субъекта, поли-
тической активности, и "индивидуумом" Кристевой, объясняе-
мым биопсихологическими предпосылками, -- еще одной вариа-
цией "феминизированного лаканства".
Тем не менее, при всех разногласиях и несовпадениях, обе
эти концепции фактически имеют общую цель -- "теоретическое
воскрешение" субъекта, его восстановление после той сокруши-
тельной критики, которой он подвергался на первоначальных
стадиях формирования постструктуралистской доктрины.
Все сказанное выше очерчивает трансформацию политиче-
ских и более нас интересующих эстетических взглядов француз-
ской исследовательницы, которую она пережила со второй поло-
вины 60-х до конца 80-х гг. Однако прежде чем перейти к
ключевой для нее, как все же оказалось, проблемы "пост-
структуралистской трактовки субъекта", необходимо отметить те
общие предпосылки постструктуралистской доктрины, в форми-
ровании которых она приняла самое активной участие.
"Разрыв"
Кристева считается са-
мым авторитетным среди
постструктуралистов пропа-
гандистом идеи "разрыва",
"перелома" (rupture), якобы имевшего место на рубеже XIX-
XX вв. в преемственности осененных авторитетом истории и
традиций эстетических, моральных, социальных и прочих ценно-
стей; разрыва, с социально-экономической точки зрения объяс-
няемого постструктуралистами (в духе положений Франкфурт-
ской школы социальной философии) как результат перехода
западного общества от буржуазного состояния к "пост-
буржуазному", т. е. к постиндустриальному.
Подхватывая идею Бахтина о полифоническом романе,
Кристева в своей работе "Текст романа" (1970) (277) вы-
страивает генеалогию модернистского искусства XX века:
"Роман, который включает карнавальную структуру, называется
ПОЛИФОНИЧЕСКИМ романом. Среди примеров, приве-
денных Бахтиным, можно назвать Рабле, Свифта, Досто-
евского. Мы можем сюда добавить весь "современный" роман
XX столетия (Джойс, Пруст, Кафка), уточнив, что современ-
ный полифонический роман, имеющий по отношению к моноло-
гизму статус, аналогичный статусу диалогического романа пред-
шествующих эпох, четко отличается от этого последнего. Разрыв
произошел в конце XIX века таким образом, что диалог у Раб-
ле, Свифта или Достоевского остается на репрезентативном,
фиктивном уровне, тогда как полифонический роман нашего
века делается "неудобочитаемым" (Джойс) и реализуется внутри
языка (Пруст, Кафка). Именно начиная с этого момента (с
этого разрыва, который носит не только литературный характер,
но и социальный, политический и философский) встает как та-
ковая проблема интертекстуальности. Сама теория Бахтина (так
же, как и теория соссюровских "анаграмм") возникла историче-
ски из этого разрыва. Бахтин смог открыть текстуальный диа-
логизм в письме Маяковского, Хлебникова, Белого... раньше,
чем выявить его в истории литературы как принцип всякой
подрывной деятельности и всякой контестативной текстуальной
продуктивности" (277, с. 92-93).
Здесь сразу бросается в глаза весь набор постструктурали-
стских представлений в его телькелевском варианте: и понима-
ние литературы как "революционной практики", как подрывной
деятельности, направленной против идеологических институтов,
против идеологического оправдания общественных институтов; и
принцип "разрыва" культурной преемственности; и вытекающая
отсюда необходимость "текстуального диалогизма" как постоян-
ного, снова и снова возникающего, "вечного" спора-контестации
художников слова с предшествующей культурной (и, разумеет-
ся, идеологической) традицией; и, наконец, теоретическое оправ-
дание модернизма как "законного" и наиболее последователь-
ного выразителя этой "революционной практики" литературы.
Оставшись неудовлетворенной чисто лингвистическим объ-
яснением функционирования поэтического языка, Кристева об-
ратилась к лакановской теории подсознания. Лакан предложил
трактовку фрейдовского подсознания как речи и отождествил
129
структуру подсознания со структурой языка. В результате це-
лью психоанализа стало восстановление исторической и социаль-
ной реальности субъекта на основе языка подсознания, что и
явилось практической задачей Кристевой в "Революции поэти-
ческого языка" (273).
В этом исследовании "текстуальная продуктивность" опи-
сывается как "семиотический механизм текста", основанный на
сетке ритмических ограничений, вызванных бессознательными
импульсами, и постоянно испытывающий сопротивление со сто-
роны однозначной метриче-
ской традиции у говорящего
субъекта.
"ХОРА", "ОЗНАЧИВАНИЕ"
Кристева постулирует
существование особого "семи-
отического ритма" и отож-
дествляет его с платоновским
понятием "хоры" (из "Тимея"), т. е., по определению Лосева, с
"круговым движением вечного бытия в самом себе, движением,
на знающим пространственных перемен и не зависящим от пе-
ремены" (45,с.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
есть сын или дочь, испытывающие мистический кризис -- это
вполне понятно, поскольку политика слишком схематично объ-
ясняет такие феномены, как любовь или желание. Поэтому моя
проблема состоит в следующем: как при помощи психоанализа
или чего-нибудь иного, вроде искусства, как посредством по-
добных дискурсов мы смогли бы попытаться выработать более
сложные представления, дискурсивную сублимацию тех критиче-
ских моментов человеческого опыта, которые не могут быть
сведены к политической каузальности" (254, с. 25).
В ответ на упрек Жаклин Роуз, что она "низводит полити-
ческое до уровня маргинальной и неадекватной сферы работы",
что "все это напоминает историю человека, разочарованного в
политике", Кристева продемонстрировала типичную для нее в
начале 80-х гг. перемену ориентаций: "Мне кажется, если ху-
дожник или психоаналист и действуют политически (т. е. в
политическом смысле, осуществляют политический акт), то лишь
путем вмешательства на индивидуальном уровне. И главная
политическая забота, может быть, как раз состоит в том, чтобы
придать ценность индивиду. Мое неприятие некоторых полити-
ческих дискурсов, вызывающих у меня разочарование, заключа-
127
ДЕКОНСТРУКТИВИЗМ
ется в том, что они не рассматривают индивиды как ценность
(268, с. 27; цит. по Полу Смиту, 359, с.87, там же и Роуз.)
Многими последователями Кристевой подобный отход от ее
прежних позиций характеризовался как полная смена взглядов.
Скажем, для Пола Смита это означает, что психоаналитические
представления Кристевой "после продолжительной, затянувшей-
ся переработки обернулись абсолютно идеалистической версией
субъективности и нематериалистическим представлением о язы-
ке" (там же).
Любопытно, что в этой статье, написанной к Конференции
по феминизму и психоанализу, прошедшей в Нормале в мае
1986 г., П. Смит критикует как раз то, что через два года сам
будет убедительно защищать в книге "Выявляя субъект" (1988)
(358), -- "легитимацию" теоретического восстановления в своих
правах "человеческого субъекта". Разумеется, нельзя отрицать
различие между смитовским пониманием "человеческого субъек-
та", формулировка которого осуществляется в традиционно пост-
структуралистских терминах, с акцентом на его, субъекта, поли-
тической активности, и "индивидуумом" Кристевой, объясняе-
мым биопсихологическими предпосылками, -- еще одной вариа-
цией "феминизированного лаканства".
Тем не менее, при всех разногласиях и несовпадениях, обе
эти концепции фактически имеют общую цель -- "теоретическое
воскрешение" субъекта, его восстановление после той сокруши-
тельной критики, которой он подвергался на первоначальных
стадиях формирования постструктуралистской доктрины.
Все сказанное выше очерчивает трансформацию политиче-
ских и более нас интересующих эстетических взглядов француз-
ской исследовательницы, которую она пережила со второй поло-
вины 60-х до конца 80-х гг. Однако прежде чем перейти к
ключевой для нее, как все же оказалось, проблемы "пост-
структуралистской трактовки субъекта", необходимо отметить те
общие предпосылки постструктуралистской доктрины, в форми-
ровании которых она приняла самое активной участие.
"Разрыв"
Кристева считается са-
мым авторитетным среди
постструктуралистов пропа-
гандистом идеи "разрыва",
"перелома" (rupture), якобы имевшего место на рубеже XIX-
XX вв. в преемственности осененных авторитетом истории и
традиций эстетических, моральных, социальных и прочих ценно-
стей; разрыва, с социально-экономической точки зрения объяс-
няемого постструктуралистами (в духе положений Франкфурт-
ской школы социальной философии) как результат перехода
западного общества от буржуазного состояния к "пост-
буржуазному", т. е. к постиндустриальному.
Подхватывая идею Бахтина о полифоническом романе,
Кристева в своей работе "Текст романа" (1970) (277) вы-
страивает генеалогию модернистского искусства XX века:
"Роман, который включает карнавальную структуру, называется
ПОЛИФОНИЧЕСКИМ романом. Среди примеров, приве-
денных Бахтиным, можно назвать Рабле, Свифта, Досто-
евского. Мы можем сюда добавить весь "современный" роман
XX столетия (Джойс, Пруст, Кафка), уточнив, что современ-
ный полифонический роман, имеющий по отношению к моноло-
гизму статус, аналогичный статусу диалогического романа пред-
шествующих эпох, четко отличается от этого последнего. Разрыв
произошел в конце XIX века таким образом, что диалог у Раб-
ле, Свифта или Достоевского остается на репрезентативном,
фиктивном уровне, тогда как полифонический роман нашего
века делается "неудобочитаемым" (Джойс) и реализуется внутри
языка (Пруст, Кафка). Именно начиная с этого момента (с
этого разрыва, который носит не только литературный характер,
но и социальный, политический и философский) встает как та-
ковая проблема интертекстуальности. Сама теория Бахтина (так
же, как и теория соссюровских "анаграмм") возникла историче-
ски из этого разрыва. Бахтин смог открыть текстуальный диа-
логизм в письме Маяковского, Хлебникова, Белого... раньше,
чем выявить его в истории литературы как принцип всякой
подрывной деятельности и всякой контестативной текстуальной
продуктивности" (277, с. 92-93).
Здесь сразу бросается в глаза весь набор постструктурали-
стских представлений в его телькелевском варианте: и понима-
ние литературы как "революционной практики", как подрывной
деятельности, направленной против идеологических институтов,
против идеологического оправдания общественных институтов; и
принцип "разрыва" культурной преемственности; и вытекающая
отсюда необходимость "текстуального диалогизма" как постоян-
ного, снова и снова возникающего, "вечного" спора-контестации
художников слова с предшествующей культурной (и, разумеет-
ся, идеологической) традицией; и, наконец, теоретическое оправ-
дание модернизма как "законного" и наиболее последователь-
ного выразителя этой "революционной практики" литературы.
Оставшись неудовлетворенной чисто лингвистическим объ-
яснением функционирования поэтического языка, Кристева об-
ратилась к лакановской теории подсознания. Лакан предложил
трактовку фрейдовского подсознания как речи и отождествил
129
структуру подсознания со структурой языка. В результате це-
лью психоанализа стало восстановление исторической и социаль-
ной реальности субъекта на основе языка подсознания, что и
явилось практической задачей Кристевой в "Революции поэти-
ческого языка" (273).
В этом исследовании "текстуальная продуктивность" опи-
сывается как "семиотический механизм текста", основанный на
сетке ритмических ограничений, вызванных бессознательными
импульсами, и постоянно испытывающий сопротивление со сто-
роны однозначной метриче-
ской традиции у говорящего
субъекта.
"ХОРА", "ОЗНАЧИВАНИЕ"
Кристева постулирует
существование особого "семи-
отического ритма" и отож-
дествляет его с платоновским
понятием "хоры" (из "Тимея"), т. е., по определению Лосева, с
"круговым движением вечного бытия в самом себе, движением,
на знающим пространственных перемен и не зависящим от пе-
ремены" (45,с.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83