Анатолий сказал ему, что он может воспользоваться телефоном. Отбежав в глубь потемневшего крематория, он, однако, вспомнил, что принес в подарок Ефименкову свою последнюю книгу. Книга оказалась в руке высокого актера, его, как и темноглазую девушку, не пригласили в «Бальтазар». Писатель изъял, извинившись, книгу и ушел, таинственный, из жизни темноглазой актрисы, уже не торопясь, потому что увидел издалека, что, грубо опершись о бар, телефонную трубку по-хозяйски сжимает Ефименков. «Борис, Борис, ты меня хорошо слышишь?» Может быть, он говорил с Москвой или с советским посольством.
В его телефонном аппарате в Марэ, стоящем на пухлых телефонных книгах, бронзовый молоточек колотил по двум бронзовым полушариям, но живое существо не сняло трубку с аппарата. Сжимая книгу, он поднялся к гардеробу и застал там всю компанию уже в пальто. Не хватало только Ефименкова.
— Увы, моя девушка, оказывается, уехала домой. Поэтому, извините, но я не смогу поехать с вами. — Компания сочувственно переглянулась.
— Возьми такси, езжай за Наташей и приезжайте в «Бальтазар», — скомандовал появившийся сзади Ефименков. — В любом случае все мы уместимся в Олькин автомобиль. Ольга, дай ему адрес!
Мадам Анжели, — Ольга, Оля, Олька и опять Ольга послушно открыла рот:
— Запишите адрес… Или я лучше вот… — Заперчаточенной рукой мадам взяла ярко раскрашенный верхний листок с кипы лежащих на прилавке гардероба брошюрок и дала писателю. Сразу несколько заведений мадам рекламировали себя, представленные символически фигурой голой девки. Голой за исключением золотых минимальных трусиков, жемчужных нагрудничков, золотых туфелек, цилиндра и облака розовых перьев в виде хвоста.
— O.K., я буду с вами очень скоро, — заверил он, не очень веря в то, что будет с ними. — Женя, на всякий случай, вдруг я не смогу приехать, вот я принес тебе в подарок книгу. Последняя.
— Я купил вчера две твоих книги в русском магазине, — Ефименков, не торопясь, вставлял руки в плащ, который держала за ним гардеробная девушка.
— Этой еще нет в продаже. Она только что из типографии. Держи.
Ефименков взял книгу и стал перелистывать ее. Все почтительно ожидали. Гардеробная девушка с шарфом Ефименкова застыла сзади.
— Первое дело, которое я сделал вчера в Париже, прилетев, гордись… Я сходил в русский магазин и купил все новые книги Бродского и твои. Правда, Жанн? — призвал он в свидетели жену.
— Да, Эдвард, Женя так и спросил: «Что у вас есть Бродского и Лимонова?» — послушно свидетельствовала Жанн, отделившись от терпеливо ожидающей группы.
— Я побежал, — писатель сделал шаг в сторону из ситуации.
— Ох, я забыл поссать! — грубо объявил Ефименков и, кокетливо улыбнувшись, сбросил так и не застегнутый плащ на руки гардеробной девушки. Новую книгу Лимонова он положил на срез массивного столба, покоящегося на границе двух маршей псевдорусской лестницы.
«Забудет, блядь!» — подумал писатель и побежал вверх, отправляясь из одной напряженной эмоциональной ситуации в другую.
Посередине Елисейских полей находились две толпы: толпа такси и толпа пассажиров. Однако они не смешивались — никто никуда не ехал. Писатель попытался открыть дверцу ближайшего к нему средства передвижения, но мордатая личность с усами спросила его, куда он хочет ехать. Узнав куда, личность самовольно назвала цену: «50».
— Идет, — согласился писатель.
Нормально поездка стоила бы сорок франков. Толпа стояла, переминаясь на промозглой слякоти тротуара, экономя десять франков. Писатель презрительно проехал мимо.
Их окна были темны. Войдя в квартиру, он стал ругаться по-английски. Он выкрикнул с дюжину «факов» и «шитов», прибавив несколько «мердов» и даже «Джизус факинг Крайстов» и «ебаную Наташку», которая, блядь, делает из малейшей занозы глубокую душевную рану. Он пнул несколько раз диван и пуф в ливинг-рум и стал думать, где она. Очевидно, пошла в бар и напилась. Несмотря на то, что погнутая часовая стрелка простого, как амеба, жестяного будильника приближалась к трем ночи, открытый бар возможно было найти. Наташка, вне сомнения, не раз посещала подобные бары после кабаре вместе с другими мужчинами.
В половине четвертого он позвонил Нинке.
— Нина? Можно Наташу? Если она у тебя… Это Лимонов.
— Я не Нина, я — Тамара! Почему ты, Лимонов, позволяешь себе звонить в четыре утра и даже не извиняешься и не говоришь «Здравствуйте?» Кто ты такой на хуй? Почему ты позволяешь себе такое хамство?
Писатель хотел сказать ей все, что он о ней думает, об этой Тамаре, виденной им пару раз, но сдержался.
— Я извиняюсь, действительно, я хам, но я за нее волнуюсь. Она у вас? Я приношу мои глубочайшие извинения!
— Сейчас, дам тебе твою Наташку, — фурия бросила трубку и забулькала в отдалении.
— Да! — хриплый и вогнутый голос подружки заставил его скорчиться, как от желудочной боли.
— Почему ты убежала, что случилось? И Ефименков, и актеры, все ждали, когда же ты будешь петь… Все спрашивали меня: — Где Наташа? Где Наташа?..
— Ну вас всех на хуй! — совершенно равнодушно сказала Наташка.
— Но что случилось? Объясни мне, если ты сама знаешь!
— Что случилось? То случилось, что старая сардинка приказала выключить микрофон…
— Какая старая сардинка?
— Мадам… Артисты, видите ли, мешали ей разговаривать с ее гостями. Поэтому она приказала Анатолию выключить микрофон!
— Ну и что?
— Как что! Акустика в подвале ужасная…
— Но ты, с твоим голосом…
— Дурак, ты ничего не понимаешь в этом деле! Да, мне с моим голосом легче, чем другим, меня слышно, но микрофон и усилители нужны для того, чтобы равномерно распределить голос по всему подвалу. Чтобы голос был не плоский! Я заявила Анатолию, что отказываюсь петь без микрофона, послала их всех на хуй и ушла…
— О, Боже! — простонал писатель. — Нельзя так эмоционально реагировать на все, тигр, дарлинг…
— Ты не понимаешь… — тигр вдруг заныл плаксиво. — Я хотела спеть необыкновенно хорошо. Чтоб ты услышал и они — Ефименков, актеры услышали… Я для тебя хотела спеть, хуй с ними, с актерами! — выругался тигр. — Чтоб ты мной гордился! Ты же никогда по-настоящему не слышал, как я пою. Никогда… — В голосе тигра зазвучал надрыв.
— Наталья, но ты же могла подойти к нам и попросить мадам: «Можно, пожалуйста, включить микрофон, я хочу спеть для наших гостей…» А? Или, если ты стеснялась мадам, можно было попросить Ефименкова… Из-за него ведь наверняка мадам приказала выключить микрофон, потому что он любит пиздеть и чтоб все его слушали. Когда ты научишься решать жизненные проблемы при помощи интеллекта, а не при помощи эмоций, ругани и скандалов, тайгер? — простонал писатель, не очень, впрочем, сердитый, потому что понял в этот раз причину.
— А ты не мог ей сказать, чтоб включили микрофон?! — прокричал тигр осудительно.
— Да я даже и не знал, что он выключен!
— Почему же ты меня не нашел там, Эдвард!
— Тайгер, я постоянно вертелся и не понимал, почему ты не поешь и где ты… Откуда я знаю ваши порядки? Не забывай, что я был первый раз в вашем заведении. И я не мог, как пьяный клиент, переться за кулисы в поисках тебя и бродить по коридорам… К тому же Ефименков держал меня весь вечер за руку, читал стихи восьмилетней девочки и лил слезы. Встать посреди его эмоций и уйти — значит обидеть человека…
— Ну вот, ты обидел меня… — пробурчал тигр.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
В его телефонном аппарате в Марэ, стоящем на пухлых телефонных книгах, бронзовый молоточек колотил по двум бронзовым полушариям, но живое существо не сняло трубку с аппарата. Сжимая книгу, он поднялся к гардеробу и застал там всю компанию уже в пальто. Не хватало только Ефименкова.
— Увы, моя девушка, оказывается, уехала домой. Поэтому, извините, но я не смогу поехать с вами. — Компания сочувственно переглянулась.
— Возьми такси, езжай за Наташей и приезжайте в «Бальтазар», — скомандовал появившийся сзади Ефименков. — В любом случае все мы уместимся в Олькин автомобиль. Ольга, дай ему адрес!
Мадам Анжели, — Ольга, Оля, Олька и опять Ольга послушно открыла рот:
— Запишите адрес… Или я лучше вот… — Заперчаточенной рукой мадам взяла ярко раскрашенный верхний листок с кипы лежащих на прилавке гардероба брошюрок и дала писателю. Сразу несколько заведений мадам рекламировали себя, представленные символически фигурой голой девки. Голой за исключением золотых минимальных трусиков, жемчужных нагрудничков, золотых туфелек, цилиндра и облака розовых перьев в виде хвоста.
— O.K., я буду с вами очень скоро, — заверил он, не очень веря в то, что будет с ними. — Женя, на всякий случай, вдруг я не смогу приехать, вот я принес тебе в подарок книгу. Последняя.
— Я купил вчера две твоих книги в русском магазине, — Ефименков, не торопясь, вставлял руки в плащ, который держала за ним гардеробная девушка.
— Этой еще нет в продаже. Она только что из типографии. Держи.
Ефименков взял книгу и стал перелистывать ее. Все почтительно ожидали. Гардеробная девушка с шарфом Ефименкова застыла сзади.
— Первое дело, которое я сделал вчера в Париже, прилетев, гордись… Я сходил в русский магазин и купил все новые книги Бродского и твои. Правда, Жанн? — призвал он в свидетели жену.
— Да, Эдвард, Женя так и спросил: «Что у вас есть Бродского и Лимонова?» — послушно свидетельствовала Жанн, отделившись от терпеливо ожидающей группы.
— Я побежал, — писатель сделал шаг в сторону из ситуации.
— Ох, я забыл поссать! — грубо объявил Ефименков и, кокетливо улыбнувшись, сбросил так и не застегнутый плащ на руки гардеробной девушки. Новую книгу Лимонова он положил на срез массивного столба, покоящегося на границе двух маршей псевдорусской лестницы.
«Забудет, блядь!» — подумал писатель и побежал вверх, отправляясь из одной напряженной эмоциональной ситуации в другую.
Посередине Елисейских полей находились две толпы: толпа такси и толпа пассажиров. Однако они не смешивались — никто никуда не ехал. Писатель попытался открыть дверцу ближайшего к нему средства передвижения, но мордатая личность с усами спросила его, куда он хочет ехать. Узнав куда, личность самовольно назвала цену: «50».
— Идет, — согласился писатель.
Нормально поездка стоила бы сорок франков. Толпа стояла, переминаясь на промозглой слякоти тротуара, экономя десять франков. Писатель презрительно проехал мимо.
Их окна были темны. Войдя в квартиру, он стал ругаться по-английски. Он выкрикнул с дюжину «факов» и «шитов», прибавив несколько «мердов» и даже «Джизус факинг Крайстов» и «ебаную Наташку», которая, блядь, делает из малейшей занозы глубокую душевную рану. Он пнул несколько раз диван и пуф в ливинг-рум и стал думать, где она. Очевидно, пошла в бар и напилась. Несмотря на то, что погнутая часовая стрелка простого, как амеба, жестяного будильника приближалась к трем ночи, открытый бар возможно было найти. Наташка, вне сомнения, не раз посещала подобные бары после кабаре вместе с другими мужчинами.
В половине четвертого он позвонил Нинке.
— Нина? Можно Наташу? Если она у тебя… Это Лимонов.
— Я не Нина, я — Тамара! Почему ты, Лимонов, позволяешь себе звонить в четыре утра и даже не извиняешься и не говоришь «Здравствуйте?» Кто ты такой на хуй? Почему ты позволяешь себе такое хамство?
Писатель хотел сказать ей все, что он о ней думает, об этой Тамаре, виденной им пару раз, но сдержался.
— Я извиняюсь, действительно, я хам, но я за нее волнуюсь. Она у вас? Я приношу мои глубочайшие извинения!
— Сейчас, дам тебе твою Наташку, — фурия бросила трубку и забулькала в отдалении.
— Да! — хриплый и вогнутый голос подружки заставил его скорчиться, как от желудочной боли.
— Почему ты убежала, что случилось? И Ефименков, и актеры, все ждали, когда же ты будешь петь… Все спрашивали меня: — Где Наташа? Где Наташа?..
— Ну вас всех на хуй! — совершенно равнодушно сказала Наташка.
— Но что случилось? Объясни мне, если ты сама знаешь!
— Что случилось? То случилось, что старая сардинка приказала выключить микрофон…
— Какая старая сардинка?
— Мадам… Артисты, видите ли, мешали ей разговаривать с ее гостями. Поэтому она приказала Анатолию выключить микрофон!
— Ну и что?
— Как что! Акустика в подвале ужасная…
— Но ты, с твоим голосом…
— Дурак, ты ничего не понимаешь в этом деле! Да, мне с моим голосом легче, чем другим, меня слышно, но микрофон и усилители нужны для того, чтобы равномерно распределить голос по всему подвалу. Чтобы голос был не плоский! Я заявила Анатолию, что отказываюсь петь без микрофона, послала их всех на хуй и ушла…
— О, Боже! — простонал писатель. — Нельзя так эмоционально реагировать на все, тигр, дарлинг…
— Ты не понимаешь… — тигр вдруг заныл плаксиво. — Я хотела спеть необыкновенно хорошо. Чтоб ты услышал и они — Ефименков, актеры услышали… Я для тебя хотела спеть, хуй с ними, с актерами! — выругался тигр. — Чтоб ты мной гордился! Ты же никогда по-настоящему не слышал, как я пою. Никогда… — В голосе тигра зазвучал надрыв.
— Наталья, но ты же могла подойти к нам и попросить мадам: «Можно, пожалуйста, включить микрофон, я хочу спеть для наших гостей…» А? Или, если ты стеснялась мадам, можно было попросить Ефименкова… Из-за него ведь наверняка мадам приказала выключить микрофон, потому что он любит пиздеть и чтоб все его слушали. Когда ты научишься решать жизненные проблемы при помощи интеллекта, а не при помощи эмоций, ругани и скандалов, тайгер? — простонал писатель, не очень, впрочем, сердитый, потому что понял в этот раз причину.
— А ты не мог ей сказать, чтоб включили микрофон?! — прокричал тигр осудительно.
— Да я даже и не знал, что он выключен!
— Почему же ты меня не нашел там, Эдвард!
— Тайгер, я постоянно вертелся и не понимал, почему ты не поешь и где ты… Откуда я знаю ваши порядки? Не забывай, что я был первый раз в вашем заведении. И я не мог, как пьяный клиент, переться за кулисы в поисках тебя и бродить по коридорам… К тому же Ефименков держал меня весь вечер за руку, читал стихи восьмилетней девочки и лил слезы. Встать посреди его эмоций и уйти — значит обидеть человека…
— Ну вот, ты обидел меня… — пробурчал тигр.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71