— Но такова правда.
Напряжение, тревога и бессильная злоба, накопившиеся в душе Фелисити за последние дни, заставили ее позабыть об осторожности.
— Что вы понимаете о правде, вы, наемный вояка, привыкший к обтекаемым ответам, помогающим вам забыть об ответственности, обрекая людей на смерть?
— Вы считаете, я лгу?
Взгляд Маккормака сделался мрачным, хотя в голосе его по-прежнему звучали металлические нотки. Фелисити решила, что зашла слишком далеко. Она опустила ресницы и закрыла лицо ладонью.
— Я сама не знаю, что говорю. Просто… Все случилось так быстро, и я очень переживаю за отца. Почему? Почему обязательно он? За что он должен страдать? Он не фанатик, не мятежник. Я всегда знала его как мирного, тихого человека. Он любит читать, увлекается различными идеями, но он не собирался устраивать революцию.
— Иногда именно такие люди становятся наиболее опасными. — Теперь полковник Маккормак, казалось, говорил мягче. — Не надо отчаиваться, мадемуазель. Тех, кто содержится под арестом, будут судить в соответствии с их поступками. Если ваш отец действительно не виновен, как вы утверждаете, это найдет свое отражение в приговоре. Его могут оправдать, или ему придется провести в тюрьме всего несколько лет.
— Несколько лет в тюрьме и конфискация всего имущества, всего того, что ему удалось нажить! Значит, я должна уповать на эту маленькую милость? Если от нее так много зависит, можно узнать, кто возьмет на себя роль судьи, в руках которого будет находиться жизнь моего отца?
Полковник впервые отвел глаза в сторону. Черты его лица сделались жесткими.
— Его будут судить несколько судей в присутствии генерал-губернатора и нескольких старших офицеров.
— Не сомневаюсь, это будут испанские судьи и испанские офицеры. — Фелисити горько улыбнулась. — Вы тоже будете среди них, полковник?
— Да. Это мой долг.
— И что же нужно для того, — спросила она, тяжело вздохнув, — чтобы моего отца судили справедливо и беспристрастно и чтобы приговор был как можно более мягким?
Брови Маккормака сошлись на переносице, он приблизился к девушке и теперь возвышался над ней, словно гора.
— Простите, мадемуазель, если я ошибаюсь, но вы хотите предложить мне взятку?
Эта мысль была не такой уж необоснованной, как могло показаться. Коррупция, продажность, оказание взаимных услуг, тайные подношения давно стали частью повседневной жизни далекой колонии, где законы, придуманные за тридевять земель с благими намерениями, не давали развиваться торговле на этих берегах. Кроме того, предыдущие губернаторы, присылаемые сюда французским правительством, гораздо больше заботились о пополнении собственного кармана или о достижении положения, позволявшего им делать дальнейшую карьеру при дворе Людовика XV, чем о честном и правильном правлении вверенными им владениями. При французских властях такую довольно грубую попытку прозондировать почву скорее всего встретили бы с наигранным возмущением и с бурными протестами, чтобы потом принять предложение с очаровательной улыбкой. Полковник улыбаться не собирался.
— Я не хотела вас оскорблять, — поспешно проговорила Фелисити. — Я только пыталась найти какой-нибудь способ помочь отцу.
— Поверьте, мадемуазель, таких способов просто не существует. Хотя суд может установить степень невиновности или виновности подсудимого, его приговор утверждает генерал-губернатор как лицо, облеченное верховной властью в Луизиане. Поэтому ни вы, ни я никак не можем повлиять на окончательное решение. — Выражение лица Маккормака по-прежнему оставалось жестким.
— Неужели я, по-вашему, должна поверить, что вы, как его земляк, как человек, которому он помог занять высокий пост в испанской армии и сделал своим заместителем, не имеете на него никакого влияния, не можете ничего подсказать генерал-губернатору?
— Мало ли о чем могут сплетничать?
— Знание иногда равносильно разнице между жизнью и смертью. Почему нам нельзя обсуждать между собой тех, кого прислали управлять нами? — На этот раз полковник не стал отрицать, что О'Райли может прислушаться к его мнению. Что, если он перед этим отказывался лишь из гордости, только для того, чтобы она еще больше отчаялась, а заодно и назвала большую сумму, которую они с отцом согласны предложить? Фелисити внимательно смотрела на собеседника, готовая воспользоваться малейшим шансом, со смущением отмечая про себя, что он следит за ней с теми же намерениями.
— Я офицер колониальных войск, наемник, — ответил он подчеркнуто строго.
— Вы второй человек после генерал-губернатора, в вашей власти было замять тот случай с горшком или дать ему ход, как вы сами тогда заявили. Если это так, то вы вполне можете добиться снисхождения моему отцу.
— Эта привилегия принадлежит лишь дону Алехандро О'Райли, как верховному управляющему колонией.
— А что же вы сами, полковник Маккормак? Неужели вам не хочется занять такой же пост и оставить собственный след в истории Нового Света? Если отца освободят, он будет настолько признателен, что с удовольствием поможет вам получить торговые концессии или какой-нибудь другой доступ к товарам, доход от которых не помешает вашей будущей карьере.
— Доступ к товарам? Насколько я понял, вы предлагаете мне заняться контрабандой или, может, даже каперством?
— Если вы это предпочитаете.
— Скажите, — бесстрастно продолжал Маккормак, — ваш отец знает о том, что вы обещаете от его имени?
Такое проявление интереса вызвало у Фелисити легкую дрожь от охватившего ее торжества.
— Нет, не знает, но я не сомневаюсь, он пойдет вам навстречу во всем, что только понадобится.
— Я не подозревал, что он располагает возможностями, о которых вы только что упомянули. Мне кажется, королевским властям не помешает более тщательно изучить дело мсье Лафарга, а возможно, и заново описать его имущество!
Полковник, прищурившись, наградил девушку неожиданно холодным взглядом; блестящие изумрудные глаза ирландца, казалось, пронзали ее насквозь. Фелисити наконец поняла, что он действительно остался равнодушен к возможности разбогатеть. С трудом уверившись, что ей так не повезло, она процедила сквозь плотно сжатые губы:
— Если вас это удовлетворит, полковник, если вы решили мстить нам до конца, что ж…
Несколько долгих минут Маккормак пристально разглядывал девушку, скользя глазами по ее медово-золотистым локонам, собранным под муслиновым капором с кружевами, изучая очертания ее щек, округлость груди под корсетом, подчеркивающим стройность ее талии и роскошную пышность юбок. Такой откровенно оценивающий взгляд заставил Фелисити задрожать от гнева и еще от какого-то чувства, которое она даже не могла точно определить.
— Если меня это удовлетворит? Не в той мере, как вам кажется, мадемуазель. Если вы убеждены, что вашего отца держат здесь из-за вашего поведения, я не понимаю, почему вы предлагаете вознаграждение, которое можно получить только от него самого? Неужели вам так не хочется пожертвовать собственной гордостью ради отца?
— Как это понимать? — В карих глазах девушки появилась тревога, голос зазвучал неуверенно.
— Я имею в виду товар, о котором мы до сих пор не вспоминали и который можете предложить только вы одна.
— Я вас, кажется, не понимаю. — Фелисити догадалась, о чем идет речь, однако боялась в этом признаться, опасаясь, что окажется права.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100