Сядь.
— Ты этого хочешь?
— Пожалуйста, — сказала она.
Он сел. «Зачем все это? — подумал он. — Ты ушел, чтобы взять машину, уехать подальше и послать ее к черту, а сам вернулся и вынужден просить ключи, да еще снова уселся, как слюнтяй». Он взял свой стакан и допил оставшееся. Абсент по крайней мере был хорош.
— Обедать собираешься? — спросил он.
— Скажи куда, и я пойду с тобой. Ты ведь еще любишь меня?
— Не дури.
— Мерзкая была ссора, — сказала Кэтрин.
— К тому же первая.
— Я виновата. Вспомнила о газетных вырезках.
— Давай не будем об этих проклятых вырезках.
— Все из-за них.
— Все потому, что ты думала о них, когда пила. Не надо было пить, тогда бы это не пришло тебе в голову.
— Точно отрыжка после вина, — сказала она. — Ужасно. Хотела пошутить, и вдруг сорвалось с языка.
— Что у трезвого на уме…
— Ну хватит, — сказала она. — Я думала, ты уже забыл.
— Забыл.
— Что ж тогда только об этом и говоришь?
— Не стоило нам пить абсент.
— Да. Конечно, не стоило. Особенно мне. Тебе-то он был необходим. Думаешь, тебе станет лучше?
— Слушай, неужели нельзя остановиться?
— С меня-то уж точно хватит. Осточертело.
— Терпеть не могу это слово.
— Хорошо, только это.
— О черт, — сказал он. — Обедай сама.
— Нет. Мы пообедаем вместе и будем вести себя по-людски.
— Попробуем.
— Прости меня. Я действительно пошутила, но не удачно. Правда, Дэвид, забудем об этом.
Глава пятая
Когда Дэвид Берн проснулся, начался отлив, солнце ярко высветило полосу берега, и море стало темно-синим. Горы стояли зеленые, посвежевшие, и облаков не было. Кэтрин еще спала. Дышала она ровно, солнечный луч падал ей на лицо, и Дэвид подумал, как это странно, что солнце не будит ее.
После душа он почистил зубы, побрился, и ему захотелось есть, но он надел шорты и свитер, достал тетрадь, карандаши и точилку и сел за стол у окна, смотревшего на устье реки, за которой начиналась Испания. Он стал писать и забыл о Кэтрин и о виде из окна, и слова ложились на бумагу сами собой, как бывало всегда, когда удача сопутствовала ему. Он описал все, как было, и горечь проступала в рассказе лишь слегка, точно едва заметная пена на спокойной зыби, помечающей в тихую погоду подводные рифы.
Поработав, он снова повернулся к Кэтрин. Она по-прежнему спала, улыбаясь во сне, и через открытое окно на ее коричневое тело падал солнечный прямоугольник, а на фоне сбившейся белой простыни и нетронутой подушки ее загорелое лицо и темно-рыжая головка казались еще темнее.
«Завтракать уже поздно, — подумал он. — Оставлю записку, спущусь в кафе и выпью cafe creme6 с чем-нибудь». Но пока он убирал тетрадь и карандаши в чемодан, Кэтрин проснулась, подошла к нему, обняла, поцеловала в шею и сказала:
— Я твоя ленивая голая жена.
— Зачем ты встала?
— Не знаю. Скажи, куда ты идешь, и я буду там через пять минут.
— Я иду завтракать в кафе.
— Иди. Я скоро приду. Ты работал?
— Конечно.
— Какой же ты молодец, особенно после вчерашнего. Я так горжусь тобой. Поцелуй меня и посмотри на нас в зеркало.
Он поцеловал ее, и они вместе посмотрели в большое зеркало.
— Как приятно, когда на тебе не слишком много надето, — сказала она. — Веди себя хорошо и постарайся благополучно добраться до кафе. Закажи мне oeuf au jambon.7 Не жди. Прости, что я тебя задержала.
В кафе он нашел утреннюю местную и вчерашние парижские газеты, и официант принес ему кофе с молоком, ветчину из Байонна и прекрасное свежее яйцо, которое, перед тем как взять ложечкой желток, Дэвид посыпал грубо-молотым перцем и смазал тонким слоем горчицы. Кэтрин долго не было, и, чтобы яичница не остыла, он съел и ее порцию и вытер тарелку кусочком свежевыпеченного хлеба.
— Вот и мадам, — сказал официант. — Я принесу еще порцию.
На ней была юбка, кашемировый свитер и нитка жемчуга. Волосы она вытерла полотенцем, но расчесала их влажными, и от этого они казались прямыми и темными, сливаясь с ее необыкновенно загорелым лицом.
— Какой чудесный день, — сказала она. — Жаль, что я припозднилась.
— Ты куда разоделась?
— Я хотела бы съездить в Биарриц. Поедешь со мной?
— Ты же хочешь поехать одна?
— Да, — сказала она. — Но ты не помешаешь. — Когда он встал, она сказала: — Я хочу привезти тебе сюрприз.
— Не надо.
— Надо. Тебе понравится.
— Давай-ка я поеду, чтобы ты опять чего-нибудь не выкинула.
— Нет. Лучше, если я буду одна. Я вернусь во второй половине дня. И не жди меня к обеду.
Дэвид прочел газеты, а потом прошелся по городу в поисках удобного для жилья квартала или шале, которое можно было бы снять, и новые застройки показались ему приятными, но скучными. Он полюбовался видом на залив и устье реки, за которой начиналась Испания, и старинным серокаменным замком Фуэнтеррабья, и ослепительно белыми коттеджами по обе стороны замка, и коричневыми горами, отбрасывающими синие тени. Он удивился, что ураган так быстро стих, и подумал, что, должно быть, здесь прошла всего лишь северная граница урагана, пронесшегося над Бискайским заливом. Бискайский залив называли еще Вискайя, но теперь так называлась баскская провинция, расположенная вдали от побережья за Сан-Себастьяном. Горы, возвышавшиеся над крышами пограничного городка Ирун, находились в провинции Гипускоа, а дальше начиналась провинция Наварра, или Наварре. «Что мы здесь делаем? — подумал он. — Зачем ты бродишь по этому курортному городку, глазея на недавно посаженные магнолии и чертову мимозу, в надежде увидеть на псевдобаскских виллах табличку „Сдается“? Уж не так много ты работал утром, чтобы окончательно оглупеть, или, может, перебрал вчера? На самом деле ты вовсе не работал. А неплохо бы начать поскорее, потому что время уходит, а с ним уходишь и ты, и не успеешь оглянуться, как с тобой будет покончено. Может быть, уже. Ладно. Не заводись. По крайней мере помни об этом». Он пошел дальше по городу, и восприятие его обострила злость и закалила испепеляющая красота дня.
Ветер с моря гулял по комнате, а он читал, опершись спиной на две подушки. Одну, сложенную пополам, он подложил под голову. После обеда клонило в сон, но ему недоставало ее, и он читал и ждал. Потом он услышал, как открылась дверь и она вошла в комнату, но не сразу узнал ее. Она стояла перед ним, скрестив руки под грудью на свитере, и дышала прерывисто, точно после бега.
— О нет, — сказала она. — Нет.
Она бросилась на постель и, спрятав голову на груди Дэвида, повторяла:
— Нет, нет! Пожалуйста, Дэвид. Неужели ты ничего не замечаешь?
Он прижал ее голову к своей груди и почувствовал, что волосы ее острижены совсем коротко и на ощупь напоминают грубый шелк. Она продолжала прижиматься к нему.
— Ты что наделала, дьяволенок?
Она подняла голову, посмотрела на него, поцеловала, потерлась губами о его губы и прижалась к нему всем телом.
— Сейчас расскажу, — сказала она. — Я так рада. Мне так повезло. Теперь у тебя совершенно новая девочка, можешь попробовать.
— Дай взглянуть.
— Подожди минутку.
Она вернулась и встала у постели так, что солнце из окна освещало ее. Она была без юбки, босиком, в одном только свитере и с ниткой жемчуга на загорелой шее.
— Смотри хорошенько, — сказала она. — Вот какая я стала.
Он окинул взглядом ее длинные, загорелые ноги, стройную фигуру, смуглое лицо и точеную рыжую головку, и она посмотрела ему в глаза и сказала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
— Ты этого хочешь?
— Пожалуйста, — сказала она.
Он сел. «Зачем все это? — подумал он. — Ты ушел, чтобы взять машину, уехать подальше и послать ее к черту, а сам вернулся и вынужден просить ключи, да еще снова уселся, как слюнтяй». Он взял свой стакан и допил оставшееся. Абсент по крайней мере был хорош.
— Обедать собираешься? — спросил он.
— Скажи куда, и я пойду с тобой. Ты ведь еще любишь меня?
— Не дури.
— Мерзкая была ссора, — сказала Кэтрин.
— К тому же первая.
— Я виновата. Вспомнила о газетных вырезках.
— Давай не будем об этих проклятых вырезках.
— Все из-за них.
— Все потому, что ты думала о них, когда пила. Не надо было пить, тогда бы это не пришло тебе в голову.
— Точно отрыжка после вина, — сказала она. — Ужасно. Хотела пошутить, и вдруг сорвалось с языка.
— Что у трезвого на уме…
— Ну хватит, — сказала она. — Я думала, ты уже забыл.
— Забыл.
— Что ж тогда только об этом и говоришь?
— Не стоило нам пить абсент.
— Да. Конечно, не стоило. Особенно мне. Тебе-то он был необходим. Думаешь, тебе станет лучше?
— Слушай, неужели нельзя остановиться?
— С меня-то уж точно хватит. Осточертело.
— Терпеть не могу это слово.
— Хорошо, только это.
— О черт, — сказал он. — Обедай сама.
— Нет. Мы пообедаем вместе и будем вести себя по-людски.
— Попробуем.
— Прости меня. Я действительно пошутила, но не удачно. Правда, Дэвид, забудем об этом.
Глава пятая
Когда Дэвид Берн проснулся, начался отлив, солнце ярко высветило полосу берега, и море стало темно-синим. Горы стояли зеленые, посвежевшие, и облаков не было. Кэтрин еще спала. Дышала она ровно, солнечный луч падал ей на лицо, и Дэвид подумал, как это странно, что солнце не будит ее.
После душа он почистил зубы, побрился, и ему захотелось есть, но он надел шорты и свитер, достал тетрадь, карандаши и точилку и сел за стол у окна, смотревшего на устье реки, за которой начиналась Испания. Он стал писать и забыл о Кэтрин и о виде из окна, и слова ложились на бумагу сами собой, как бывало всегда, когда удача сопутствовала ему. Он описал все, как было, и горечь проступала в рассказе лишь слегка, точно едва заметная пена на спокойной зыби, помечающей в тихую погоду подводные рифы.
Поработав, он снова повернулся к Кэтрин. Она по-прежнему спала, улыбаясь во сне, и через открытое окно на ее коричневое тело падал солнечный прямоугольник, а на фоне сбившейся белой простыни и нетронутой подушки ее загорелое лицо и темно-рыжая головка казались еще темнее.
«Завтракать уже поздно, — подумал он. — Оставлю записку, спущусь в кафе и выпью cafe creme6 с чем-нибудь». Но пока он убирал тетрадь и карандаши в чемодан, Кэтрин проснулась, подошла к нему, обняла, поцеловала в шею и сказала:
— Я твоя ленивая голая жена.
— Зачем ты встала?
— Не знаю. Скажи, куда ты идешь, и я буду там через пять минут.
— Я иду завтракать в кафе.
— Иди. Я скоро приду. Ты работал?
— Конечно.
— Какой же ты молодец, особенно после вчерашнего. Я так горжусь тобой. Поцелуй меня и посмотри на нас в зеркало.
Он поцеловал ее, и они вместе посмотрели в большое зеркало.
— Как приятно, когда на тебе не слишком много надето, — сказала она. — Веди себя хорошо и постарайся благополучно добраться до кафе. Закажи мне oeuf au jambon.7 Не жди. Прости, что я тебя задержала.
В кафе он нашел утреннюю местную и вчерашние парижские газеты, и официант принес ему кофе с молоком, ветчину из Байонна и прекрасное свежее яйцо, которое, перед тем как взять ложечкой желток, Дэвид посыпал грубо-молотым перцем и смазал тонким слоем горчицы. Кэтрин долго не было, и, чтобы яичница не остыла, он съел и ее порцию и вытер тарелку кусочком свежевыпеченного хлеба.
— Вот и мадам, — сказал официант. — Я принесу еще порцию.
На ней была юбка, кашемировый свитер и нитка жемчуга. Волосы она вытерла полотенцем, но расчесала их влажными, и от этого они казались прямыми и темными, сливаясь с ее необыкновенно загорелым лицом.
— Какой чудесный день, — сказала она. — Жаль, что я припозднилась.
— Ты куда разоделась?
— Я хотела бы съездить в Биарриц. Поедешь со мной?
— Ты же хочешь поехать одна?
— Да, — сказала она. — Но ты не помешаешь. — Когда он встал, она сказала: — Я хочу привезти тебе сюрприз.
— Не надо.
— Надо. Тебе понравится.
— Давай-ка я поеду, чтобы ты опять чего-нибудь не выкинула.
— Нет. Лучше, если я буду одна. Я вернусь во второй половине дня. И не жди меня к обеду.
Дэвид прочел газеты, а потом прошелся по городу в поисках удобного для жилья квартала или шале, которое можно было бы снять, и новые застройки показались ему приятными, но скучными. Он полюбовался видом на залив и устье реки, за которой начиналась Испания, и старинным серокаменным замком Фуэнтеррабья, и ослепительно белыми коттеджами по обе стороны замка, и коричневыми горами, отбрасывающими синие тени. Он удивился, что ураган так быстро стих, и подумал, что, должно быть, здесь прошла всего лишь северная граница урагана, пронесшегося над Бискайским заливом. Бискайский залив называли еще Вискайя, но теперь так называлась баскская провинция, расположенная вдали от побережья за Сан-Себастьяном. Горы, возвышавшиеся над крышами пограничного городка Ирун, находились в провинции Гипускоа, а дальше начиналась провинция Наварра, или Наварре. «Что мы здесь делаем? — подумал он. — Зачем ты бродишь по этому курортному городку, глазея на недавно посаженные магнолии и чертову мимозу, в надежде увидеть на псевдобаскских виллах табличку „Сдается“? Уж не так много ты работал утром, чтобы окончательно оглупеть, или, может, перебрал вчера? На самом деле ты вовсе не работал. А неплохо бы начать поскорее, потому что время уходит, а с ним уходишь и ты, и не успеешь оглянуться, как с тобой будет покончено. Может быть, уже. Ладно. Не заводись. По крайней мере помни об этом». Он пошел дальше по городу, и восприятие его обострила злость и закалила испепеляющая красота дня.
Ветер с моря гулял по комнате, а он читал, опершись спиной на две подушки. Одну, сложенную пополам, он подложил под голову. После обеда клонило в сон, но ему недоставало ее, и он читал и ждал. Потом он услышал, как открылась дверь и она вошла в комнату, но не сразу узнал ее. Она стояла перед ним, скрестив руки под грудью на свитере, и дышала прерывисто, точно после бега.
— О нет, — сказала она. — Нет.
Она бросилась на постель и, спрятав голову на груди Дэвида, повторяла:
— Нет, нет! Пожалуйста, Дэвид. Неужели ты ничего не замечаешь?
Он прижал ее голову к своей груди и почувствовал, что волосы ее острижены совсем коротко и на ощупь напоминают грубый шелк. Она продолжала прижиматься к нему.
— Ты что наделала, дьяволенок?
Она подняла голову, посмотрела на него, поцеловала, потерлась губами о его губы и прижалась к нему всем телом.
— Сейчас расскажу, — сказала она. — Я так рада. Мне так повезло. Теперь у тебя совершенно новая девочка, можешь попробовать.
— Дай взглянуть.
— Подожди минутку.
Она вернулась и встала у постели так, что солнце из окна освещало ее. Она была без юбки, босиком, в одном только свитере и с ниткой жемчуга на загорелой шее.
— Смотри хорошенько, — сказала она. — Вот какая я стала.
Он окинул взглядом ее длинные, загорелые ноги, стройную фигуру, смуглое лицо и точеную рыжую головку, и она посмотрела ему в глаза и сказала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46