Писатель повалял некоторое время дурака, но, продиктовав мясистоносому свой телефон, начисто потерял интерес к игре и пошел разыскивать Наташку.
Он нашел ее на диване, с которого исчезла Лесли Карон. В руке у Наташки был гигантский стакан с желтой жидкостью. По обе стороны от нее сидели молодые самцы латиноамериканского типа и смотрели на нее охуевшими темными глазами. Наташка произнесла речь.
— Теперь ты готова? Пойдем? — спросил ее писатель по-русски и издали, приветливо улыбнувшись самцам.
— Я уже сказала тебе… Я не хочу домой! — прошипела она.
— Ну, как хочешь… — беззлобно сказал писатель. — Я иду домой.
Он нашел свой плащ и тихо, стараясь не попасться на глаза хозяевам, забрался в элевейтор.
На улице он снял с горла бабочку и пошел по бульвару Сен-Жермен в сторону Сен-Мишеля. Через тридцать минут он был дома. Вычистил зубы и лег в постель. Прикрыл глаза рукой и подумал: «У нее есть ключ и деньги на такси. Ничего с ней не случится. Большая, вульгарно одетая женщина двадцати четырех лет. А вдруг что-нибудь случится? Что может с ней случиться? Кто-нибудь убьет ее пьяную на улице… Фу, как глупо, Лимонов. Даже в Нью-Йорке, как ты знаешь по собственному опыту, Сын Сэма появляется далеко не каждый год… Ее одеяла пахнут острее. Следует отдать их в чистку. Однако денег в банке ровно четыре тысячи. Они нужны, чтобы платить за квартиру. Крыша над головой — главное. Одеяла — когда-нибудь. Крыша — главное… Крыша — главное..»
Он проснулся от того, что захотел в туалет. Рядом с ним никто не лежал. Он удивился. Пошел в туалет, пописал, закрыл глаза. Прошел в ливинг-рум, включил свет. Наташки там не было. Будильник показывал половину пятого. Прошел мимо зеркала, и по зеркалу проплыли его живот и висящий член. Убрал свет и лег в постель.
«Ну не пришла и прекрасно. У него будет предлог избавиться от гипсового тигра-копилки…»
Осторожно подумал:
«А где она, интересно? Ебется с латиноамериканцами? Как они оказались на таком снобистском парти? Непонятно. С кем-нибудь, очевидно, пришли. Конечно, она выпила еще, и они взяли ее с собой. «После двух бокалов коньяка «Хеннесси» с ней можно делать все, что угодно,» — вспомнил он короткую характеристику Наташки, выданную ему в Лос-Анджелесе одним из ее «друзей». Латинос ебут ее, наверное, сейчас вдвоем.»
— Пизда! — выругался писатель, представив себе, как Наташка и два парня возятся в постели. Один стоит на коленках у нее над головой и свесил член ей в рот, другой лежит между высоких Наташкиных ног и ебет ее, а она пьяно смеется: — Пизда! — еще раз выругался писатель, заметив, что член его напрягся.
Он коснулся члена рукой. И тотчас же отдернул руку и зло перевернулся в постели, подумав, что мастурбировать на тему ебаной раскрашенной китчевой копилки с бантами стыдно и унизительно. Он положил сведенные кисти рук себе на нос, создавая нужное давление на дыхательные пути. Испытанный метод сработал опять. Через несколько минут писатель спал.
Разбудил его неуверенный звук ключа, вставляемого в замочную скважину. Сквозь щель между окном и шторой пробивалось неуверенное, как звук ключа, солнце.
— Суки все! — выругалась в прихожей захлопнувшая за собой дверь Наташка. Выругалась боязливо и негромко. — Спит он… — забурчала она, сделав несколько шагов по направлению к спальне, но, очевидно, не решаясь войти. — Спит, как будто ничего не произошло… — сказала она сама себе. — Бросил меня одну посреди незнакомого города и спит.» О, боги!
Слышно было, что она пошла в ливинг-рум, по пути снимая с себя одежду и роняя ее на пол.
— Все вы одинаковы… Все… Суки… — продолжала она бурчать. Завозилась в ливинг-рум. И все стихло.
Он полежал еще некоторое время. Встал. Голый прошел по прихожей, собирая ее тряпки. Сложил их все на стариковскую скамеечку рядом с шоффажем. Заглянул в ливинг-рум. Гипсовая копилка, завернувшись в многочисленные тряпки, покрывающие поверхность дивана, верхним был маленький плед мадам Юпп, посапывала. Из тряпок торчала только рука с обгрызенными ногтями.
Ни тогда, ни впоследствии писатель не спросил Наташку, где она провела ту ночь и что она делала. Однако он не смог удержаться от того, чтобы не исследовать ее одежды. Черные пенти были разорваны во многих местах. Между ног просто-таки была огромная дыра. Внутренность бархатных штанов — шов как раз между ног — была залита белой затвердевшей субстанцией. Писатель, привычно шпионивший за своими тремя женами и неисчислимым количеством герл-френдс, понял, что это сперма. По всей вероятности, Наташка провела бурную ночь. Однако логик и неисправимо здравомыслящий человек, он понимал, что предъявить ей разорванные пенти и внутренность бархатных штанов в качестве доказательств ее блядства он не может. Пенти могли быть разорваны до этой ночи, она имела право надеть под штаны разорванные пенти, и сперма могла оказаться старой его собственной спермой. Ведь Наташка одевала бархатные брюки и до этого. А знакомых в криминальной лаборатории у него не было.
Одевшись и выпив кофе, он пришел в ливинг-рум и решительно коснулся ее плеча под пледом:
— Наталья, ты не могла бы перейти в спальню, пожалуйста?
— Угу… — промычала она и, высвободившись из тряпок, голая и неожиданно худая, ушла в спальню.
«Как драная кошка!» — брезгливо подумал он, проследив за ее ногами в синяках, уходящими от него.
Она встала в пять часов. К тому времени он уже закончил писать. Работать ему было труднее, чем обычно, и он клял себя за то, что выпил куда большее количество виски и шампанского, чем следовало. Однако он сделал гимнастику и, посвежевший, в сапогах, черных брюках и свитере без горла, ждал ее, сидя у стола в прихожей. Решительный. Пил чай.
— Сядь! — сказал он. — Я хочу с тобой поговорить.
Она была в брюках. (В других, отметил он, брюках.) В шелковой кофте с плечами. Волосы она забрала сзади в крысиный хвостик резинкой. (Отросли, отметил писатель. Уже можно забирать их в один хвостик.) Серьезное лицо без мэйкапа. Грустное и злое лицо.
— Я думаю, Наталья, что тебе неудобно жить со мной. Я думаю, что тебе нужен другой человек, мужчина, который, — ты, может быть, знаешь строчки Блока, — «…любит землю и небо больше, чем рифмованные и нерифмованные речи о земле и о небе.»
— Я тебе не подхожу. И прошедшая ночь наглядно подтверждает это. Нам следует расстаться. Я хотел бы, чтобы ты, как можно скорее, нашла себе квартиру. Разумеется, я знаю, что уйти тебе некуда, потому я готов подождать, пока ты начнешь работать в кабаре и у тебя появятся деньги, чтобы снять квартиру… Но…
Он хотел сказать, что спать вместе они больше не будут, но вместо этого сказал:
— Разумеется, прежних отношений между нами быть не может. — И отхлебнул зеленого чаю, — строгий, узкогубый, напоминающий себе отца, когда тот, раз в месяц, проводил с ним — мальчишкой, шпаненком — «последние» и «серьезные» разговоры.
Вызванная на собеседование заключенная, слепо нашаривая спички, закурила, глядя куда-то за плечо писателя-Макаренко. Закурила и пустила между собой и писателем дымовую завесу… Выждав некоторое количество минут, раздраженный молчанием писатель спросил:
— Ну, и что ты молчишь? Что ты об этом думаешь?
Она, все так же глядя поверх его левого плеча, выдохнув дым, сказала:
— Хорошо. Я уйду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
Он нашел ее на диване, с которого исчезла Лесли Карон. В руке у Наташки был гигантский стакан с желтой жидкостью. По обе стороны от нее сидели молодые самцы латиноамериканского типа и смотрели на нее охуевшими темными глазами. Наташка произнесла речь.
— Теперь ты готова? Пойдем? — спросил ее писатель по-русски и издали, приветливо улыбнувшись самцам.
— Я уже сказала тебе… Я не хочу домой! — прошипела она.
— Ну, как хочешь… — беззлобно сказал писатель. — Я иду домой.
Он нашел свой плащ и тихо, стараясь не попасться на глаза хозяевам, забрался в элевейтор.
На улице он снял с горла бабочку и пошел по бульвару Сен-Жермен в сторону Сен-Мишеля. Через тридцать минут он был дома. Вычистил зубы и лег в постель. Прикрыл глаза рукой и подумал: «У нее есть ключ и деньги на такси. Ничего с ней не случится. Большая, вульгарно одетая женщина двадцати четырех лет. А вдруг что-нибудь случится? Что может с ней случиться? Кто-нибудь убьет ее пьяную на улице… Фу, как глупо, Лимонов. Даже в Нью-Йорке, как ты знаешь по собственному опыту, Сын Сэма появляется далеко не каждый год… Ее одеяла пахнут острее. Следует отдать их в чистку. Однако денег в банке ровно четыре тысячи. Они нужны, чтобы платить за квартиру. Крыша над головой — главное. Одеяла — когда-нибудь. Крыша — главное… Крыша — главное..»
Он проснулся от того, что захотел в туалет. Рядом с ним никто не лежал. Он удивился. Пошел в туалет, пописал, закрыл глаза. Прошел в ливинг-рум, включил свет. Наташки там не было. Будильник показывал половину пятого. Прошел мимо зеркала, и по зеркалу проплыли его живот и висящий член. Убрал свет и лег в постель.
«Ну не пришла и прекрасно. У него будет предлог избавиться от гипсового тигра-копилки…»
Осторожно подумал:
«А где она, интересно? Ебется с латиноамериканцами? Как они оказались на таком снобистском парти? Непонятно. С кем-нибудь, очевидно, пришли. Конечно, она выпила еще, и они взяли ее с собой. «После двух бокалов коньяка «Хеннесси» с ней можно делать все, что угодно,» — вспомнил он короткую характеристику Наташки, выданную ему в Лос-Анджелесе одним из ее «друзей». Латинос ебут ее, наверное, сейчас вдвоем.»
— Пизда! — выругался писатель, представив себе, как Наташка и два парня возятся в постели. Один стоит на коленках у нее над головой и свесил член ей в рот, другой лежит между высоких Наташкиных ног и ебет ее, а она пьяно смеется: — Пизда! — еще раз выругался писатель, заметив, что член его напрягся.
Он коснулся члена рукой. И тотчас же отдернул руку и зло перевернулся в постели, подумав, что мастурбировать на тему ебаной раскрашенной китчевой копилки с бантами стыдно и унизительно. Он положил сведенные кисти рук себе на нос, создавая нужное давление на дыхательные пути. Испытанный метод сработал опять. Через несколько минут писатель спал.
Разбудил его неуверенный звук ключа, вставляемого в замочную скважину. Сквозь щель между окном и шторой пробивалось неуверенное, как звук ключа, солнце.
— Суки все! — выругалась в прихожей захлопнувшая за собой дверь Наташка. Выругалась боязливо и негромко. — Спит он… — забурчала она, сделав несколько шагов по направлению к спальне, но, очевидно, не решаясь войти. — Спит, как будто ничего не произошло… — сказала она сама себе. — Бросил меня одну посреди незнакомого города и спит.» О, боги!
Слышно было, что она пошла в ливинг-рум, по пути снимая с себя одежду и роняя ее на пол.
— Все вы одинаковы… Все… Суки… — продолжала она бурчать. Завозилась в ливинг-рум. И все стихло.
Он полежал еще некоторое время. Встал. Голый прошел по прихожей, собирая ее тряпки. Сложил их все на стариковскую скамеечку рядом с шоффажем. Заглянул в ливинг-рум. Гипсовая копилка, завернувшись в многочисленные тряпки, покрывающие поверхность дивана, верхним был маленький плед мадам Юпп, посапывала. Из тряпок торчала только рука с обгрызенными ногтями.
Ни тогда, ни впоследствии писатель не спросил Наташку, где она провела ту ночь и что она делала. Однако он не смог удержаться от того, чтобы не исследовать ее одежды. Черные пенти были разорваны во многих местах. Между ног просто-таки была огромная дыра. Внутренность бархатных штанов — шов как раз между ног — была залита белой затвердевшей субстанцией. Писатель, привычно шпионивший за своими тремя женами и неисчислимым количеством герл-френдс, понял, что это сперма. По всей вероятности, Наташка провела бурную ночь. Однако логик и неисправимо здравомыслящий человек, он понимал, что предъявить ей разорванные пенти и внутренность бархатных штанов в качестве доказательств ее блядства он не может. Пенти могли быть разорваны до этой ночи, она имела право надеть под штаны разорванные пенти, и сперма могла оказаться старой его собственной спермой. Ведь Наташка одевала бархатные брюки и до этого. А знакомых в криминальной лаборатории у него не было.
Одевшись и выпив кофе, он пришел в ливинг-рум и решительно коснулся ее плеча под пледом:
— Наталья, ты не могла бы перейти в спальню, пожалуйста?
— Угу… — промычала она и, высвободившись из тряпок, голая и неожиданно худая, ушла в спальню.
«Как драная кошка!» — брезгливо подумал он, проследив за ее ногами в синяках, уходящими от него.
Она встала в пять часов. К тому времени он уже закончил писать. Работать ему было труднее, чем обычно, и он клял себя за то, что выпил куда большее количество виски и шампанского, чем следовало. Однако он сделал гимнастику и, посвежевший, в сапогах, черных брюках и свитере без горла, ждал ее, сидя у стола в прихожей. Решительный. Пил чай.
— Сядь! — сказал он. — Я хочу с тобой поговорить.
Она была в брюках. (В других, отметил он, брюках.) В шелковой кофте с плечами. Волосы она забрала сзади в крысиный хвостик резинкой. (Отросли, отметил писатель. Уже можно забирать их в один хвостик.) Серьезное лицо без мэйкапа. Грустное и злое лицо.
— Я думаю, Наталья, что тебе неудобно жить со мной. Я думаю, что тебе нужен другой человек, мужчина, который, — ты, может быть, знаешь строчки Блока, — «…любит землю и небо больше, чем рифмованные и нерифмованные речи о земле и о небе.»
— Я тебе не подхожу. И прошедшая ночь наглядно подтверждает это. Нам следует расстаться. Я хотел бы, чтобы ты, как можно скорее, нашла себе квартиру. Разумеется, я знаю, что уйти тебе некуда, потому я готов подождать, пока ты начнешь работать в кабаре и у тебя появятся деньги, чтобы снять квартиру… Но…
Он хотел сказать, что спать вместе они больше не будут, но вместо этого сказал:
— Разумеется, прежних отношений между нами быть не может. — И отхлебнул зеленого чаю, — строгий, узкогубый, напоминающий себе отца, когда тот, раз в месяц, проводил с ним — мальчишкой, шпаненком — «последние» и «серьезные» разговоры.
Вызванная на собеседование заключенная, слепо нашаривая спички, закурила, глядя куда-то за плечо писателя-Макаренко. Закурила и пустила между собой и писателем дымовую завесу… Выждав некоторое количество минут, раздраженный молчанием писатель спросил:
— Ну, и что ты молчишь? Что ты об этом думаешь?
Она, все так же глядя поверх его левого плеча, выдохнув дым, сказала:
— Хорошо. Я уйду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71