Встав на землю, он опять развернулся и быстро засеменил к калитке.
- Сейчас ему мамка задаст. Ведь простудится, клоп! Надо ж! - Мой сосед даже причмокнул от досады.
Но ни мамки, ни кого другого из дома не появилось. Мальчонка благополучно миновал калитку, вышел на дорогу и тут вовсю заревел. Теперь он стоял в свете луны, и мы не могли ошибиться: года три ему было, не больше.
- Что же делать? Ведь убьют! Убьют! - заволновался мой сосед.
В других окопах тоже заметили мальчугана. Тоже охали и вздыхали: "Беги ты, чудачок!.. Обратно давай, обратно! В избу!.. Простынешь!"
Грянул ружейный выстрел. За ним автоматная очередь, Мальчонка, словно его подстегнули, рванул в нашу сторону. Он бежал по дороге и еще громче кричал.
- Смотри! Смотри! - зашептал, толкая меня в плечо, сосед.
Со стороны кладбища кто-то выскочил из окопа и, пригибаясь к земле, бросился вниз. Я заметил телогрейку и черную шапку на его голове. Значит, это был кто-то из наших. Он катился вниз по глинистому скату, сапоги его хлюпали и чавкали, за спиной от кладбища раздавались крики: "Стой!"
Но он бежал в сторону дороги. Бежал под углом. Так, видимо, было легче.
И вдруг он грохнулся. Грохнулся вместе со страшным ударом впереди, когда до дороги оставалось не больше одного рывка.
- Убили! Неужто убили? - Теперь уже я толкал своего соседа.
А на дороге, где только что бежал мальчуган, дымилась небольшая воронка. И больше - никого.
У меня начался приступ кашля. Почему кашель? Я не мог остановить его, он душил меня до рвоты.
- Да подожди ты! - зло вырвалось у соседа. - Он жив, гляди, ползет...
Боец, бросившийся вниз спасать мальчонку, и в самом деле полз. Потом он встал и быстрыми перебежками понесся обратно, наверх, к окопам. Я заметил в его руках пистолет, увидел голову его без шапки, - неужели это отец? Мелькнула знакомая фигура. Ну конечно, отец!
- Это он, он! - закричал я соседу, но тут и мой голос, и что-то сказанное соседом заглушил нарастающий рев моторов.
- Танки! Гранаты к бою! - одновременно раздалась по окопам команда.
Я уже не видел отца, скрывшегося в стороне кладбища. Перед нами по деревенской улице ползли тупорылые громады.
Вспышка! Удар! Вой! И опять удар - уже позади! Головной танк стрелял по нашим позициям. А за ним ползли еще, и еще, и еще, и шум их моторов все нарастал. Снова выстрел, удар - слева. Снова - еще ближе слева. Значит, и мальчонка убит выстрелом ревущего головного танка, который движется сейчас прямо на нас, и если ему вздумается, он не свернет по дороге к пруду, а, задрав свою морду, пойдет на наши окопы.
- Ты что, ошалел? Гранаты!
Меня передернуло от крика соседа.
Танки, круто разворачиваясь, ползли теперь по дороге. Мимо нас! Мимо! Вот головной, с закопченным черным крестом на боку, прошел над тем местом, где всего лишь несколько минут была воронка, за ним второй, третий. Четвертого уже не было, а был бронетранспортер и вслед за ним грохочущий отряд мотоциклистов.
- Гранаты! Давай гранаты! Кому говорят! - кричал сосед, бросая гранаты прямо в сторону дороги.
Я схватил "лимонку", дернул кольцо и метнул ее туда, где шли танки.
- Что ты делаешь! В пехоту давай! В пехоту! У тебя же пехотные! опять заорал сосед, когда я развернулся, чтобы бросить вторую "лимонку".
И верно! Как я не сообразил, что "лимонкой" не поразишь танка. Другое дело сосед - у него противотанковые.
Я бросил вторую и третью гранаты. И в ту же минуту справа от нас ударили орудия. Звонко, весело, лихо!
- Что я говорил! Наши сорокапятки! Работают батарейцы! - Мой сосед чуть не запрыгал от радости.
Мотоциклисты рассыпались по дороге. Их задерживали впереди идущие танки и бронетранспортер. Впрочем, уже не идущие. Головной танк сполз на обочину и, ревя, завывая, будто в истерике, крутился на одной гусенице. Два других еле заметно дергались, стараясь обойти первую машину.
На дороге творилось непонятное. Грохотали выстрелы. Надрывно, со скрипом и скрежетом гремел от ударов снарядов металл. Трещали мотоциклы и очереди автоматов. Столб дыма с огнем взметнулся над бронетранспортером. Немцы орали, отдавая команды, орали, когда рядом рвались гранаты.
- Ниже голову! Ниже! Видишь, по нас садят!
Я слышал эти слова соседа и нагибал голову, но в грохоте и суматохе боя толком не понимал, откуда и кто стреляет по нас.
Тут меня окликнули, как мне показалось, справа. Я обернулся, инстинктивно обернулся не вправо, а назад, и вновь услышал:
- Давай сюда! Только ползком, осторожнее!
- Кого? Меня? - переспросил я.
- Да, тебя, тебя! Давай! Осторожнее!
Я схватил винтовку, выскочил из нашего окопчика и обернулся назад к соседу:
- Зовут вроде...
- Ложись, балда! Вот человек! - что было силы закричал красноармеец, и я плюхнулся прямо в какую-то лужу. В ту же минуту рядом свистнули пули. Неужели это в меня?
Я пополз по мокрой земле и возле заднего окопа вспахал ее стволом винтовки. И верно балда! Что бы сразу сообразить! А то вытянулся как памятник!
Перевалившись через бруствер окопа, откуда меня звали, я скатился к ногам того самого старого плановика, с которым утром шел по Ленинградскому шоссе. Он помог мне подняться на корточки и сказал с мягким сожалением:
- Нельзя же так. Рисковать так нельзя. Давай вместе, только осторожно.
Мы поползли еще дальше назад и потом в сторону, к кладбищу.
Кладбище было на самом бугре, и там тоже находились наши. Сейчас я видел их ясно. Несколько бойцов стояли во весь рост на тропинке, прикрытой с двух сторон, словно специально от немцев, естественными холмами с могилами и кустарником.
- Кто звал меня? - спросил я на ходу, пока мы еще не добрались до кладбища.
Старый плановик промолчал. Видно, не расслышал...
Отец лежал на мокрой тропинке, без шапки, в расстегнутой телогрейке, откинув правую руку. Почему руку, когда кровь заливала его живот, - я ничего не понимал в эту минуту.
- Ты? Вот... - сказал он, глядя на меня неестественно большими глазами, и повторил: - Вот... И тебе крещение. А мальчишку жалко... Не удалось... Вот какая штука. Страшно... Только головка... В шапке... Без тела... и рот раскрыт. Прямое попадание... Ты что?.. Не волнуйся! Я буду жить. Буду! Только пить мне не давайте. Нельзя!.. - и застонал, сжимая губы.
Рядом со мной стоял командир батальона.
- Что делать? А? - Я схватил его за рукав.
- Ничего, дружок, все будет хорошо. Сейчас принесут носилки и узнаем насчет медсанбата. Если далеко, возьмем у артиллеристов машину. Ты поедешь с отцом.
- А как же там? - Я показал в сторону боя.
- Что значит - там! - вспылил комбат. - Сказал, с отцом поедешь! Понятно, с отцом! И точка.
- Да я не про то...
- А я про что! - резко сказал комбат. И потом уже мягче: - Немцев отбили. До утра, по крайней мере. Обидно, - вдруг добавил он. - Когда туда бежал, ничего, а тут накрыло...
Мы долго плутали в санитарной машине по окрестным дорогам, но медсанбата так и не нашли. Повязка, сделанная отцу у кладбища, окончательно промокла, и мне было больно смотреть на него. Отец дышал тяжело, с хрипом и свистом, и от этого становилось совсем не по себе.
- Ты не думай... Я правду тебе говорю... - бормотал он. - Понимаешь, сущую правду... Я буду жить... Буду... А ты мать береги!.. Очень прошу... Ведь я, ты знаешь, виноват перед ней... А ты... Ты молодец... Мальчишку жалко... Мерзавцы... Изверги... По мальчишке из танка... Какая штука...
- Надо что-то делать!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64