— Спасибо.
— Как тебя угораздило?
— Можно, я расскажу все в постели?
— Только в двух словах.
— Нет. Не торопи. Дай рассказать. Впервые это пришло мне в голову еще по дороге сюда, где-то после Эксан-Прованс. Возможно, в Ниме, когда мы гуляли в саду. Но тогда я еще не знала, что из этого выйдет и как объяснить парикмахеру, чего я хочу. Позже я все обдумала и решилась.
Дэвид погладил ее по голове от затылка до лба.
— Ну дай рассказать, — сказала она. — Я знала, что в Биаррице бывают англичане, а значит, должны быть и хорошие парикмахеры. Приехав туда, я сразу же пошла в лучший салон и попросила парикмахера зачесать все волосы вперед. Они доставали до носа, и мне почти ничего не было видно, и тогда я попросила подрезать их, как у мальчишки, впервые идущего в колледж. Он спросил, в какой колледж, и я ответила: «Итон или Винчестер», — потому что других колледжей я просто не знаю, кроме, конечно, Регби, но такой стрижки, как в Регби, мне не нужно. «Какой все-таки колледж?» — спросил он. Я назвала Итон, только надо зачесать волосы вперед. Когда он закончил, я стала похожа на самую хорошенькую ученицу Итона, я заставила его снять еще, пока от Итона не осталось и следа. И тогда он процедил сквозь зубы, что это, мадемуазель, уже не итонская стрижка. А я сказала, что мне, месье, и не хотелось никакой итонской стрижки и что я просто-напросто не знала, как объяснить, что мне нужно, да к тому же я не мадемуазель, а мадам. И тут я заставила его укоротить их еще и еще, и получилось то ли прекрасно, то ли ужасно. Ты не против? Итонская стрижка лезла мне на глаза.
— Восхитительно.
— Жутко классическая голова, — сказала она. — А на ощупь, как шкурка зверька. Потрогай.
Он потрогал.
— Не беспокойся, я не буду выглядеть слишком строго, — сказала она. — Стоит мне только открыть рот. А теперь займемся любовью?
Она нагнула голову, он стянул с нее свитер и наклонился, чтобы расстегнуть застежку ожерелья.
— Нет. Оставь его.
Она легла на спину, плотно сжав загорелые ноги, так что голова лежала на простыне рядом с подушкой, и нитка жемчуга соскользнула с груди. Глаза она закрыла, а руки вытянула вдоль тела. Она действительно изменилась, даже губы стали какими-то другими. Стараясь сдерживать дыхание, она сказала:
— Начнем все с самого начала.
— Начало здесь?
— О да. Только скорее, скорее.
Ночью она лежала, свернувшись калачиком, нежно терлась головой о его грудь, потом легла повыше, обняла его, поцеловала в губы и сказала:
— Ты такой славный и послушный, когда, спишь, и ты все не просыпался и не просыпался. Как было хорошо. Ты был такой послушный. Ты думал, это сон? Не просыпайся. Я попробую заснуть, но если не смогу, тогда держись. Твоя женщина не спит. Она позаботится о тебе. А ты спи и помни, что я здесь. Пожалуйста, спи.
Утром, когда он проснулся, его женщина была рядом, и он посмотрел на ее красивое тело, смуглые, как вощеное дерево, плечи и шею и рыжую головку, напоминавшую маленького зверька, и наклонился к ней и поцеловал в лоб, чувствуя губами ее волосы, а потом в глаза и очень нежно в губы.
— Я сплю.
— Я тоже спал.
— Знаю. Потрогай, как чудесно. Всю ночь мне было хорошо и непривычно.
— Ничего непривычного.
— Пусть будет, как ты хочешь. Мы так подходим друг другу. Давай поспим вместе.
— Хочешь спать?
— Только вместе.
— Попробую.
— Спишь?
— Нет.
— Пожалуйста, постарайся.
— Стараюсь.
— Тогда закрой глаза. Как же можно заснуть с открытыми глазами?
— Мне нравится смотреть на тебя по утрам. Утром все кажется новым и необычным.
— Правда, я здорово придумала?
— Не разговаривай.
— Это единственный способ продлить удовольствие. Мне хорошо. Ты догадался? Конечно, ты догадался. Послушай, послушай, послушай, как бьются наши сердца, как одно, только это имеет значение, а мы не в счет, это так чудесно и хорошо, так хорошо и чудесно…
Она вернулась в большую комнату, подошла к зеркалу и, критически глядя на себя, расчесала волосы.
— Давай позавтракаем в постели, — сказала она. Закажем шампанское, если это не слишком безнравственно? В баре было два хороших сорта — лансонское и «Перье-Жуэ». Можно, я позвоню?
— Да, — сказал он и пошел в душ. Перед тем как открыть кран, он услышал, как она говорит что-то по телефону.
Когда он вошел, она чинно сидела в постели, опершись спиной на две аккуратно взбитые подушки, и еще две подушки лежали в изголовье кровати для него.
— Ничего, что я с мокрой головой?
— Она чуть влажная. Ты же вытерла волосы полотенцем.
— Хочешь, я укорочу их спереди еще? Я могу сделать это сама. Или ты поможешь.
— Мне больше нравилось, когда они закрывали тебе глаза.
— Может быть, они отрастут, — сказала она. — Кто знает? Глядишь, и нам наскучат классические формы. А сегодня будем на пляже весь день. Заберемся подальше и, когда все уйдут обедать, позагораем как следует, а потом, как проголодаемся, поедем в Сан-Жан в баскский бар. Но сначала на пляж. Нам это просто необходимо.
— Хорошо.
Дэвид пододвинул поближе стул и взял ее за руки. Она подняла на него глаза и сказала:
— Два дня назад я все поняла, а потом из-за абсента все перевернулось в голове.
— Знаю, — сказал Дэвид. — Ты не виновата.
— Но с этими газетными вырезками я обидела тебя.
— Нет, — сказал он. — Ты хотела, но у тебя не получилось.
— Прости меня, Дэвид. Пожалуйста, верь мне.
— Все мы не ангелы. Ты же не нарочно.
— Нет, — сказала она и покачала головой.
— Все хорошо, — сказал Дэвид. — Не плачь. Все хорошо.
— Я никогда не плачу, — сказала она. — Но не могу сдержаться.
— Я понимаю, и ты прекрасна, когда плачешь.
— Нет. Не говори так. Я раньше не плакала, да?
— Никогда.
— Ты не против, если мы проведем здесь еще два дня и позагораем? Мы ведь почти не купались, и будет глупо уехать отсюда и даже не искупаться. А куда поедем потом? Мы еще не решили? Придумаем вечером или завтра утром. Куда бы ты хотел?
— Нам везде будет хорошо, — сказал Дэвид.
— Может быть, так и сделаем.
— Мест хватит.
— Хорошо быть одним, правда? Я все упакую как следует.
— А что нам нужно? Сложить туалетные принадлежности и два рюкзака.
— Уедем утром, если хочешь. Я не хочу мешать тебе.
В дверь постучали.
— «Перье-Жуэ» не осталось, мадам, — сказал официант, — я принес лансонское.
Она перестала плакать, но Дэвид еще держал ее руки в своих.
— Я все понимаю, — сказал он.
Глава шестая
Утро они провели в музее «Прадо» и теперь сидели в прохладе старинного ресторанчика, в доме с толстыми каменными стенами. Вдоль стен стояли бочонки с вином. Столы были старинные, тяжелые, а стулья — истертые. Свет проникал через дверь. Официант принес два стакана лансанильского вина, привезенного из южных долин, что неподалеку от Кадиса, тонко нарезанный jambon serrano,8 для приготовления которого свиней откармливают желудями, ярко-красные острые колбаски и какие-то еще более острые, темного цвета, колбаски из городка Вик с анчоусами, чесноком, вымоченными в чесноке оливками и зеленью. Они съели все и запили легким вином с привкусом ореха.
На столе перед Кэтрин лежал учебник испанского языка в зеленой обложке, а перед Дэвидом — стопка утренних газет. День был жарким, но в старинном здании было прохладно.
— Вам подать gazpacho9? — спросил официант и подлил им еще вина. Это был совсем пожилой человек.
— Думаете, сеньорите понравится?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46