В частности, ее концепция "женского
письма" стала предметом дебатов не только в кругах представи-
тельниц феминистской критики, но и многих видных теоретиков
постструктурализма в целом. Фактически лишь в начале 80-х
гг. американские деконструктивисты стали отдавать должное
Кристевой как ученому, которая стояла у истоков постструкту-
рализма и с присущим ей радикализмом критиковала постулаты
структурализма, давала первые формулировки интертекстуально-
сти, децентрации субъекта, аструктурности литературного текста,
155
ДЕКОНСТРУКТИВИЗМ
ставшие впоследствии ключевыми понятиями постструктурализ-
ма.
Что привлекает особое внимание к Кристевой -- это ин-
тенсивность, можно даже сказать, страстность, с какой она
переживает теоретические проблемы, которые в ее изложении
вдруг оказываются глубоко внутренними, средством и стезей ее
собственного становления* Яркие примеры тому можно найти и
в ее статье "Полилог" (271), да и во всей вводной части ее
книги "Чуждые самим себе" (1988) (265). В общей перспекти-
ве развития постструктурализма можно, разумеется, много ска-
зать о том, как с нарастанием постструктуралистских тенденций
изменялся и стиль Кристевой, в котором на смену безличност-
ной, "научно-объективированной" манере повествования, типич-
ной для структурализма с его претензией на "монопольное"
владение "истиной" в виде постулируемых им же самим
"неявных структур", пришла эмфатичность "постмодернистской
чувствительности" -- осознание (и как следствие -- стилевое
акцентирование) неизбежности личностного аспекта любой кри-
тической рефлексии, который в конечном счете оказывается
единственно надежным и верифицируемым критерием аутентич-
ности авторского суждения в том безопорном мире постструкту-
ралистской теории, где безраздельно властвуют стихии относи-
тельности.
РОЛАН БАРТ: ОТ "ТЕКСТОВОЮ АНАЛИЗА" К "НАСЛАЖДЕНИЮ ОТ ТЕКСТА"
Самым ярким и влиятельным в сфере критики представите-
лем французского литературоведческого постструктурализма
является Ролан Барт (1915-1980). Блестящий литературный
эссеист, теоретик и критик, проделавший -- или, скорее, пре-
терпевший вместе с общей эволюцией литературно-теоретической
мысли Франции с середины 50-х по 70-е гг. -- довольно бур-
ный и извилистый путь, он к началу 70-х годов пришел к пост-
структурализму.
Именно эта пора "позднего Барта" и анализируется в дан-
ном разделе, хотя, разумеется, было бы непростительным за-
блуждением сводить значение всего его творчества лишь к это-
му времени: всякий, кто читал его первую книгу "Мифологии"
(1953) (83) и имеет теперь возможность это сделать в русском
переводе (10, с. 46-145), способен сам на себе ощутить обаяние
его личности и представить себе то впечатление, которое произ-
водили его работы уже в то время. Но даже если оставаться в
пределах интересующего нас этапа эволюции критика, то необ-
ходимо отметить, что многие его исследователи (В. Лейч, М.
Мориарти, Дж. Каллер, М. Вайзман и др.) склонны выделять
различные фазы в "позднем Барте" уже постструктуралистского
периода. Во всяком случае, учитывая протеевскую изменчивость,
мобильность его взглядов, этому вряд ли стоит удивляться.
Важно прежде всего отметить, что на рубеже 70-х гг. Барт
создал одну из первых деконструктивных теорий анализа худо-
жественного произведения и продолжал практиковать приблизи-
тельно по 1973 г. то, что он называл "текстовым анализом". К
этому периоду относятся такие его работы, как "С/3" (1970),
155
ДЕКОНСТРУКТИВИЗМ
"С чего начинать?" (1970), "От произведения к тексту" (1971),
"Текстовый анализ одной новеллы Эдгара По" (1973) (89, 10).
Однако уже в том же 1973 г. был опубликован его сбор-
ник "эссеистических анализов" (право, затрудняюсь назвать это
иначе) "Удовольствие от текста" (84), за которым последовал
еще целый ряд работ, написанных в том же духе: "Ролан Барт
о Ролане Барте" (1975), "Фрагменты любовного дискурса"
(1977) и т. д. (85, 80), явно ознаменовавшие собой несомнен-
ную неудовлетворенность практикой "текстового анализа" и
переход к концепции "эротического текста", не скованного ме-
лочной регламентацией строго нормализованного по образцу
естественных наук структурного подхода. Теперь кредо Барта
-- вольный полет свободной ассоциативности, характерный для
"поэтического мышления" постмодернистской чувствительности.
Впрочем, говоря об очередной смене парадигмы у Барта,
приходится учитывать тот факт, что приметы позднего Барта
можно встретить и в его более ранних работах. Так, еще в ста-
тье 1967 г. "От науки к литературе" (10) он приводит выска-
зывание Кольриджа: "Стихотворение -- это род сочинения,
отличающийся от научных трудов тем, что своей непосредствен-
ной целью оно полагает удовольствие, а не истину" (10, цит. по
переводу С. Зенкина, с. 381-382) и делает из него весьма при-
мечательный (с точки зрения своей дальнейшей эволюции) вы-
вод: "двусмысленное заявление, так как в нем хотя и признается
в какой-то мере эротическая природа поэтического произведения
(литературы), но ей по-прежнему отводится особый, как бы
поднадзорный, участок, отгороженный от основной территории,
где властвует истина. Между тем удовольствие (сегодня мы
охотнее это признаем) подразумевает гораздо более широкую,
гораздо более значительную сферу опыта, нежели просто удов-
летворение "вкуса". До сих пор, однако, никогда не рассматри-
валось всерьез удовольствие от языка, .... одно лишь барокко,
чей литературный опыт всегда встречал в нашем обществе (по
крайней мере, во французском) отношение в лучшем случае
терпимое, отважилось в какой-то мере разведать ту область,
которую можно назвать Эросом языка" (там же, с. 382).
Трудно в этом не увидеть истоки позднейшей концепции текста
как "анаграммы эротического тела" в "Удовольствии от текста"
(84, с. 74).
Однако прежде чем перейти к собственно теории и практи-
ке анализа у позднего Барта, необходимо сделать несколько
замечаний о Барте как "литературно-общественном феномене"
эпохи. Если попытаться дать себе отчет о том общем впечатле-
нии, которое производят работы Барта, то нельзя отделаться от
ощущения, что лейтмотивом, проходящим сквозь все его творче-
ство, было навязчивое стремление вырваться из плена буржуаз-
ного мышления, мировосприятия, мироощущения. Причем дра-
матизм ситуации состоял в том, что общечеловеческое воспри-
нималось как буржуазное, что сама природа человека Нового
времени рассматривалась как буржуазная и поэтому естествен-
ным выходом из нее считалось все то, что расценивалось как
противостоящее этой природе, этому мышлению: марксизм,
фрейдизм, ницшеанство. Естественно, что все это подталкивало
к леворадикальному, нигилистически-разрушительному, сексу-
ально-эротическому "теоретическому экстремизму" в теории,
условно говоря, к "политическому авангардизму". Подобные
настроения, разумеется, не были лишь прерогативой одного
Барта, они были свойственны, как уже об этом неоднократно
говорилось, и Фуко, и Делезу, и -- в крайне эмоциональной
форме -- Кристевой.
Те же настроения были характерны практически для всей
левой интеллигенции, и трагизм положения состоял, да и по-
прежнему состоит в том, что радикализм левого теоретизма
постоянно спотыкался, если не разбивался, о практику политиче-
ских и культурных реальностей тех стран, где антибуржуазные
принципы закладывались в основу социального строя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
письма" стала предметом дебатов не только в кругах представи-
тельниц феминистской критики, но и многих видных теоретиков
постструктурализма в целом. Фактически лишь в начале 80-х
гг. американские деконструктивисты стали отдавать должное
Кристевой как ученому, которая стояла у истоков постструкту-
рализма и с присущим ей радикализмом критиковала постулаты
структурализма, давала первые формулировки интертекстуально-
сти, децентрации субъекта, аструктурности литературного текста,
155
ДЕКОНСТРУКТИВИЗМ
ставшие впоследствии ключевыми понятиями постструктурализ-
ма.
Что привлекает особое внимание к Кристевой -- это ин-
тенсивность, можно даже сказать, страстность, с какой она
переживает теоретические проблемы, которые в ее изложении
вдруг оказываются глубоко внутренними, средством и стезей ее
собственного становления* Яркие примеры тому можно найти и
в ее статье "Полилог" (271), да и во всей вводной части ее
книги "Чуждые самим себе" (1988) (265). В общей перспекти-
ве развития постструктурализма можно, разумеется, много ска-
зать о том, как с нарастанием постструктуралистских тенденций
изменялся и стиль Кристевой, в котором на смену безличност-
ной, "научно-объективированной" манере повествования, типич-
ной для структурализма с его претензией на "монопольное"
владение "истиной" в виде постулируемых им же самим
"неявных структур", пришла эмфатичность "постмодернистской
чувствительности" -- осознание (и как следствие -- стилевое
акцентирование) неизбежности личностного аспекта любой кри-
тической рефлексии, который в конечном счете оказывается
единственно надежным и верифицируемым критерием аутентич-
ности авторского суждения в том безопорном мире постструкту-
ралистской теории, где безраздельно властвуют стихии относи-
тельности.
РОЛАН БАРТ: ОТ "ТЕКСТОВОЮ АНАЛИЗА" К "НАСЛАЖДЕНИЮ ОТ ТЕКСТА"
Самым ярким и влиятельным в сфере критики представите-
лем французского литературоведческого постструктурализма
является Ролан Барт (1915-1980). Блестящий литературный
эссеист, теоретик и критик, проделавший -- или, скорее, пре-
терпевший вместе с общей эволюцией литературно-теоретической
мысли Франции с середины 50-х по 70-е гг. -- довольно бур-
ный и извилистый путь, он к началу 70-х годов пришел к пост-
структурализму.
Именно эта пора "позднего Барта" и анализируется в дан-
ном разделе, хотя, разумеется, было бы непростительным за-
блуждением сводить значение всего его творчества лишь к это-
му времени: всякий, кто читал его первую книгу "Мифологии"
(1953) (83) и имеет теперь возможность это сделать в русском
переводе (10, с. 46-145), способен сам на себе ощутить обаяние
его личности и представить себе то впечатление, которое произ-
водили его работы уже в то время. Но даже если оставаться в
пределах интересующего нас этапа эволюции критика, то необ-
ходимо отметить, что многие его исследователи (В. Лейч, М.
Мориарти, Дж. Каллер, М. Вайзман и др.) склонны выделять
различные фазы в "позднем Барте" уже постструктуралистского
периода. Во всяком случае, учитывая протеевскую изменчивость,
мобильность его взглядов, этому вряд ли стоит удивляться.
Важно прежде всего отметить, что на рубеже 70-х гг. Барт
создал одну из первых деконструктивных теорий анализа худо-
жественного произведения и продолжал практиковать приблизи-
тельно по 1973 г. то, что он называл "текстовым анализом". К
этому периоду относятся такие его работы, как "С/3" (1970),
155
ДЕКОНСТРУКТИВИЗМ
"С чего начинать?" (1970), "От произведения к тексту" (1971),
"Текстовый анализ одной новеллы Эдгара По" (1973) (89, 10).
Однако уже в том же 1973 г. был опубликован его сбор-
ник "эссеистических анализов" (право, затрудняюсь назвать это
иначе) "Удовольствие от текста" (84), за которым последовал
еще целый ряд работ, написанных в том же духе: "Ролан Барт
о Ролане Барте" (1975), "Фрагменты любовного дискурса"
(1977) и т. д. (85, 80), явно ознаменовавшие собой несомнен-
ную неудовлетворенность практикой "текстового анализа" и
переход к концепции "эротического текста", не скованного ме-
лочной регламентацией строго нормализованного по образцу
естественных наук структурного подхода. Теперь кредо Барта
-- вольный полет свободной ассоциативности, характерный для
"поэтического мышления" постмодернистской чувствительности.
Впрочем, говоря об очередной смене парадигмы у Барта,
приходится учитывать тот факт, что приметы позднего Барта
можно встретить и в его более ранних работах. Так, еще в ста-
тье 1967 г. "От науки к литературе" (10) он приводит выска-
зывание Кольриджа: "Стихотворение -- это род сочинения,
отличающийся от научных трудов тем, что своей непосредствен-
ной целью оно полагает удовольствие, а не истину" (10, цит. по
переводу С. Зенкина, с. 381-382) и делает из него весьма при-
мечательный (с точки зрения своей дальнейшей эволюции) вы-
вод: "двусмысленное заявление, так как в нем хотя и признается
в какой-то мере эротическая природа поэтического произведения
(литературы), но ей по-прежнему отводится особый, как бы
поднадзорный, участок, отгороженный от основной территории,
где властвует истина. Между тем удовольствие (сегодня мы
охотнее это признаем) подразумевает гораздо более широкую,
гораздо более значительную сферу опыта, нежели просто удов-
летворение "вкуса". До сих пор, однако, никогда не рассматри-
валось всерьез удовольствие от языка, .... одно лишь барокко,
чей литературный опыт всегда встречал в нашем обществе (по
крайней мере, во французском) отношение в лучшем случае
терпимое, отважилось в какой-то мере разведать ту область,
которую можно назвать Эросом языка" (там же, с. 382).
Трудно в этом не увидеть истоки позднейшей концепции текста
как "анаграммы эротического тела" в "Удовольствии от текста"
(84, с. 74).
Однако прежде чем перейти к собственно теории и практи-
ке анализа у позднего Барта, необходимо сделать несколько
замечаний о Барте как "литературно-общественном феномене"
эпохи. Если попытаться дать себе отчет о том общем впечатле-
нии, которое производят работы Барта, то нельзя отделаться от
ощущения, что лейтмотивом, проходящим сквозь все его творче-
ство, было навязчивое стремление вырваться из плена буржуаз-
ного мышления, мировосприятия, мироощущения. Причем дра-
матизм ситуации состоял в том, что общечеловеческое воспри-
нималось как буржуазное, что сама природа человека Нового
времени рассматривалась как буржуазная и поэтому естествен-
ным выходом из нее считалось все то, что расценивалось как
противостоящее этой природе, этому мышлению: марксизм,
фрейдизм, ницшеанство. Естественно, что все это подталкивало
к леворадикальному, нигилистически-разрушительному, сексу-
ально-эротическому "теоретическому экстремизму" в теории,
условно говоря, к "политическому авангардизму". Подобные
настроения, разумеется, не были лишь прерогативой одного
Барта, они были свойственны, как уже об этом неоднократно
говорилось, и Фуко, и Делезу, и -- в крайне эмоциональной
форме -- Кристевой.
Те же настроения были характерны практически для всей
левой интеллигенции, и трагизм положения состоял, да и по-
прежнему состоит в том, что радикализм левого теоретизма
постоянно спотыкался, если не разбивался, о практику политиче-
ских и культурных реальностей тех стран, где антибуржуазные
принципы закладывались в основу социального строя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83