– Помолимся же, братие, близится час…
Они поднялись с колен более спокойные и более сильные. Дело их правое, время их лихое, и тое лихо пора сбросить с плеч.
Сергий взял с полки красный узелок, развернул большую вынутую просфору и дал ее князю. Большеглазый мальчик стоял у самой двери, может быть на всю жизнь запоминая полумрак этой кельи и молитву людей, собравшихся одолеть врага.
Вокруг кельи начали молча собираться люди – монахи, богомольцы, крестьяне, прослышавшие о приезде Дмитрия. Жаждая увидеть его, они рассаживались на земле, возле кельи; стояли, упершись в посохи, оборотясь лицом к Сергиеву крылечку. А на крыльце висел глиняный рукомойник, тихо покачиваясь, и лежала вязанка валежника, еще не изрубленная на дрова.
Старик паломник подошел к вязанке и взял из-под нее топор – чтоб руки не мучились бездельем, хотел поколоть дровец.
Но монах строго ему сказал:
– Не замай, тое преподобный сам колет, чужим трудом своей кельи не обогревает.
Солнце блистало недобрым, прозрачным светом, осень близилась.
Андрейша показался на пороге, и народ поднялся, торопясь к мальчику.
– Ну, что он?
– Благословил.
– Слава тебе господи! – ответил старик паломник. – Давно пора!
Набежал недолгий дождь. Люди стояли, не расходясь. От промокших одежд запахло прелыми яблоками.
Еще не прошел дождь, когда на порог вышел Дмитрий.
Старик паломник протиснулся вперед:
– Собрался, государь?
Дмитрий его не сразу понял. Старик повторил:
– Батюшко! Возьми нас с собой!
Дмитрий пошел между ними, отовсюду сжатый людьми.
– Сбираются в Москве. Туда идите.
В это время на звоннице грохнул звон, из церкви понесли иконы и хоругви, монахи запели, и народ подхватил древний напев воинственных молитв. Ведя в поводу княжеских коней, народ провожал Дмитрия, шедшего с Сергием и с князьями впереди всех. Ветер трепал их непокорные волосы, с деревьев опадали листья, дождь то затихал, то набегал снова.
Так дошли они до колодца, где в сторону от дороги отбегала узкая лесная тропа.
Тут, перед лицом всех, великий князь опустился перед Сергием на колени, и Сергий трижды поцеловал Дмитрия и благословил.
– Иди! Будь тверд! Он не допустит нашей погибели!
И Дмитрий взглянул на обрызганные дождем лица людей, обращенные к нему отовсюду.
И всем им ответил:
– Иду.
Он принял из чьих-то рук коня и, ставя сапог в стремя, поглядел: все ли видели, что Сергий благословил его на битву; это означало, что с Дмитрием – бог.
Глава 41
ВОИНСТВО
Глашатаи кричали на площади и на папертях:
– Соединяйте силы супротив врага!
Попы, встав перед алтарями, призывали народ на бой. Гонцы промчались во все города, ко всем подручным князьям: ростовским, ярославским, белозерским. У приказных изб, у городских ворот писцы читали Дмитриев призыв к походу.
Время было страдное – кончился сенокос, начиналась жатва. Жнецы, передавая серпы в руки жен, завязывали пояса, набрасывали на плечи одежины и в лаптях, еще пыльных от родных пашен, уходили в ближние города, на ратный сбор.
Между Русью и врагом еще простирались леса, туманы и реки, а тяжелой поступью из дальних княжеств и из городов уже шли к Москве русские ополчения. Шли конные рати, шли пешие. Ехали впереди ополчений воеводы.
Остановки бывали коротки, переходы долги: за шеломами лесов ждала их Москва, и каждому было лестно прийти прежде других – Можаю прежде Суздаля, Костроме прежде Ростова, – в том была гордость городов – первыми явиться на голос Дмитрия.
Высоко поднимались стены Кремля, выше стен стояли каменные башни, далеко было видно вокруг с их сторожевой высоты. В Кремле уже полно было звона оружия своих и пришлых воинов, уже всюду стояли различные говоры медлительные владимирские, певучие ростовские, быстрые костромские.
На Кремлевских стенах толпились воины и горожане, смотрели вдаль.
Снизу кричали:
– Видать?
– Явственно.
– Кто ж там?
– А небось тверичи.
– По чем судишь?
– Оружие, видать, древнее.
С башен подтверждали:
– Не наше оружие, у нас эдакое вывелось.
Вдали поблескивала щетина копий, белел чей-то конь впереди полков, и золотыми крестами вспыхивали алые стяги.
Ополчения русских городов шли к Москве. Москва их ждала, широко распахнув крепостные ворота.
Прошел слух, что через Троицкие ворота входит новгородское ополчение.
– А велико ль?
– Тысячей пятнадцать, а может, боле того. Иван Васильев Посадник привел, да с ним сын, да Фома крестный…
– Косой?
– Ага. Да Дмитрий Завережский, да Миша Поновляев, да Юрий Хромой, да…
– Может, туда пойдем глядеть?
– А чего? Сейчас тверичей глядеть будем.
Когда ополчения вступали в московские слободы, шаг их твердел, веселел. Ополченцы поднимали над остриями копий священные холсты знамен.
Тяжело раскрылись на древках расшитые золотом тверские знамена, много раз ходившие супротив Москвы.
– Неужто сам Михайло ведет?
– Не. Михайло сухожильный, этот покоренастей.
– Да и млаже, видать.
– То Холмский князь Иван, Михайлин племяш. Его мы тоже бивали. Не чаяли в Москве встречать.
И народ с неодобрением глядел: в руках тверичей – рогатины:
– На медведей, что ль?
Топоры:
– По дрова, что ль?
Сулицы да ослопы – от такого оружия Дмитрий уже отучил Москву.
– Тяжело да неповоротливо. Не тое ныне время!
– А конь-то белой. Смекай: от великого, мол, князя Тверского!
На Дмитриевом крыльце Холмского встретили московские бояре. На верху крыльца его обнял Боброк.
– Государь Дмитрий Иванович в Троице. Мне велел тебя потчевать.
– Не в гости прибыли, княже.
– Доброе слово, Иван Всеволодович. Государь Михаил Александрович здоров ли?
Это он, Боброк-то, интересуется, столько раз водивший московские рати на Тверь!
– Благодарствую, княже, здоров, и поклон шлет, и велел сказать: молит господа о ниспослании победы воинству нашему.
Холмский, едучи в Москву, сомневался: достойно ли, не с подручными ль наравне примет его Дмитрий. Между Михаилом Тверским и Дмитрием Московским был уговор о совместных походах на татар. Уговор-то уговором, а честь честью. Но встретили с честью, и Холмский спешил скрыть свои опасенья, спешил смешаться с другими князьями, опередившими его.
«Дмитрий сам бы вышел, если б случился в Москве. Прибыли не прежде подручных – тоже хорошо: не честь Твери прибыть прежде Можая».
К вечеру возвратился Дмитрий. Еще с дороги, видя дымы над стенами Кремля, сказал:
– Собираются!
И плечи распрямились, голова поднялась, уверенно проехал мост и под радостные клики среди толпившихся по улицам воинов еле пробрался к своему двору. А из воинов каждому не терпелось взглянуть, каков он, который поведет их к победе.
Днем позже подоспели Белозерские полки. С ними пришел князь Федор Романович с сыном Иваном. Москве понравилось их вооружение – чистое, оно отражало небесную синеву, из-под стальных варяжских либо свейских кольчуг белела холстина рубах, расшитых голубыми разводами. Было много среди белозеров рослых, широкоплечих детин. Волосы их были нежны, словно соломенные, а бороды русы и курчавы, и казалось, что это озерная пена заплелась в завитках бород. Отцы их хаживали на Варяжское море, бились со шведами, привозили своим женам отбитые в боях аглицкие и свейские наряды.
Деды их заселяли север, без остатка истребляя врагов, а захваченных женщин брали ласково;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88