Индусы и до сих пор верят, что результатом такого наказания является лишение после смерти человеческого образа, — и самый несчастный из них не задумается над тем, чтобы отказаться от богатства и счастливого существования, если оно связано с лишением погребальных церемоний и могилы.
Дислад-Хамед чувствовал, что он погиб; охваченный невыразимым ужасом, он напрасно придумывал способ, как избежать ожидавшей его участи; ум, парализованный страхом, изобретал лишь самые безумные планы… Он думал сначала бежать, — но как пройти среди окружавшей толпы, не возбудив ничьего подозрения? Он находился у самого подножия эстрады, где заседал Совет Семи, почти касаясь крайнего из его членов, который с самого начала смотрел на него из-за маски с неприятным упорством, — так ему казалось, по крайней мере; предатель был слишком на виду и не мог надеяться, что ему удастся проскользнуть, не будучи замеченным, к единственной двери в глубине огромного зала, куда его провели с такими предосторожностями. Да если бы это и удалось ему, все же было безумием думать, будто ему позволят переступить за порог этой двери без пароля, известного только посвященным первой степени.
Все эти мысли быстро промелькнули у него в голове, и он, несмотря на волнение, душившее его, спокойно отвернулся слегка в сторону, чтобы уклониться от упорного взгляда, который, казалось, был все время обращен на него. Вдруг он услышал легкий, едва уловимый шепот:
— Ни жеста, ни слова, чтобы не возбудить подозрения, иначе ты погиб.
Это предупреждение, предназначенное для успокоения несчастного, произвело совсем противоположное действие. Видя, что среди собрания есть лицо, — быть может, член Совета, все время пугавший его своим взглядом, — которое знало его тайну, падиал поддался такому страху, что, не думая об опасности, вскочил на ноги, собираясь бежать. Но чья-то рука моментально опустилась ему на плечо и принудила его сесть на корточки. Он не противился, ибо в ту же минуту у него с быстротою молнии мелькнула мысль о важности совета, преподанного ему таинственным голосом.
Туземец, принудивший его сесть, принадлежал к числу факиров — фанатиков Индии, которым вековые предрассудки разрешают жить вне всяких религиозных и гражданских законов. Долгие годы поста, умерщвление плоти и благочестивые упражнения поставили их на такую ступень святости, что, какую бы человеческую слабость они ни проявили, она не налагает на них пятна. Они могут совершить даже преступление и не отвечают за него перед другими людьми, которые не имеют права выражать ни малейшего осуждения их поведению. Становится понятным после этого, почему брамины и раджи старались всеми силами, чтобы мысль эта укоренилась среди людей: они сделали этих факиров исполнителями своей воли, своих капризов, своей мести, заставляя их делать все, чего не могли или не смели делать сами из боязни потерять свой престиж. Они всегда держали у себя на жалованьи несколько факиров, слепо повиновавшихся им, как французские сеньоры и мелкие принцы средних веков держали при себе «bravi» и «condottieri». Но так как в Индии ко всему и всегда примешивается таинственное, то факиры практически изучали тайные науки и показывали перед народом самые необыкновенные фокусы, пользуясь силой магнетизма, доведенной до совершенства продолжительным упражнением в уединении.
Кроме факиров, обязанных исполнять приговоры тайного трибунала Трех, каждый из Семи и браматма имели собственного, лично им служившего факира. Тот, вмешательство которого помешало падиалу совершить большую неосторожность, назывался Утами. Этот факир служил одному из Семи и по едва заметному знаку своего господина пришел так кстати на помощь негодяю, который едва сам не выдал себя мщению «Духов Вод».
Какой же интерес заставлял это таинственное лицо откладывать месть правосудия? Мы увидим это из последующих событий.
Объяснения эти мы считаем необходимыми ввиду того, что факир Утами и член Совета Семи, которому он служил, играют весьма важную роль в этой истории. Эпизод, едва не сделавшийся роковым для падиала, длился не более двух секунд, а потому среди общего волнения никто его не заметил.
В ту минуту, когда браматма, исполняя желание присутствующих, называл четырех лиц, которые должны были отправиться в белатти-бенгалоу и принести англичанина в паланкине, Дислад-Хамед снова услышал таинственный голос, шептавший ему на ухо:
— Спокойствие, падиал, я спасу тебя.
Ночной сторож снова почувствовал невольное содрогание, но на этот раз сдержал себя. Он решил, что незнакомое ему лицо для того пришло ему на помощь, чтобы затем защитить его от неизбежной опасности, которая угрожает ему после сообщений англичанина. Вооружившись поэтому мужеством в надежде, что таинственный союзник будет подле него в критический момент, он продолжал слушать, не выказывая волновавших его чувств.
— Сегодня вечером, — продолжал гость, — между одиннадцатью и двенадцатью у подножия Башни Мертвых ты узнаешь, чего я хочу от тебя.
Голос этот, как ни странно, исходил, казалось, не из человеческой гортани… Он был глух и доносился откуда-то издалека, как пение, которое на уединенных песчаных берегах доносится к вам откуда-то ветром, или как звуки, которые поднимаются из долины в сумерки и происхождения которых слух ваш не может понять.
Заинтригованный в высшей степени необыкновенным случаем, падиал бросил быстрый взгляд кругом… Член Совета Семи, упорный взгляд которого произвел на него в самом начале такое неприятное впечатление, говорил с браматмой на каком-то непонятном ему языке; падиал заключил из этого, что, вероятно, не это лицо обратилось к нему только что со странными словами… Каково же было его удивление, когда он обернулся в другую сторону и увидел, что сосед его, факир Утами, куда-то исчез.
По окончании официальных сообщений и в ожидании прибытия англичанина все присутствующие разделились на группы и каждый по-своему объяснял случившееся; присмотревшись к ним внимательно, падиал убедился, что факира нет между ними. Очевидно, Утами вышел из зала. Дислад-Хамед был так взволнован, что не заметил, как факир по знаку, данному членом Совета, осторожно проскользнул к выходу незадолго до ухода четырех послов, которым поручено было доставить англичанина, потребовавшего такую дорогую цену за свой донос.
Увидя, что факир Утами вдруг исчез куда-то, предатель с ужасом пришел к тому заключению, что факир посмеялся над ним и, пробудив в душе его искру надежды, был настолько жесток, что предоставил его собственной судьбе.
Размышления эти, смутно толпившиеся у него в голове, довели его волнение до крайней степени… В эту минуту снова, как отдаленное эхо, послышался тот же странный, глухой голос:
— Не бойся ничего, — говорил он, — ты спасен! До вечера… Не вздумай только уклоняться от свидания, которое я тебе назначаю: мщение мое будет ужасно!
Не успел голос договорить этих слов, как четыре посла, отправленные браматмой, опрометью вбежали в зал, причем один из них держал в руке окровавленный кинжал; все четверо находились в невероятном возбуждении. Тревога охватила всех присутствующих, но никто не осмеливался говорить раньше верховного вождя:
— Что с вами?.. Что случилось?.. Где англичанин?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168