А еще что?
Живым-то оставят? Не знаешь?
– Аль смерти боишься?
– А как жа!
– А сам-то убивал!
– То я, а то меня!
Вдруг Андрейша сказал:
– Все равно, дядя, помрешь.
– Ой, что ты! Не надоть!
Кирилл присмотрелся к Тимоше:
– А ты, видать, и впрямь напуган.
– Да нешто врать стану!
– Жрать будешь?
– А в лесу кто ж нас накормит?
– А ты лесом пер?
– Прямиком. Страшно дорогой-то!
Кирилл достал варева, отрезал хлеба; Тимошу кинуло в озноб, руки дрожали, ложка стучала по чашке, расплескивая щи.
– С бараниной! Сытно живешь.
– Ешь, ешь!
– Ты Топтыгу покорми. Его все в сон клонит, да какой тут сон! А ты не бойсь! Хозяин-то навряд ли вернется.
– Какой?
– Да этой-то избы. Она ведь бежецкая.
– Бежецкая. А чего ж ему не вернуться?
– А кому ж он тут будет капусту растить? Народ-то иссяк. Изба – не хоромы: такую-то везде срубит, а землю и там найдет, где народу поболе.
Можешь, спокойно ею володать.
– Ты вон про что! А пущай приходят, я им избу не изломал.
– Будто тебе все одно!
– Придут, веселей будет.
– Да хозяевами-то они станут.
– Ну и что ж: в другое место пойду, мне это привычно. Чего ты чешешься-то?
– Вши заели!
– А полезай в печь, мойся. Исподнее дам. Вода в печке.
– Вот хорошо-то!
Тимоша скинул белье и выбросил на мороз в сени. Все еще охая от холода и ежась, он, голый, возился в избе, тащил в печь то веник, то шайку, то попросил огарок свечи, зажег его и наконец полез.
– Гляди, на шостке уголья, не измарайся.
– Теперь все одно: отмоюсь.
Он осветил печь изнутри, урчал там и веником гнал из себя озноб, усталь, ужас, временами восклицая:
– Господи, как хорошо-то!
– Ой и хорошо!
– Ой, батюшки, как тут тепло-то!
Наконец, раскрасневшийся, потный, полез назад.
Пришло время сна. Андрейша уже спал на скамье, Топтыгу прогнали спать в сени, Кирилл лег на коник, а Тимоша запросился на печь.
Уже лежа на печи под овчинным тулупом, он заговорил:
– А нехорошо так жить, Кирилл, как ты.
– Чем?
– Бобылем-то? Бобылю надо в семейную избу на постой идти.
– Зачем?
– Домового у вас слыхать?
– Не слышно.
– Домовой не любит, когда так вот, без баб, бобыли живут. В таком доме не жди добра.
– А ты женат?
– А как жа? Стал бы один в избе ночевать! Я домового уважаю. Я кажную пятницу от своей бабы отдельно сплю. Пущай, его дело.
– А баба что говорит?
– Не сознается.
– А ты?
– Бил ее. Бил, каюсь. Не сознается. Не приходит, говорит. А как может не прийти, ежели баба одна лежит?
– А может, у тебя домового нет.
– Что ж, моя изба хуже других, что ль?
– А может, твои домовой в Орду сбежал?
– А он нешь татарин? В Орде небось свои есть.
– Ну ладно, спи.
– А я сразу приметил, зачем ты мальчишку в дом взял.
– Ну?
– Домового отводишь. Только, скажу тебе, из них не всякий на это идет.
– Спи, дурак. А то в сени сгоню.
– Не, с печи ты меня уж не сволокешь!
Временами они прислушивались, как гудит метель; скулили волки.
Тимоша заснул, а Кирилл долго еще думал о себе: «Бобыль, бобыль, бобыль…»
Ему снился маленький, бородатый, шустрый старик, который сидел на печи и стучал о чело лапотками:
– Чего ж твоя баба дров не несет? Мне, поди, холодно.
– Домовым завсегда тепло!
– А ты послухай, как дует!
А и впрямь дуло от окна. Кирилл отодвинулся к стене, и больше ничего не снилось.
Утром Тимоша рассказывал, как он уходил из Коломны; спасло его, что в Коломну много людей из Рязани сбежалось. В многолюдии потерялся.
– А тут найдут. Одним махом накроют!
– Ну так в лес уходи.
– Да, если б дорогу знать!
Кирилл всмотрелся в Тимошу. Видать, не притворяется. Страх совсем сбил человека с толку.
– Я б сказал, да надежен ли?
– Я тя предавал, что ль? Меня Гриша об тебе пытал, а я к тебе побег: уходи, говорю! Так?
– Тогда я дорогу тебе открою. Только не сбейся, смотри. В эту пору собьешься – сгинешь.
И в тот же день Тимоша повел ленивого и сонного Топтыгу по дороге на Перевитск, в шалаш к Лешему.
Так наступила зима.
Глава 30
ВИЗАНТИЯ
Кирилл пошел к Олегу. Февральский снег слепил глаза, налипал на выпушку полушубка. Пахло морозцем, и радостно было дышать.
Он обогнал обоз, медленно поднимавшийся в город. Дымившие от натуги лошади терпеливо шагали по ступенькам, выбитым копытами по горе. Ноги у лошадей стали лохматы, а бока обросли длинной шерстью: зима!
В глубоких санях везли плоские желтоватые камни.
Один из мужиков, запрокинув шапку над красным взмокшим лицом, радостно обернулся к Кириллу:
– Вот, батюшка, везем.
– Камень, что ль?
– Везем, везем! Крепкая Рязань у нас будет.
– Доброе дело.
– Да вот потеплело не ко времени. И нонче-то уж тяжело везти, а так день-другой постоит – не вывезешь.
– Может, бог даст, захолодает.
– Дал бы бог: дело нужное.
На горе, в городе, уже разгружался другой обоз. Укрывшись в глубокий тулуп приказчик кричал:
– Ровняй, кобель! Как кладешь, анафема?
Мужики старались, сбивая до крови руки об острые углы камней.
Завидя Кирилла, приказчик смолк и низко поклонился: знали, что мастер идет, великого князя зодчий.
Олег жил в небольшом бревенчатом тереме. В низкой комнате темнели ордынские ковры по стенам, будто княжеских богатств ни меч, ни пламень истребить не может. Олег сидел с Бернабой, когда впустили Кирилла. Он привык к генуэзцу: требовал рассказов об Орде, о Мамае, о дальних странах, и Бернаба служил князю усердно, а к Кириллу благоволил.
– Время к весне, – сказал Олег. – Пора думать, как камень класть будем.
– По всему ль городу сразу? – спросил Кирилл. – Может, с башен начнем?
Олег промолчал. Потом, будто в раздумье, полюбопытствовал:
– Где б ты думал поставить мне терем? Тут будто шумно – от площади недалеко. Мне б где-нибудь потише место выбрать.
– А на углу, над Трубежом, высокое место. Оттуда и Оку видать.
– Ты мне обскажи, как ставить терем. Чтоб, как уговорились, хорош был.
– Как у патриарха на Босфоре поставим.
– Так гляди: завтра спрошу. Обмысли.
– Сделаю, княже.
Ранние сумерки уже погасили свет в маленьких окнах. Зажгли свечу, у икон теплились лампады. Нежный туманный и теплый свет наполнил горницу.
Когда Кирилл собрался идти, Олег сказал:
– Людям скажи, чтоб камень везли в тое место, где ты покажешь складывать.
– Да ведь там, где кладут, башни станут. Чего ж его с места на место переволакивать?
– Пущай переволокут. Об башнях разговор в другой раз будет.
– Велю, княже. Пущай.
Бернаба прошел с Кириллом в сени.
– Ты не гневись, Кирилле. Все недосуг до тебя зайти. Андрейка растет?
– Да что ему подеется! Балует.
– Снеси ему.
Бернаба дал золотое яблоко, покрытое толстой, как у кабана, кожей.
– Отколь сей плод?
– С Орды князь получил.
– С Орды?
– Он уж с Покрова с Мамаем перекликается. Дружбу завести норовит. Сам в Орду ехать хочет.
– Чего?
– Силу за ней чует. Мамай заколол хана Махмета. Вроде хана стал.
Слыхал?
– Сам?
– Теперь у Орды – сильный хозяин.
– А ты об нем не заскучал?
– Я – Олегов. – Хитришь… Теперь Олег уж не под татар ли стать думает?
– Да если б великим князем остаться, то и под Ордой бы сел.
– Не твои ль в том хлопоты?
– А ты сей разговор забудь.
– Может, ему ордынским обликом терем удумать? Я таких строек не строил.
– Строй, как уговор был. Ему и Византия снится.
– Гляди сам. Чтоб потом не перемышлять.
И уже пошел было, да спохватился:
– Слышь, Бернаба!
– Что ты?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
Живым-то оставят? Не знаешь?
– Аль смерти боишься?
– А как жа!
– А сам-то убивал!
– То я, а то меня!
Вдруг Андрейша сказал:
– Все равно, дядя, помрешь.
– Ой, что ты! Не надоть!
Кирилл присмотрелся к Тимоше:
– А ты, видать, и впрямь напуган.
– Да нешто врать стану!
– Жрать будешь?
– А в лесу кто ж нас накормит?
– А ты лесом пер?
– Прямиком. Страшно дорогой-то!
Кирилл достал варева, отрезал хлеба; Тимошу кинуло в озноб, руки дрожали, ложка стучала по чашке, расплескивая щи.
– С бараниной! Сытно живешь.
– Ешь, ешь!
– Ты Топтыгу покорми. Его все в сон клонит, да какой тут сон! А ты не бойсь! Хозяин-то навряд ли вернется.
– Какой?
– Да этой-то избы. Она ведь бежецкая.
– Бежецкая. А чего ж ему не вернуться?
– А кому ж он тут будет капусту растить? Народ-то иссяк. Изба – не хоромы: такую-то везде срубит, а землю и там найдет, где народу поболе.
Можешь, спокойно ею володать.
– Ты вон про что! А пущай приходят, я им избу не изломал.
– Будто тебе все одно!
– Придут, веселей будет.
– Да хозяевами-то они станут.
– Ну и что ж: в другое место пойду, мне это привычно. Чего ты чешешься-то?
– Вши заели!
– А полезай в печь, мойся. Исподнее дам. Вода в печке.
– Вот хорошо-то!
Тимоша скинул белье и выбросил на мороз в сени. Все еще охая от холода и ежась, он, голый, возился в избе, тащил в печь то веник, то шайку, то попросил огарок свечи, зажег его и наконец полез.
– Гляди, на шостке уголья, не измарайся.
– Теперь все одно: отмоюсь.
Он осветил печь изнутри, урчал там и веником гнал из себя озноб, усталь, ужас, временами восклицая:
– Господи, как хорошо-то!
– Ой и хорошо!
– Ой, батюшки, как тут тепло-то!
Наконец, раскрасневшийся, потный, полез назад.
Пришло время сна. Андрейша уже спал на скамье, Топтыгу прогнали спать в сени, Кирилл лег на коник, а Тимоша запросился на печь.
Уже лежа на печи под овчинным тулупом, он заговорил:
– А нехорошо так жить, Кирилл, как ты.
– Чем?
– Бобылем-то? Бобылю надо в семейную избу на постой идти.
– Зачем?
– Домового у вас слыхать?
– Не слышно.
– Домовой не любит, когда так вот, без баб, бобыли живут. В таком доме не жди добра.
– А ты женат?
– А как жа? Стал бы один в избе ночевать! Я домового уважаю. Я кажную пятницу от своей бабы отдельно сплю. Пущай, его дело.
– А баба что говорит?
– Не сознается.
– А ты?
– Бил ее. Бил, каюсь. Не сознается. Не приходит, говорит. А как может не прийти, ежели баба одна лежит?
– А может, у тебя домового нет.
– Что ж, моя изба хуже других, что ль?
– А может, твои домовой в Орду сбежал?
– А он нешь татарин? В Орде небось свои есть.
– Ну ладно, спи.
– А я сразу приметил, зачем ты мальчишку в дом взял.
– Ну?
– Домового отводишь. Только, скажу тебе, из них не всякий на это идет.
– Спи, дурак. А то в сени сгоню.
– Не, с печи ты меня уж не сволокешь!
Временами они прислушивались, как гудит метель; скулили волки.
Тимоша заснул, а Кирилл долго еще думал о себе: «Бобыль, бобыль, бобыль…»
Ему снился маленький, бородатый, шустрый старик, который сидел на печи и стучал о чело лапотками:
– Чего ж твоя баба дров не несет? Мне, поди, холодно.
– Домовым завсегда тепло!
– А ты послухай, как дует!
А и впрямь дуло от окна. Кирилл отодвинулся к стене, и больше ничего не снилось.
Утром Тимоша рассказывал, как он уходил из Коломны; спасло его, что в Коломну много людей из Рязани сбежалось. В многолюдии потерялся.
– А тут найдут. Одним махом накроют!
– Ну так в лес уходи.
– Да, если б дорогу знать!
Кирилл всмотрелся в Тимошу. Видать, не притворяется. Страх совсем сбил человека с толку.
– Я б сказал, да надежен ли?
– Я тя предавал, что ль? Меня Гриша об тебе пытал, а я к тебе побег: уходи, говорю! Так?
– Тогда я дорогу тебе открою. Только не сбейся, смотри. В эту пору собьешься – сгинешь.
И в тот же день Тимоша повел ленивого и сонного Топтыгу по дороге на Перевитск, в шалаш к Лешему.
Так наступила зима.
Глава 30
ВИЗАНТИЯ
Кирилл пошел к Олегу. Февральский снег слепил глаза, налипал на выпушку полушубка. Пахло морозцем, и радостно было дышать.
Он обогнал обоз, медленно поднимавшийся в город. Дымившие от натуги лошади терпеливо шагали по ступенькам, выбитым копытами по горе. Ноги у лошадей стали лохматы, а бока обросли длинной шерстью: зима!
В глубоких санях везли плоские желтоватые камни.
Один из мужиков, запрокинув шапку над красным взмокшим лицом, радостно обернулся к Кириллу:
– Вот, батюшка, везем.
– Камень, что ль?
– Везем, везем! Крепкая Рязань у нас будет.
– Доброе дело.
– Да вот потеплело не ко времени. И нонче-то уж тяжело везти, а так день-другой постоит – не вывезешь.
– Может, бог даст, захолодает.
– Дал бы бог: дело нужное.
На горе, в городе, уже разгружался другой обоз. Укрывшись в глубокий тулуп приказчик кричал:
– Ровняй, кобель! Как кладешь, анафема?
Мужики старались, сбивая до крови руки об острые углы камней.
Завидя Кирилла, приказчик смолк и низко поклонился: знали, что мастер идет, великого князя зодчий.
Олег жил в небольшом бревенчатом тереме. В низкой комнате темнели ордынские ковры по стенам, будто княжеских богатств ни меч, ни пламень истребить не может. Олег сидел с Бернабой, когда впустили Кирилла. Он привык к генуэзцу: требовал рассказов об Орде, о Мамае, о дальних странах, и Бернаба служил князю усердно, а к Кириллу благоволил.
– Время к весне, – сказал Олег. – Пора думать, как камень класть будем.
– По всему ль городу сразу? – спросил Кирилл. – Может, с башен начнем?
Олег промолчал. Потом, будто в раздумье, полюбопытствовал:
– Где б ты думал поставить мне терем? Тут будто шумно – от площади недалеко. Мне б где-нибудь потише место выбрать.
– А на углу, над Трубежом, высокое место. Оттуда и Оку видать.
– Ты мне обскажи, как ставить терем. Чтоб, как уговорились, хорош был.
– Как у патриарха на Босфоре поставим.
– Так гляди: завтра спрошу. Обмысли.
– Сделаю, княже.
Ранние сумерки уже погасили свет в маленьких окнах. Зажгли свечу, у икон теплились лампады. Нежный туманный и теплый свет наполнил горницу.
Когда Кирилл собрался идти, Олег сказал:
– Людям скажи, чтоб камень везли в тое место, где ты покажешь складывать.
– Да ведь там, где кладут, башни станут. Чего ж его с места на место переволакивать?
– Пущай переволокут. Об башнях разговор в другой раз будет.
– Велю, княже. Пущай.
Бернаба прошел с Кириллом в сени.
– Ты не гневись, Кирилле. Все недосуг до тебя зайти. Андрейка растет?
– Да что ему подеется! Балует.
– Снеси ему.
Бернаба дал золотое яблоко, покрытое толстой, как у кабана, кожей.
– Отколь сей плод?
– С Орды князь получил.
– С Орды?
– Он уж с Покрова с Мамаем перекликается. Дружбу завести норовит. Сам в Орду ехать хочет.
– Чего?
– Силу за ней чует. Мамай заколол хана Махмета. Вроде хана стал.
Слыхал?
– Сам?
– Теперь у Орды – сильный хозяин.
– А ты об нем не заскучал?
– Я – Олегов. – Хитришь… Теперь Олег уж не под татар ли стать думает?
– Да если б великим князем остаться, то и под Ордой бы сел.
– Не твои ль в том хлопоты?
– А ты сей разговор забудь.
– Может, ему ордынским обликом терем удумать? Я таких строек не строил.
– Строй, как уговор был. Ему и Византия снится.
– Гляди сам. Чтоб потом не перемышлять.
И уже пошел было, да спохватился:
– Слышь, Бернаба!
– Что ты?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88