Там, принимая от мужиков хлеб, стоял убеленный мукой Клим.
– Эй!
– Чего тебе?
– Спеши напрямик к Кириллу. С Москвы за ним прислано. Князь отдал.
– Погляди тут!
Кирилл, услышав тревожный от хрипоты голос Клима, огляделся: оставалось свод свести, но чело терема успел вывести, остальное достроят сами. Опережая Клима, он сбежал со стен.
– Климе, отче, прими моего вьюношка. Приюти. Укроюсь – приду за ним.
– Давай.
– Отче! Я с тобой.
– Куда?
– Всюду.
– Не, бог с тобой!
– Отче! Возьми!
Клим решил быстрее:
– Подь, Кирилле, в амбар. Под моим ключом досидишь дотемна. Князь выдал, княжьим ключом и скроем. Подь скоро, пока сюда не пришли. Там мужиков полно, меж них затеряешься. А ты скачи, Андрейша, домой. Забери ветошь, что унесешь, да ступай к пристани. Там всякой народ, приметен не будешь. А смеркнется – выходи к гостиному двору, будто возы стережешь.
Кирилл залег в длинных закромах ржи.
Ночью Клим его выпустил, вывел с конюшни гнедого Бернабова коня да своего солового в придачу. Они вышли с княжьего двора на пустырь.
– Вот те, Кирилле, каково Олегово спасибо за труды да раны!
Жесткий голос из тьмы прервал Клима:
– Не так сказал!
Клим отшатнулся, но Кирилл с яростью взглянул во тьму – перед ними стоял Олег. – Побег, Клим, сготовил?
Недобрым оком взглянул на него Клим. Но во тьме за князем могла быть стража.
– Уходишь, Кирилл? – спросил Олег по-гречески.
– Сам видишь, государь.
– А кто ж за твой труд получать будет? Терем-то едва не готов. – То прощу тебе, княже.
– Мне не надо. Прими на дорогу от меня.
Он протянул Кириллу горсть денег, но опустил руку, видя, как Кирилл отстранился. Взглянул на коней, на дрожащие руки бледного Клима, сжавшие повода. И молча ушел: не было с ним ни оружия, ни стражи.
– Эх, жаль! – рванулся Клим, но опомнился:
– Кирилл, уходи скорей. Не то людей кликнет!
– А ты?
– Подожду.
– Как знаешь…
– Слышишь?
Во тьме звякнуло чье-то оружие. Кирилл вскочил на коня и увел за собой солового.
Не доезжая гостиного, свистнул. Меж возами свистнул еще. Андрей откликнулся.
– Отче!
– Ну-ка, скорей!
Андрей тотчас приволок тяжелый узел и снова направился во мрак.
– Куда ты?
– Там еще есть.
– Ты, может быть, и самую избу приволок?
– Не. Избу оставил. А чего добро бросать? Князья мы, что ль?
– Ну, давай скорей!
Кирилл спешился и торопливо закрепил узел за седлом. Андрей снова появился, волоча поклажу.
– Как ты доволок-то?
– Я не сразу.
– Ну, давай, садись!
– Уже!
– Ты на коне-то крепко сидишь?
– Как на печке!
Объезжая улицы переулками, наткнулись на заставу. Протянув копье поперек пути, стражи окликнули:
– Кто идет?
– Кирилл Борода, зодчий великого князя.
– С богом!
Их охватила ночная прохлада, ветер потек душистый и легкий проезжали луга.
Кирилл оглянулся: позади, в Рязани, на высоком берегу горел костер.
Розовый пламень освещал каменную белую стену – терем.
– Каменщики костер жгут! – угадал Андрейша.
– И так не замерзли б! – ответил Кирилл. – Угомону им нет! Спали б, на заре им опять на работу.
И яростно хлестнул своего горячего коня.
Глава 32
ОРДА
Олег со свитой поехал в Орду.
Ночь застала их под стенами Сарая. Рязанский стан остановился в степи. Пахло мятной прохладой трав, конями. Позвякивали цепи на конях, оружием постукивала стража. Кричала ночная птица.
Из степной тьмы Олег смотрел на освещенный Сарай; шла одна из последних ночей уразы, Рамазана, месяца, когда по целым дням строго соблюдался пост – ни капли воды, ни крошки хлеба никто не брал в рот. Но теперь была ночь, и от звезды до звезды яростно утоляли утробу наголодавшиеся постники – те, которые имели еду и питье. И каждый двор, озаренный свечами, сиял в те ночи, и торговая площадь раскрывала съестной торг, засветив огни над соблазнительными грудами товаров. Город, весь в отсветах огней, костров, простирался вдаль под розовым заревом, как под княжеским одеялом. И оттуда пахло горелым маслом и мясом, оттуда гудели трубы, и дудки, и бубны. Временами долетали гулы толпы, ликовавшей и счастливой от зрелищ.
– Что они творят? – спросил Олег у Бернабы.
– Единоборствуют, обнажаясь до пояса. Либо по канату пляшут в небе. А может, шуты басни бают.
Бернаба уже побывал у Мамая, известил о приближении Олега, и Мамай с Бернабой выслал навстречу князю двух именитых мурз.
Мурзы завистливо смотрели на праздничный Сарай, но скрывали друг от друга досаду, что приходится в такую веселую ночь чинно стоять позади рязанского гостя. Они скрывали досаду на генуэзца, что он не сгинул в рязанских лесах, прибыл с князем, возвращен князем хану. Мурзы скрывали досаду, что хан одобрил Олега, сказал:
– Видно, князь не злобствует за Рязань. Моего слугу уберег, сам едет, дары везет. Встречайте Рязанского князя с честью.
Хитер Олег, что повез Мамаю Бернабу. Хитер Мамай, что встретил Олега с честью.
Утром Сарай раскрыл свои ворота перед Олегом. Улицы заполнил народ, глядя русских воинов. Но в воротах Олега не встречали, на улицах князя не привечали, никто великого князя Рязанского Олега Ивановича в Орде не почтил, кроме двух мурз, молча ехавших по городу впереди Олега.
На дворе, отведенном рязанцу, поставили стражу, и, как это понять, Олег решить не смог: для почести ли и охраны, для того ли, чтоб не смел со двора сходить. А когда сказал, что хочет сперва пойти в церковь отслужить молебен за благополучное завершение пути, долго переговаривались, спрашивались у Мамая, спрашивали и у православного епископа, должно ли идти князю в церковь.
В этот день в саду, где цвели деревья, хан снова слушал обретенного фряга. Бернаба говорил:
– Сила его не велика. Но гнев на Москву велик.
– Зависть – не гнев! – сказал Мамай.
– Завистью распален до гнева, до ярости.
– Годится? – спросил Мамай.
– Слаб. Одного его мало.
– А еще кто есть?
– Есть. Всякий Дмитриев враг – нам друг. – У Дмитрия есть и русские враги.
– Не остается. У него есть и не русские враги.
– А ну?
– Ольгерд из Литвы Дмитрию враг?
– Он умер.
– А сыновья есть.
– Вчера сказывали: двое Ольгердовых сыновей перешли к Дмитрию. На Ольгердовой дочери женат Дмитриев брат – Владимир Серпуховской. Ольгердов племянник Боброк на Дмитриевой сестре женат. Они все в родстве. Все из одного гнезда, а наше гнездо – другое.
– А Олег в наше гнездо пришел.
– Слаб. А то б он напомнил нам, как Бату-хан его родню резал.
– А у Ольгерда много сыновей. Кто стал под Дмитрия?
– Андрей, Дмитрий.
– Ягайлу забыл, хан. Ягайла этим братьям враг. А все литовское войско у Ягайлы.
– Двадцать тысяч воинов Олег наберет. Сорок тысяч Ягайла наберет. А остальных где взять? Наших ты под Рязанью сам видел.
– Воинов у тебя нет, но золото есть. Золото Орда в скольких боях копила? А золото можно перелить во все – в коней, в оружие, в воинов. – А ты, вижу, думал в Рязани об Орде?
– О тебе, хан. Орда – мне чужой край. Ты мне – родной отец.
Долговязый, тяжелоносый, круглоглазый генуэзец ласково просился в сыновья к хилому, маленькому, кривоногому татарину. И хан внял нежной сыновней просьбе – подарил Бернабе халат и перстень. А перстень был золотой, и золотым огнем сверкнули глаза генуэзца от этого первого золота, попавшего в его руки. Он поспешил на Рязанское подворье.
– Хан те шлет, государь, поклон. Сейчас постится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88