Летать на таком аэростате опасно: оболочка может легко дать трещину».
– Бедный Константин Эдуардович, – вздохнул Стрешнев, – даже Федоров против него!
– Что Федоров, когда они пренебрегли мнением самого Менделеева! – воскликнула Лиза. – Тут действуют какие-то темные силы. Может быть, есть другие проекты, которым оказано предпочтение?
– Нам трудно судить, Лизок, но следует немедленно написать Константину Эдуардовичу, постараться успокоить его. Ведь он, прочтя газеты, может впасть в отчаяние.
– Да, Сережа, ты прав. Надо написать, и как можно теплее…
6
Циолковский паял детскую ванну, когда дверь распахнулась, и в комнату вошла улыбающаяся Варвара Евграфовна, что-то пряча под передником.
– Ты что, Варенька? Неужели письмо?
– Два! Одно из Петербурга, из общества, а другое – от Стрешневых.
– А ну давай, давай! – Циолковский положил паяльник, погасил паяльную трубку и, сняв фартук, взял большое письмо.
– Ого, увесистое! Наверное, вернули рукопись, что я посылал Менделееву.
Ножиком вскрыв конверт, он вынул содержимое и развернул письмо, написанное на толстой бумаге с двуглавым орлом.
– Читай вслух, – попросила жена.
– Кабы что хорошее, а то… уж я предчувствую.
– Все равно читай.
– Хорошо. Сядем…
Циолковский откашлялся и начал:
– «Милостивый государь!
УП отдел Императорского русского технического общества в заседании своем от 23 октября, подробно рассмотрев представленный Вами через профессора Менделеева проект «Построение металлического аэростата, способного изменять свой объем», постановил…»
У Циолковского перехватило дыхание, он замолчал, закашлялся.
– Ну, что? Что же постановил?
Глубоко вздохнув, Циолковский упавшим голосом закончил:
– «Постановил, что проект этот не может иметь большого практического значения, поэтому просьбу Вашу о субсидии на постройку модели – отклонил».
– Ох, батюшки! – вздохнула Варвара Евграфовна. – Сколько было надежд, и все прахом!
– Погоди причитать, Варвара. Погоди! Я ведь еще не умер… Я буду бороться и добьюсь своего! – встряхнул головой Циолковский. – Я думал, там сидят умные, мыслящие люди, понимающие идеи и запросы времени. Но, видимо, и там засилие старых трухлявых пней… – Он вскочил, прошелся по комнате, взял другую бумагу. – Вот заключение Федорова, на которого я так надеялся. – Циолковский поправил очки, подошел ближе к окну, пробежал несколько абзацев:
– А все-таки он кое-что признает. Да. Вот послушай: «Энергия и труд, потраченные г. Циолковским на составление проекта, доказывают его любовь к избранному им для исследования предмету, в силу чего можно думать, что г. Циолковский со временем может оказать большие услуги воздухоплаванью».
– Утешили! Нечего сказать – в будущем… А сейчас-то чем жить? Ведь четвертый народился, – вздохнула жена.
Циолковский раздраженно швырнул письмо под верстак.
– Ладно, Варюша, не горюй, как-нибудь проживем… Не на них свет сошелся… а все-таки Федоров меня признает. Будем еще и мы радоваться… Будем!
Циолковский вскрыл второе письмо, и сразу лицо его просветлело:
– Правда, говорят, что не имей сто рублей, а имей сто друзей!
– Ну, что они пишут?
– В первых строках передают привет тебе, Любаше, Игнатику, Саше и малышу, имя которого еще не знают.
– Разве про Ванюшу мы не писали?
– Сообщали о рождении, но еще не знали, как назовем. А ведь он почти ровесник Андрюшеньке?
– Да, верно… – Циолковский углубился в письмо…
– Что же еще пишут, Костенька?
– Успокаивают… Узнали из газет… Опять зовут в Калугу… Говорят, там можно издать труды… и оказывается, есть подходящее место.
– И поедем! Осточертел мне этот Боровск… Да и Любашу с Игнатиком надо определять в гимназию…
Из спальни послышался плач ребенка.
– Ванюша проснулся. Ну, я пойду. А ты, Костя, отпиши им, что мы согласны, пусть Сергей Андреич похлопочет о переводе тебя по службе.
– Ладно, Варя, иди, я сейчас же и напишу ответ. Славные они люди. Настоящие друзья…
Циолковский походил по комнате, подумал и сел за письмо:
«Дорогие друзья,
Елизавета Павловна и Сергей Андреич! Я было опять почувствовал себя одиноким, но Ваше письмо взбодрило меня, придало новых сил, возродило надежду… Большое Вам спасибо! Мысль о том, что в Калуге можно издать мои труды, блеснула, как луч надежды! Я уже готов бросить все и ехать в Калугу. Конечно, с кучей детей, без средств и со скарбом это нелегко и страшно, но я решусь, если найдется место…
Что касается моей неудачи с цельнометаллическим аэростатом, я, признаться, ее опасался. Опасался не потому, что плох мой проект, а что нет протекции… В наше время без нее пробиться нельзя… Но я буду бороться. Я надеюсь издать свой труд, а тогда – посмотрим…
Признаюсь, я тут сооружаю из жести очень простой прибор, чтобы провести опыты по сопротивлению воздуха на моделях. Конечно, опыты будут весьма примитивны, но и они дадут ценные сведения в поддержку моего аэростата. Эти опыты я надеюсь совместить с наблюдением над полетом птиц и свою статью собираюсь послать в Москву, в Общество любителей естествознания. Может быть, оно опубликует ее в своих трудах. Не думайте, что я сломлен. Еще жив курилка и собирается бороться!.. Сердечный привет!
Ваш покорный слуга и преданный друг
К. Циолковский».
К официальному письму из VII отдела Технического общества была приложена копия доклада профессора Федорова, которую взволнованный Циолковский пробежал лишь мельком. Но когда он пришел в себя, успокоился, доклад Федорова был им прочтен с карандашом в руках.
«Странно, весьма странно поведение Федорова. Он не разбивает мой проект, а выступает вообще против управляемых аэростатов:
«Простые теоретические соображения и многолетний опыт доказывают неоспоримо, что какой бы ни были формы аэростаты и из какого бы ни были сделаны материала, все же они вечно, силою вещей, обречены быть игрушкою ветров».
Циолковский поднялся из-за стола, прошелся по комнате, что нередко бывало с ним в минуты большого нервного напряжения.
«Какие теоретические соображения? Где они? Это же пустые слова. Ссылка в письме на то, что в Европе и Америке попытки построить управляемые аэростаты не привели к удовлетворительным результатам, – не доказательство.
А я докажу, я на опытах докажу, что управляемые аэростаты способны преодолевать сопротивление воздушной среды. Но одному не пробить брешь в чугунном заслоне, который соорудили консерваторы от науки, засевшие в VII отделе. Я должен заручиться поддержкой больших ученых. «Напишу-ка Столетову, который так душевно принял меня в Москве».
Походив, подумав, Циолковский присел к столу, и слова обиды, веры и надежды слились в горячий призыв:
«Многоуважаемый Александр Григорьевич! Моя вера в великое будущее металлических управляемых аэростатов все увеличивается и теперь достигла высокой степени. Что мне делать и как убедить людей, что «овчина выделки стоит»? О своих выгодах я не забочусь, лишь бы дело поставить на истинную дорогу.
Я мал и ничтожен в сравнении с силой общества! Что я могу один! Моя цель – приобщить к излюбленному делу внимание и силы людей. Отправить рукопись в какое-нибудь ученое общество и ждать решающего слова, а потом, когда ваш труд сдадут в архив, сложить в унынии руки – это едва ли приведет к успеху.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154
– Бедный Константин Эдуардович, – вздохнул Стрешнев, – даже Федоров против него!
– Что Федоров, когда они пренебрегли мнением самого Менделеева! – воскликнула Лиза. – Тут действуют какие-то темные силы. Может быть, есть другие проекты, которым оказано предпочтение?
– Нам трудно судить, Лизок, но следует немедленно написать Константину Эдуардовичу, постараться успокоить его. Ведь он, прочтя газеты, может впасть в отчаяние.
– Да, Сережа, ты прав. Надо написать, и как можно теплее…
6
Циолковский паял детскую ванну, когда дверь распахнулась, и в комнату вошла улыбающаяся Варвара Евграфовна, что-то пряча под передником.
– Ты что, Варенька? Неужели письмо?
– Два! Одно из Петербурга, из общества, а другое – от Стрешневых.
– А ну давай, давай! – Циолковский положил паяльник, погасил паяльную трубку и, сняв фартук, взял большое письмо.
– Ого, увесистое! Наверное, вернули рукопись, что я посылал Менделееву.
Ножиком вскрыв конверт, он вынул содержимое и развернул письмо, написанное на толстой бумаге с двуглавым орлом.
– Читай вслух, – попросила жена.
– Кабы что хорошее, а то… уж я предчувствую.
– Все равно читай.
– Хорошо. Сядем…
Циолковский откашлялся и начал:
– «Милостивый государь!
УП отдел Императорского русского технического общества в заседании своем от 23 октября, подробно рассмотрев представленный Вами через профессора Менделеева проект «Построение металлического аэростата, способного изменять свой объем», постановил…»
У Циолковского перехватило дыхание, он замолчал, закашлялся.
– Ну, что? Что же постановил?
Глубоко вздохнув, Циолковский упавшим голосом закончил:
– «Постановил, что проект этот не может иметь большого практического значения, поэтому просьбу Вашу о субсидии на постройку модели – отклонил».
– Ох, батюшки! – вздохнула Варвара Евграфовна. – Сколько было надежд, и все прахом!
– Погоди причитать, Варвара. Погоди! Я ведь еще не умер… Я буду бороться и добьюсь своего! – встряхнул головой Циолковский. – Я думал, там сидят умные, мыслящие люди, понимающие идеи и запросы времени. Но, видимо, и там засилие старых трухлявых пней… – Он вскочил, прошелся по комнате, взял другую бумагу. – Вот заключение Федорова, на которого я так надеялся. – Циолковский поправил очки, подошел ближе к окну, пробежал несколько абзацев:
– А все-таки он кое-что признает. Да. Вот послушай: «Энергия и труд, потраченные г. Циолковским на составление проекта, доказывают его любовь к избранному им для исследования предмету, в силу чего можно думать, что г. Циолковский со временем может оказать большие услуги воздухоплаванью».
– Утешили! Нечего сказать – в будущем… А сейчас-то чем жить? Ведь четвертый народился, – вздохнула жена.
Циолковский раздраженно швырнул письмо под верстак.
– Ладно, Варюша, не горюй, как-нибудь проживем… Не на них свет сошелся… а все-таки Федоров меня признает. Будем еще и мы радоваться… Будем!
Циолковский вскрыл второе письмо, и сразу лицо его просветлело:
– Правда, говорят, что не имей сто рублей, а имей сто друзей!
– Ну, что они пишут?
– В первых строках передают привет тебе, Любаше, Игнатику, Саше и малышу, имя которого еще не знают.
– Разве про Ванюшу мы не писали?
– Сообщали о рождении, но еще не знали, как назовем. А ведь он почти ровесник Андрюшеньке?
– Да, верно… – Циолковский углубился в письмо…
– Что же еще пишут, Костенька?
– Успокаивают… Узнали из газет… Опять зовут в Калугу… Говорят, там можно издать труды… и оказывается, есть подходящее место.
– И поедем! Осточертел мне этот Боровск… Да и Любашу с Игнатиком надо определять в гимназию…
Из спальни послышался плач ребенка.
– Ванюша проснулся. Ну, я пойду. А ты, Костя, отпиши им, что мы согласны, пусть Сергей Андреич похлопочет о переводе тебя по службе.
– Ладно, Варя, иди, я сейчас же и напишу ответ. Славные они люди. Настоящие друзья…
Циолковский походил по комнате, подумал и сел за письмо:
«Дорогие друзья,
Елизавета Павловна и Сергей Андреич! Я было опять почувствовал себя одиноким, но Ваше письмо взбодрило меня, придало новых сил, возродило надежду… Большое Вам спасибо! Мысль о том, что в Калуге можно издать мои труды, блеснула, как луч надежды! Я уже готов бросить все и ехать в Калугу. Конечно, с кучей детей, без средств и со скарбом это нелегко и страшно, но я решусь, если найдется место…
Что касается моей неудачи с цельнометаллическим аэростатом, я, признаться, ее опасался. Опасался не потому, что плох мой проект, а что нет протекции… В наше время без нее пробиться нельзя… Но я буду бороться. Я надеюсь издать свой труд, а тогда – посмотрим…
Признаюсь, я тут сооружаю из жести очень простой прибор, чтобы провести опыты по сопротивлению воздуха на моделях. Конечно, опыты будут весьма примитивны, но и они дадут ценные сведения в поддержку моего аэростата. Эти опыты я надеюсь совместить с наблюдением над полетом птиц и свою статью собираюсь послать в Москву, в Общество любителей естествознания. Может быть, оно опубликует ее в своих трудах. Не думайте, что я сломлен. Еще жив курилка и собирается бороться!.. Сердечный привет!
Ваш покорный слуга и преданный друг
К. Циолковский».
К официальному письму из VII отдела Технического общества была приложена копия доклада профессора Федорова, которую взволнованный Циолковский пробежал лишь мельком. Но когда он пришел в себя, успокоился, доклад Федорова был им прочтен с карандашом в руках.
«Странно, весьма странно поведение Федорова. Он не разбивает мой проект, а выступает вообще против управляемых аэростатов:
«Простые теоретические соображения и многолетний опыт доказывают неоспоримо, что какой бы ни были формы аэростаты и из какого бы ни были сделаны материала, все же они вечно, силою вещей, обречены быть игрушкою ветров».
Циолковский поднялся из-за стола, прошелся по комнате, что нередко бывало с ним в минуты большого нервного напряжения.
«Какие теоретические соображения? Где они? Это же пустые слова. Ссылка в письме на то, что в Европе и Америке попытки построить управляемые аэростаты не привели к удовлетворительным результатам, – не доказательство.
А я докажу, я на опытах докажу, что управляемые аэростаты способны преодолевать сопротивление воздушной среды. Но одному не пробить брешь в чугунном заслоне, который соорудили консерваторы от науки, засевшие в VII отделе. Я должен заручиться поддержкой больших ученых. «Напишу-ка Столетову, который так душевно принял меня в Москве».
Походив, подумав, Циолковский присел к столу, и слова обиды, веры и надежды слились в горячий призыв:
«Многоуважаемый Александр Григорьевич! Моя вера в великое будущее металлических управляемых аэростатов все увеличивается и теперь достигла высокой степени. Что мне делать и как убедить людей, что «овчина выделки стоит»? О своих выгодах я не забочусь, лишь бы дело поставить на истинную дорогу.
Я мал и ничтожен в сравнении с силой общества! Что я могу один! Моя цель – приобщить к излюбленному делу внимание и силы людей. Отправить рукопись в какое-нибудь ученое общество и ждать решающего слова, а потом, когда ваш труд сдадут в архив, сложить в унынии руки – это едва ли приведет к успеху.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154