Может быть, ей нужно находиться за кулисами? Он не знал, как должна себя вести Наташка на своей территории, но, очевидно, она еще подойдет к нему.
— Познакомься, Эдик! Это моя подруга, наша хозяйка — Ольга! — Ефименков встал с кожаного дивана, где он сидел в ряд с Каратаевым и наездницей Жанной. Женщина с платиновыми волосами в прическе а ля мадам Тэтчер, с неподвижным лицом светской дамы, в консервативного фасона платье цвета свежеубитой селедки, приподняла голову и, повернувшись к нему, протянула руку: — Ольга Анжели. (Бывшая танцовщица кабаре, вышедшая замуж за средиземноморского человека темного происхождения, владельца множества злачных мест — бурлесков и залов, где «девочки танцуют голые».)
— Моя жена — Жанн! — Ефименков расплылся в полупьяной сладкой улыбке, хаотичной и во все лицо, морщинистой, как река в весеннее половодье. Женщина, некрасивая, полная, в очках, одета в стиле американских девушек периода «флауэр революшэн» — в длинное летнее платье, окрашенное грубовато в зигзаги, крути и полосы, — подала писателю теплую, влажную руку. Крупные бусы из пластика на шее. — Правда, Жанн — великолепна? — Ефименков все еще стоял на своей половине стола и не давал сесть всем остальным, с неуместным слезливым восхищением глядя на жену. Лишь мадам Анжели не участвовала в сцене, она преспокойно наливала себе чай из серебряного чайничка. По рассказам Наташки, мадам всегда невозмутимо пьет свой чай… Ефименков наконец уселся.
«Мадам невозмутима, как Лимонов, — подумал Лимонов с одобрением. — Жанн, по всей вероятности, женщина чрезвычайно положительная. Но хуй этому рад.»
Злой писатель никогда не прощал обычным людям их обычность. Всемирно известный Ефименков мог бы найти себе женщину повиднее.
— Я слышал твою девушку вчера. Правда, только одну песню… Я приехал поздно. Ну поет! Ну голос! — Ефименков перегнулся к нему через стол. Его девушка так поет! Обалденно! Стаканы дребезжат! — сообщил он всем присутствующим.
— Когда она будет петь? — спросил Каратаев.
Длинный гробовщик поставил перед писателем бокал и, вынув из ведерка «Вдову Клико», наполнил бокал шампанским.
— Я не знаю, — сказал писатель. — Она исполняет обычно несколько песен в первом отделении и несколько — во втором. Я тоже здесь в первый раз.
— Когда будет петь Наташа, Оля? — Ефименков вытянулся в сторону сверхспокойной мадам хозяйки.
— Как обычно. По программе, — пробормотала мадам.
— Ты всегда выбираешь красавиц! — прошептал вдруг Ефименков. Схватил писателя за руку и пригвоздил руку к столу. — С тобой, наверное, что-то не в порядке… Комплекс неполноценности?
Милый, ясный, как дитя, хитрый Ефименков. Он понял взгляд писателя, обращенный на его жену. Лучшая защита — это нападение. Писатель мог бы объяснить Ефименкову, что красавиц он не выбирает, что так получается само собой, что на некрасавиц он вообще не обращает внимания. Что, может быть, в нем ненормально развито чувство эстетического. И мог бы сказать Ефименкову грубо, что, несомненно, приятнее видеть каждый день Наташкину широкоротую и асимметричную физиономию, чем полненькую рожицу Жаки. Но Ефименков был умница и понимал все сам. Потому писатель согласился с наличием у него комплекса неполноценности.
— А я, как Тютчев, — сказал он. — До сих пор у Тютчева были самые красивые женщины в русской литературе. Желаю его перещеголять!
— Я думала, пушкинская Натали Гончарова была самая красивая… — Жан была не только женой Ефименкова, но и профессором русской литературы.
— Эдик прав. Все три жены Тютчева были необыкновенные красавицы.
Парень в синей косоворотке вышел к микрофону и запел «Очи черные». Плохо запел.
— Эмоций! — крикнул Ефименков. — Не так поет! Не так! — простонал он: — Разве так поют отчаянную вещь «Очи черные»? Разве так поют, а? — обратился он к мадам и компании. — Рот открывай! Не спи! — закричал он парню и, неодобрительно качая головой, стал выбираться из-за стола. Выбираясь, он задел бокал, и бокал, ударившись о пепельницу, раскололся. Равнодушно оглянувшись на осколки бокала и пролитое вино, Ефименков выбрался к певцу и, схватив его за рукав, подтянул парня к столу. Задницей ткнул его в край стола и сказал: — Не надо, не пой, милый человек, эту песню, если не умеешь! — Певец глупо улыбался. Значительно омноголюдившийся зал полусотней очей наблюдал непонятную сцену.
— Ты даже не в том ритме поешь! Ты поешь сонно, а «Очи черные» следует исполнять страстно. Понял?
«Понял». Певец глядел не на Ефименкова, но на мадам-хозяйку, которая равнодушно наблюдала за сценой. Очевидно, точно с таким же спокойствием, потягивая чай, она наблюдала бы за тем, как Ефименков душит ее певца. Ефименков убрал руки с певца и, едва не сбив с ног официанта с подносом (на подносе помещалась двухкилограммовая банка икры в тазу со льдом), рванулся по кровавым ступеням вверх! «Егор! Маша! Я здесь».» Вернулся он с сильно нетрезвым художником и его рослой женой. Писатель знал пару по прошлой жизни в Москве.
Было почти два часа ночи, а Наташка еще не пела. Писатель сидел спиной к эстраде и кулисам, откуда просачивались в зал исполнители, и потому от постоянных усилий определить местонахождение Наташки у него в конце концов разболелась шея. Он хотел было спросить мадам Анжели о том, куда запропастилась певица Наташа и когда же она будет петь, но между ним и мадам сидела профессорша Жанн, и ему показалось неудобным тревожить ее. К тому же мадам была занята беседой с роскошно распустившимся жопатым и плечистым человеком в темном костюме и ярком широком галстуке, крепкие усы человека отдавали синевой здоровой гладкой шерсти животного. Такими бывают откормленные, но тренированные, сильные коты или собаки. «Мафиози», — мысленно дал ему кличку писатель. Может быть, он и был «мафиози»… Писатель мог бы встать из-за стола и пойти спросить Анатолия, почему не поет Наташка, но он не мог встать из-за стола. Ефименков читал ему стихи. И слезы были на глазах Ефименкова. Время от времени слезы спадали с худых и загорелых щек Ефименкова в бокал со «Вдовой Клико».
— Ты понимаешь, Эдик… Я пошел провожать ее на станцию, и она стояла на платформе, такая маленькая, съежившаяся от холода, — восьмилетняя поэтесса… От космического холода, Эдик… — Загорелая физиономия Ефименкова сморщилась, и из голубого, лишь чуть потускневшего к пятидесяти годам глаза выкатилась еще слеза.
— «Вдова Клико», — равнодушно поставил диагноз доктор-психиатр Лимонов. Он никак не мог, при всем желании, разделить слезливое умиление Ефименкова по поводу восьмилетней вундеркиндши, книгу которой Ефименков (он употребил давно забытое писателем Лимоновым советское писательское арготическое слово «протолкнул») устроил в издательство «Советский писатель». Папа и мама вундеркиндши привезли ее в Переделкино, на дачу к Ефименкову.
— А кто ее родители, Женя?
— Милая пара, — Ефименков вздохнул и вытер слезу салфеткой, вымоченной во «Вдове Клико», — работают с компьютерами.
— Понятно-ооо! — промычал Лимонов, вспомнив компьютерную пару в Калифорнии. — Вставили информацию в девочкину головку, постучали ребенка по спине, и девочка выдала стихи.
Он мог сказать острее и хуже, но Ефименков, несмотря на его несовременную сентиментальность, был ему симпатичен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
— Познакомься, Эдик! Это моя подруга, наша хозяйка — Ольга! — Ефименков встал с кожаного дивана, где он сидел в ряд с Каратаевым и наездницей Жанной. Женщина с платиновыми волосами в прическе а ля мадам Тэтчер, с неподвижным лицом светской дамы, в консервативного фасона платье цвета свежеубитой селедки, приподняла голову и, повернувшись к нему, протянула руку: — Ольга Анжели. (Бывшая танцовщица кабаре, вышедшая замуж за средиземноморского человека темного происхождения, владельца множества злачных мест — бурлесков и залов, где «девочки танцуют голые».)
— Моя жена — Жанн! — Ефименков расплылся в полупьяной сладкой улыбке, хаотичной и во все лицо, морщинистой, как река в весеннее половодье. Женщина, некрасивая, полная, в очках, одета в стиле американских девушек периода «флауэр революшэн» — в длинное летнее платье, окрашенное грубовато в зигзаги, крути и полосы, — подала писателю теплую, влажную руку. Крупные бусы из пластика на шее. — Правда, Жанн — великолепна? — Ефименков все еще стоял на своей половине стола и не давал сесть всем остальным, с неуместным слезливым восхищением глядя на жену. Лишь мадам Анжели не участвовала в сцене, она преспокойно наливала себе чай из серебряного чайничка. По рассказам Наташки, мадам всегда невозмутимо пьет свой чай… Ефименков наконец уселся.
«Мадам невозмутима, как Лимонов, — подумал Лимонов с одобрением. — Жанн, по всей вероятности, женщина чрезвычайно положительная. Но хуй этому рад.»
Злой писатель никогда не прощал обычным людям их обычность. Всемирно известный Ефименков мог бы найти себе женщину повиднее.
— Я слышал твою девушку вчера. Правда, только одну песню… Я приехал поздно. Ну поет! Ну голос! — Ефименков перегнулся к нему через стол. Его девушка так поет! Обалденно! Стаканы дребезжат! — сообщил он всем присутствующим.
— Когда она будет петь? — спросил Каратаев.
Длинный гробовщик поставил перед писателем бокал и, вынув из ведерка «Вдову Клико», наполнил бокал шампанским.
— Я не знаю, — сказал писатель. — Она исполняет обычно несколько песен в первом отделении и несколько — во втором. Я тоже здесь в первый раз.
— Когда будет петь Наташа, Оля? — Ефименков вытянулся в сторону сверхспокойной мадам хозяйки.
— Как обычно. По программе, — пробормотала мадам.
— Ты всегда выбираешь красавиц! — прошептал вдруг Ефименков. Схватил писателя за руку и пригвоздил руку к столу. — С тобой, наверное, что-то не в порядке… Комплекс неполноценности?
Милый, ясный, как дитя, хитрый Ефименков. Он понял взгляд писателя, обращенный на его жену. Лучшая защита — это нападение. Писатель мог бы объяснить Ефименкову, что красавиц он не выбирает, что так получается само собой, что на некрасавиц он вообще не обращает внимания. Что, может быть, в нем ненормально развито чувство эстетического. И мог бы сказать Ефименкову грубо, что, несомненно, приятнее видеть каждый день Наташкину широкоротую и асимметричную физиономию, чем полненькую рожицу Жаки. Но Ефименков был умница и понимал все сам. Потому писатель согласился с наличием у него комплекса неполноценности.
— А я, как Тютчев, — сказал он. — До сих пор у Тютчева были самые красивые женщины в русской литературе. Желаю его перещеголять!
— Я думала, пушкинская Натали Гончарова была самая красивая… — Жан была не только женой Ефименкова, но и профессором русской литературы.
— Эдик прав. Все три жены Тютчева были необыкновенные красавицы.
Парень в синей косоворотке вышел к микрофону и запел «Очи черные». Плохо запел.
— Эмоций! — крикнул Ефименков. — Не так поет! Не так! — простонал он: — Разве так поют отчаянную вещь «Очи черные»? Разве так поют, а? — обратился он к мадам и компании. — Рот открывай! Не спи! — закричал он парню и, неодобрительно качая головой, стал выбираться из-за стола. Выбираясь, он задел бокал, и бокал, ударившись о пепельницу, раскололся. Равнодушно оглянувшись на осколки бокала и пролитое вино, Ефименков выбрался к певцу и, схватив его за рукав, подтянул парня к столу. Задницей ткнул его в край стола и сказал: — Не надо, не пой, милый человек, эту песню, если не умеешь! — Певец глупо улыбался. Значительно омноголюдившийся зал полусотней очей наблюдал непонятную сцену.
— Ты даже не в том ритме поешь! Ты поешь сонно, а «Очи черные» следует исполнять страстно. Понял?
«Понял». Певец глядел не на Ефименкова, но на мадам-хозяйку, которая равнодушно наблюдала за сценой. Очевидно, точно с таким же спокойствием, потягивая чай, она наблюдала бы за тем, как Ефименков душит ее певца. Ефименков убрал руки с певца и, едва не сбив с ног официанта с подносом (на подносе помещалась двухкилограммовая банка икры в тазу со льдом), рванулся по кровавым ступеням вверх! «Егор! Маша! Я здесь».» Вернулся он с сильно нетрезвым художником и его рослой женой. Писатель знал пару по прошлой жизни в Москве.
Было почти два часа ночи, а Наташка еще не пела. Писатель сидел спиной к эстраде и кулисам, откуда просачивались в зал исполнители, и потому от постоянных усилий определить местонахождение Наташки у него в конце концов разболелась шея. Он хотел было спросить мадам Анжели о том, куда запропастилась певица Наташа и когда же она будет петь, но между ним и мадам сидела профессорша Жанн, и ему показалось неудобным тревожить ее. К тому же мадам была занята беседой с роскошно распустившимся жопатым и плечистым человеком в темном костюме и ярком широком галстуке, крепкие усы человека отдавали синевой здоровой гладкой шерсти животного. Такими бывают откормленные, но тренированные, сильные коты или собаки. «Мафиози», — мысленно дал ему кличку писатель. Может быть, он и был «мафиози»… Писатель мог бы встать из-за стола и пойти спросить Анатолия, почему не поет Наташка, но он не мог встать из-за стола. Ефименков читал ему стихи. И слезы были на глазах Ефименкова. Время от времени слезы спадали с худых и загорелых щек Ефименкова в бокал со «Вдовой Клико».
— Ты понимаешь, Эдик… Я пошел провожать ее на станцию, и она стояла на платформе, такая маленькая, съежившаяся от холода, — восьмилетняя поэтесса… От космического холода, Эдик… — Загорелая физиономия Ефименкова сморщилась, и из голубого, лишь чуть потускневшего к пятидесяти годам глаза выкатилась еще слеза.
— «Вдова Клико», — равнодушно поставил диагноз доктор-психиатр Лимонов. Он никак не мог, при всем желании, разделить слезливое умиление Ефименкова по поводу восьмилетней вундеркиндши, книгу которой Ефименков (он употребил давно забытое писателем Лимоновым советское писательское арготическое слово «протолкнул») устроил в издательство «Советский писатель». Папа и мама вундеркиндши привезли ее в Переделкино, на дачу к Ефименкову.
— А кто ее родители, Женя?
— Милая пара, — Ефименков вздохнул и вытер слезу салфеткой, вымоченной во «Вдове Клико», — работают с компьютерами.
— Понятно-ооо! — промычал Лимонов, вспомнив компьютерную пару в Калифорнии. — Вставили информацию в девочкину головку, постучали ребенка по спине, и девочка выдала стихи.
Он мог сказать острее и хуже, но Ефименков, несмотря на его несовременную сентиментальность, был ему симпатичен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71