камни, выбрасываемые из кратера
вулкана, в густом лесу были не так опасны, как на открытом месте. Вскоре
пилот встретился с основной массой нибов, они несли на руках меня и
Виккерса. Пилот, увидев в каком мы состоянии, бросился готовить машины к
отлету. К тому времени, как нас принесли на станцию, оба планетолета были
выведены на стартовую площадку. В одну машину погрузили меня, в другую
Виккерса, оба мы не приходили в сознание. Нибы оставались на станции до
отлета, волновались, гудели, бегали вокруг планетолетов...
- Мы с Виккерсом думали, что они готовят на нас нападение, - сказал я
Мальгрему. - А они хотели нас спасти! Как мы ошибались в этом народе! Как
ошибались!
- Народ удивительный, - согласился он. - У них выработалось
предчувствие вулканических извержений. Вероятно, они хотели увести вас
подальше от опасного места до того, как начнется извержение, а вы не
поняли их. Теперь я думаю, что и станцию они в свое время заставили
перенести, потому что предвидели извержение на ее прежнем месте.
В одну из ночей я услышал голос Виккерса. Он не открывал глаз, в
сознание не пришел, но заговорил. Его томил бред, он бормотал,
захлебываясь словами, всхлипывал, временами вскрикивал. Я вслушивался в
его голос, старался понять, что наполняет его помраченный ум. Виккерс
грезил прошлым, он заново переживал то, что давно уже стало смутным
воспоминанием: и мальчишеские обиды, и провал на первом экзамене в
космонавигаторы, и выбор пути после блестящей защиты диплома, и
скоропалительное решение поступить космоэкспертом в компанию
"Унион-Космос". Часто и горячо он повторял имя Ирины. Вся короткая их
жизнь раскручивалась в его ярком бреду - слова, взгляды, дни разлук и
встреч...
А когда, уставая от бреда, Виккерс замолкал, я думал о том, что мы
скоро умрем и надо напоследок на чем-то самом важном сосредоточиться,
что-то самое нужное выполнить. Я размышлял о нибах, о станции, о Базе, о
Барнхаузе, о Мальгреме. Пробудившееся сознание диктовало новые планы и
мысли, и я прикидывал, что принять, а что отбросить. Но прежде всего надо
было добиться ясности о собственном состоянии.
- Поговорим откровенно, - предложил я врачу. - Не как больной с
врачом, даже не как мужчина с мужчиной, а как астросоциолог с
астробиологом. Мне нужно отдать важные распоряжения. Я знаю, что должен
умереть. Люди, от которых осталась половина туловища, не вправе считать
себя жильцами на этом свете.
- Мы делаем все, что можем, - сказал он осторожно. - У вас обширные
ожоги на теле.
- На сохранившемся остатке тела, хотите вы сказать? Сколько дней
осталось жить Виккерсу?
- Дня два-три, - ответил врач. - Тело, в общем, в хорошем состоянии,
но мозг... Вы ведь знаете, что сожженные мозговые клетки регенерации не
поддаются.
- Знаю. Итак, три дня. А мне? Только без утешений. Я не из тех, что
ахают и распускают нервы. И отдаю себе отчет, что полусожженный человек не
жилец на этом свете. Я уже говорил об этом.
- Не знаю, - сказал врач. - Поверьте, не притворяюсь. Вы
демонстрируете возможности, которые отсутствуют у обычных людей.
Я через силу засмеялся. Мне казалось, что я понял, куда он клонит.
Все же я уточнил:
- Понимаю вас так, что я уже должен был умереть в вашей палате?
- На Ниобее, - поправил он, - Еще на станции. А вы не умерли. И здесь
живете. И сохраняете ясное сознание. Вашу жизнь поддерживает сейчас не
наше лечение, а ваша собственная воля, мы лишь помогаем ей. Поэтому
спрашивайте самого себя, сколько вы приказываете своему телу жить. Вы
хотели честного ответа, это самый честный ответ.
- Хорошо, - сказал я. - Значит, с неделю еще проживу. На это у меня
хватит душевных сил. Вызовите ко мне Барнхауза.
Барнхауз явился не один, а с Агнессой Плавицкой. Она вошла в палату
первой, он шагал за ней, стараясь умерить грохот своих ножищ, чтобы не
причинить мне беспокойство. Странно было видеть его массивную фигуру такой
скованной. Зато мелодичный перезвон колокольчиков Агнессы заполнил всю
палату, она волновалась и сильней обычного взмахивала головой. Я показал
обоим на кресла и сказал:
- Между прочим, Агнесса, я звал одного Питера.
Она ответила лишь новой волной мелодичного колокольного перезвона, ее
лицо огненно вспыхнуло, а он поспешно проговорил:
- Я просил жену сопровождать меня, так мне легче разговаривать.
- Жену, Барнхауз? Разве на Базе регистрируются браки? Я был уверен,
что это прерогатива Земли.
- Мы женаты уже много лет, - сказал он. - Я скрыл это, когда
нанимался на Базу. Была масса конкурентов, я опасался, что меня с женой не
возьмут. На совместное проживание нужно ведь специальное разрешение, а все
конкуренты были одинокие - немалое преимущество передо мной! Она прилетела
потом самостоятельно и тоже не указала, что к мужу. Мы, впрочем, на Базе
жили, как посторонние, в этом смысле правил не нарушали. Вы первый, кому
признаемся в нашей тайне.
Он говорил, я смотрел на Агнессу. Она попеременно краснела и
бледнела. Разок она перехватила мой настойчивый взгляд - впервые я не
увидел в ее глазах вражды. И это изменение ее отношения не могло быть
вызвано моим бедственным состоянием, вряд ли она горевала, что я скоро
умру. Что-то иное, не просто желание сопровождать мужа да и не стремление
проститься со мной, заставило ее явиться в палату. Поэтому я прямо сказал:
- У меня к вам дело, Барнхауз, но и у вас, по-моему, что-то есть ко
мне. Я не ошибся? Начинайте первый.
Он заторопился:
- Не ошиблись, не ошиблись, Штилике. Получено новое предписание
Земли. Адресовано лично вам, копия мне. Сами прочтете или прикажете
зачитать?
Барнхауз подчеркнул голосом это "прикажете", и я понял, о чем может
быть новое предписание. Я сделал знак, чтобы читал он. Читая депешу,
главный администратор смешно старался сделать свой высокий голос пониже,
но визги, против его воли, как пики на диаграммной кривой, прорывались в
баритональном искусственном голосе.
Земля извещала, что отменяет все прежние распоряжения относительно
Ниобеи. Меня наделяли единоличной властью на всех обитаемых объектах
звездной системы Гармодия и Аристогитона. Все мои распоряжения подлежали
немедленному и точному выполнению. Барнхаузу особо вменялось в обязанность
неукоснительно следить за строгим осуществлением моих требований и
пресекать всякие попытки неэнергичного их выполнения, тем более -
игнорирования.
В общем, было именно то, чего я ждал в ответ на мою депешу Земле.
- Ты победил, галилеянин! - выспренне сказал Барнхауз и торопливо
пояснил, чтобы я ненароком не обиделся: - Это, Штилике, цитата из одной
старой книги, - я говорю о галилеянине.
- Знаю такую цитату, - кивнул я и, подумав, поинтересовался: - Земле
уже известно, что произошло на Ниобее с Виккерсом и со мной?
- Конечно, Штилике. Мы немедленно отправили доклад о самоуправстве
Виккерса и о вашей самоотверженной попытке предотвратить злодеяние. И я не
скрыл своей оплошности... Говорю о предоставлении планетолета Виккерсу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
вулкана, в густом лесу были не так опасны, как на открытом месте. Вскоре
пилот встретился с основной массой нибов, они несли на руках меня и
Виккерса. Пилот, увидев в каком мы состоянии, бросился готовить машины к
отлету. К тому времени, как нас принесли на станцию, оба планетолета были
выведены на стартовую площадку. В одну машину погрузили меня, в другую
Виккерса, оба мы не приходили в сознание. Нибы оставались на станции до
отлета, волновались, гудели, бегали вокруг планетолетов...
- Мы с Виккерсом думали, что они готовят на нас нападение, - сказал я
Мальгрему. - А они хотели нас спасти! Как мы ошибались в этом народе! Как
ошибались!
- Народ удивительный, - согласился он. - У них выработалось
предчувствие вулканических извержений. Вероятно, они хотели увести вас
подальше от опасного места до того, как начнется извержение, а вы не
поняли их. Теперь я думаю, что и станцию они в свое время заставили
перенести, потому что предвидели извержение на ее прежнем месте.
В одну из ночей я услышал голос Виккерса. Он не открывал глаз, в
сознание не пришел, но заговорил. Его томил бред, он бормотал,
захлебываясь словами, всхлипывал, временами вскрикивал. Я вслушивался в
его голос, старался понять, что наполняет его помраченный ум. Виккерс
грезил прошлым, он заново переживал то, что давно уже стало смутным
воспоминанием: и мальчишеские обиды, и провал на первом экзамене в
космонавигаторы, и выбор пути после блестящей защиты диплома, и
скоропалительное решение поступить космоэкспертом в компанию
"Унион-Космос". Часто и горячо он повторял имя Ирины. Вся короткая их
жизнь раскручивалась в его ярком бреду - слова, взгляды, дни разлук и
встреч...
А когда, уставая от бреда, Виккерс замолкал, я думал о том, что мы
скоро умрем и надо напоследок на чем-то самом важном сосредоточиться,
что-то самое нужное выполнить. Я размышлял о нибах, о станции, о Базе, о
Барнхаузе, о Мальгреме. Пробудившееся сознание диктовало новые планы и
мысли, и я прикидывал, что принять, а что отбросить. Но прежде всего надо
было добиться ясности о собственном состоянии.
- Поговорим откровенно, - предложил я врачу. - Не как больной с
врачом, даже не как мужчина с мужчиной, а как астросоциолог с
астробиологом. Мне нужно отдать важные распоряжения. Я знаю, что должен
умереть. Люди, от которых осталась половина туловища, не вправе считать
себя жильцами на этом свете.
- Мы делаем все, что можем, - сказал он осторожно. - У вас обширные
ожоги на теле.
- На сохранившемся остатке тела, хотите вы сказать? Сколько дней
осталось жить Виккерсу?
- Дня два-три, - ответил врач. - Тело, в общем, в хорошем состоянии,
но мозг... Вы ведь знаете, что сожженные мозговые клетки регенерации не
поддаются.
- Знаю. Итак, три дня. А мне? Только без утешений. Я не из тех, что
ахают и распускают нервы. И отдаю себе отчет, что полусожженный человек не
жилец на этом свете. Я уже говорил об этом.
- Не знаю, - сказал врач. - Поверьте, не притворяюсь. Вы
демонстрируете возможности, которые отсутствуют у обычных людей.
Я через силу засмеялся. Мне казалось, что я понял, куда он клонит.
Все же я уточнил:
- Понимаю вас так, что я уже должен был умереть в вашей палате?
- На Ниобее, - поправил он, - Еще на станции. А вы не умерли. И здесь
живете. И сохраняете ясное сознание. Вашу жизнь поддерживает сейчас не
наше лечение, а ваша собственная воля, мы лишь помогаем ей. Поэтому
спрашивайте самого себя, сколько вы приказываете своему телу жить. Вы
хотели честного ответа, это самый честный ответ.
- Хорошо, - сказал я. - Значит, с неделю еще проживу. На это у меня
хватит душевных сил. Вызовите ко мне Барнхауза.
Барнхауз явился не один, а с Агнессой Плавицкой. Она вошла в палату
первой, он шагал за ней, стараясь умерить грохот своих ножищ, чтобы не
причинить мне беспокойство. Странно было видеть его массивную фигуру такой
скованной. Зато мелодичный перезвон колокольчиков Агнессы заполнил всю
палату, она волновалась и сильней обычного взмахивала головой. Я показал
обоим на кресла и сказал:
- Между прочим, Агнесса, я звал одного Питера.
Она ответила лишь новой волной мелодичного колокольного перезвона, ее
лицо огненно вспыхнуло, а он поспешно проговорил:
- Я просил жену сопровождать меня, так мне легче разговаривать.
- Жену, Барнхауз? Разве на Базе регистрируются браки? Я был уверен,
что это прерогатива Земли.
- Мы женаты уже много лет, - сказал он. - Я скрыл это, когда
нанимался на Базу. Была масса конкурентов, я опасался, что меня с женой не
возьмут. На совместное проживание нужно ведь специальное разрешение, а все
конкуренты были одинокие - немалое преимущество передо мной! Она прилетела
потом самостоятельно и тоже не указала, что к мужу. Мы, впрочем, на Базе
жили, как посторонние, в этом смысле правил не нарушали. Вы первый, кому
признаемся в нашей тайне.
Он говорил, я смотрел на Агнессу. Она попеременно краснела и
бледнела. Разок она перехватила мой настойчивый взгляд - впервые я не
увидел в ее глазах вражды. И это изменение ее отношения не могло быть
вызвано моим бедственным состоянием, вряд ли она горевала, что я скоро
умру. Что-то иное, не просто желание сопровождать мужа да и не стремление
проститься со мной, заставило ее явиться в палату. Поэтому я прямо сказал:
- У меня к вам дело, Барнхауз, но и у вас, по-моему, что-то есть ко
мне. Я не ошибся? Начинайте первый.
Он заторопился:
- Не ошиблись, не ошиблись, Штилике. Получено новое предписание
Земли. Адресовано лично вам, копия мне. Сами прочтете или прикажете
зачитать?
Барнхауз подчеркнул голосом это "прикажете", и я понял, о чем может
быть новое предписание. Я сделал знак, чтобы читал он. Читая депешу,
главный администратор смешно старался сделать свой высокий голос пониже,
но визги, против его воли, как пики на диаграммной кривой, прорывались в
баритональном искусственном голосе.
Земля извещала, что отменяет все прежние распоряжения относительно
Ниобеи. Меня наделяли единоличной властью на всех обитаемых объектах
звездной системы Гармодия и Аристогитона. Все мои распоряжения подлежали
немедленному и точному выполнению. Барнхаузу особо вменялось в обязанность
неукоснительно следить за строгим осуществлением моих требований и
пресекать всякие попытки неэнергичного их выполнения, тем более -
игнорирования.
В общем, было именно то, чего я ждал в ответ на мою депешу Земле.
- Ты победил, галилеянин! - выспренне сказал Барнхауз и торопливо
пояснил, чтобы я ненароком не обиделся: - Это, Штилике, цитата из одной
старой книги, - я говорю о галилеянине.
- Знаю такую цитату, - кивнул я и, подумав, поинтересовался: - Земле
уже известно, что произошло на Ниобее с Виккерсом и со мной?
- Конечно, Штилике. Мы немедленно отправили доклад о самоуправстве
Виккерса и о вашей самоотверженной попытке предотвратить злодеяние. И я не
скрыл своей оплошности... Говорю о предоставлении планетолета Виккерсу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33