Поздно вечером мы прошли мимо села Захаровки и остановились на ночлег в долине с редким кустарником. Это был последний наш отдых, а затем двое суток готовились к боям: получали боеприпасы, лошадей, ишаков, вьючные седла для них. Получили сухой паек – по нескольку килограммов сухарей, по 800 граммов селедки и 300 граммов сахара на человека. Нам сказали, что это на десять суток. Уже через несколько суток припасы кончились, и каждый питался тем, что находил в лесу и на полянах.
Но еще хуже пришлось нам, когда взошли на лед. Дышать тяжело – воздух разреженный, холодно, голодно. Ноги у всех потертые. Английских хваленых ботинок с толстыми подошвами едва хватило на этот переход: кожа подошв была гнилой, как пробка, и разваливалась на глазах. Многие из нас остались в одних портянках, так как снабжение в те первые дни еще не было налажено.
Перевал встретил нас сурово. Темно, кругом голые камни, костры не развести, нет и еды. Шинели и пилотки уже не грели. Выставили караул и стали коротать время до утра. На другой день нам повезло: какой-то чабан из местных жителей, фамилии его сейчас не помню, пригнал к нам отару овец, которую ему чудом удалось спасти от немцев. Он сказал, что при этом погибли три его товарища.
Нам выдали по килограмму или полтора баранины. Варить или жарить было негде, ели сырое мясо. Утром первого сентября мы пошли за перевал. Нас, минометчиков, распределили по подразделениям – по два расчета в каждом. Ледник перешли уже затемно и расположились на возвышенности – вероятно, на той самой, где после были найдены наши письма и документы. Немцы не стреляли, и поначалу мы думали, что их и вообще на этом участке нет.
Но когда рассвело, то обнаружилось, что через лощину от нас, выше по гребню хребта с красными скалами, находятся их ячейки. Начался бой, в котором многие товарищи наши погибли, но паники не было, и мы тоже крепко дали фрицам из минометов и пулеметов. Приготовились даже атаковать их, не смогли: люди ослабели, а рубеж надо было брать крутой и высокий.
Мы несли потери, а подкреплений с перевала не было, как не было и продовольствия, и боеприпасов. По-прежнему лежали мы среди голых камней в своих тонких шинелишках, под которыми было лишь летнее обмундирование. А дожди со снегом шли каждую ночь. Одним словом, от наступления нам пришлось отказаться.
Командиром минометного расчета в прикрытии был я. Наводчиком – Семен Розенберг, веселый и храбрый одесский парень. Заряжающим был грузин Картозия, а установщиком – химинструктор сержант Тучков. Фамилий стрелков и пулеметчиков я не помню.
На леднике погибли мои товарищи – Картозия и Розенберг.
По мне начал пристреливаться немецкий пулеметчик. Одна очередь ударила по краю шинели и по брюкам. Я упал, отлежался, пока внимание его отвлеклось от меня, потом быстро пробрался по леднику вверх – где ползком, где на четвереньках, а где и в рост.
Теперь надо снова спуститься ближе к противнику, под большую скалу, откуда начиналась тропа, ведущая на перевал. Выйдя из камней, я сел на шинель и быстро съехал прямо на ту скалу. Там уже собрались человек тридцать солдат, в большинстве мингрелы. Чуть погодя, в наступавших сумерках мы тронулись на перевал, но вышли на него, помню, не все. Многие упали в пути и подняться уже не смогли.
Утром нас отправили вниз, к лесу, где собирались подразделения нашего полка. Я сильно ослабел. Через каждые пятнадцать-двадцать шагов падал, снова вставал, шел и опять падал. Километра через четыре, как раз возле тропинки, расположился продовольственный склад – мешков десять сухарей и еще что-то. Я попросил у часового хоть что-нибудь.
– Ты что? – сказал часовой. – Это же для всего полка!..
Я заплакал и пошел дальше. Метров через пятьдесят упал и тут увидел листочки щавеля и ягоды черники. Подкрепился. Еще километра через два увидел водопад. Начали встречаться бойцы, по не нашей роты. Потом я увидел командира нашей роты. Не могу рассказать, как мы обрадовались, встретившись друг с другом.
– А где остальные ребята из прикрытия? – спросил он.
– Там, – ответил я, махнув рукой в сторону перевала. Больше я не мог говорить... Он повел меня туда, где были остатки нашей роты, в том числе и установщик из моего расчета Тучков. Помню фамилии некоторых – наводчик Аникин из первого взвода, два командира отделений из третьего взвода – Морозов и Матвеев...
Разожгли костер, получили паек, поели, а отдохнуть не удалось. Связной вызвал нашего командира в штаб, где ему приказали занять высоту, расположенную километрах в пяти вверх по склону. Часов в шесть мы вышли, уже в девять заняли ее. Все-таки было теплее, чем на леднике.
Через три дня 810-й полк получил приказ занять перевал. Выступили утром, а часам к четырем подошли к перевалу. Вел нас майор Кириленко. Вскоре поднялась ожесточенная стрельба из всех видов оружия. Выбрав удобные позиции, мы дали сильный встречный огонь. Немцы не выдержали и отступили на перевал, окопались. Наши подразделения заняли оборону по ущелью выше водопада и держались там до подхода подкреплений. Здесь я открыл свой счет за погибших товарищей.
Мы лежали в ущелье на правом фланге и наблюдали за противником. Солнца садилось. Я видел, как от реки вышла группа немцев, числом около десяти, и стала продвигаться по кустарнику в нашу сторону. Словно бы хотят обойти с фланга. Я доложил об этом командиру роты Андрею (фамилию его не помню). Он посмотрел в бинокль и сказал:
– Подпустим их поближе.
Чуть погодя окликает меня и говорит:
– Твой – хвост группы, а моя – голова. Команды не жди. Как остановятся – огонь.
Так мы и сделали. С первого залпа голова и хвост были отбиты. Противник в замешательстве. Еще два выстрела – и еще двух фрицев нет...
А наутро разыгрался ожесточенный бой, длившийся несколько суток. Немцы не выдержали натиска и отступили на гребень перепала, где у них были сильно укрепленные позиции. Мы тоже подошли к самому перевалу и окопались, закрепив свои рубежи. Так продолжалось еще несколько дней. Потом повалил снег и закрыл все горные тропинки.
К этому времени наш полк получил пополнение и технику. У нас появились в достатке продукты, дрова, боеприпасы. Всем нам выдали теплые полушубки, валенки, шапки, башлыки. Жили так: неделю – на передовой, неделю – во втором эшелоне...
Однажды, когда мы отдыхали во втором эшелоне, вызвал меня командир роты и приказал собираться по полному боевому, объяснив, что тяжело ранен командир второго взвода и убит начальник боепитания.
Часа в три дня мы вышли. В лесу повстречались нам бойцы, которые несли комвзвода и начальника боепитания. Вскоре я заболел. Поднялась высокая температура, и меня 27 декабря отправили вниз, во второй эшелон. Там врач осмотрел и приказал немедленно отправить в полевой госпиталь.
Кажется, 31 декабря – об этом я узнал уже в госпитале – немцы начали сильный обстрел наших позиций, но большого вреда не причинили. Наши части были подняты по тревоге – ожидалось наступление, – но к утру стрельба стихла, а потом разведка донесла, что немцы оставили свои укрепления и ушли с перевала. Видно, поняли, что дело их безнадежное, да и на других участках фронта наши войска поддали им огонька.
В госпитале я пролежал около месяца, а потом попал в другую часть, так как полк наш перебросили куда-то далеко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125