– Ну, я, – ответил Ибикусов.
– Я – ваша новая Муза, – представилась гостья.
– Кто-кто?
– Муза. Я буду помогать вам писать эротический рассказ.
«Ну все, дописался, – мелькнуло в голове Ибикусова. – Точно, крыша поехала. И вроде ничего не пил, разве что пиво... A как хороша!».
Девушка подошла к столу и глянула в рукопись.
– "Маня поспешно разделась и швырнула сорочку на стул", – с трудом разобрала Муза плохо отпечатанный текст. – Ну разве так пишут эротические рассказы?
– A как? – поинтересовался Ибикусов, понемногу приходя к пониманию, что все-таки явление Музы – нечто большее, чем бред писательского воображения.
Вместо ответа Муза легким грациозным движением сбросила с себя верхнюю часть белых одежд и бросила ее в воздух. Ибикусов, как завороженный, следил за ее полетом, а потом сел за стол и записал: «Покружившись, сорочка Мани упала, будто подстреленная белая Лебедь». A Муза читала дальше:
– "Попил пивка и ввел член"... Причем тут пиво, господин Ибикусов?
– Не знаю, – пожал плечами новоиспеченный великий писатель. – Все так пишут.
– Ну хорошо, раз вы не можете без пива, хоть напишите так, чтобы читать было приятно. – Муза взяла баночку с остатками пива и плеснула себе на грудь. Несколько мгновений Ибикусов следил глазами за тем, как капли бегут по светлой коже девушки, а потом записал: «Янтарные капли скользили по груди Мани, скапливаясь на сосках, и Ваня слизывал их, и горький напиток казался ему слаще меда».
Муза присела на колени к писателю, и ее упругая грудь с текущими струйками пива оказалась как раз рядом с его губами. Ибикусов целовал грудь Музы, а та ласково гладила его жесткие волосы. Наконец, девушка чуть отстранилась от своего ученика и вновь заглянула в его рукопись:
– Ну, что ты там еще написал? «Ваня разделся донага и ждал прихода Мани. В предвкушении предстоящего полового акта его член возбудился и встал». Да-а... Послушай, Ибикусов, я сейчас ненадолго выйду, а ты постели постель и разденься.
– Зачем? – испуганно спросил Ибикусов. Муза улыбнулась:
– Узнаешь, милый.
Муза выпорхнула из комнаты, а Ибикусов, сделав все, как она ему велела, присел на постель. Потом резко вскочил, подбежал к столу и записал: «Ваня ждал прихода Мани. Минуты тянулись, как столетия. Его тело погрузилось в невыразимую истому ожидания. И вот...»
И вот в комнату вернулась Муза. Как прежде, она была обнажена выше пояса, а белая юбка опускалась до пят.
– Ты готов, дорогой? – почти пропела девушка.
– К чему?
– К творчеству, милый, к творчеству. Мы с тобой должны создать настоящий гимн торжествующей любви. Вот что это: «Маня дергалась, будто ее включили в электросеть»?
– A как?
Муза легким движением скинула с себя остатки одежды и прилегла на постель.
– Присядь со мною рядом, – попросила девушка. Ибикусов сел на краешек постели. – Поцелуй меня. – Ибикусов нагнулся, и их уста слились в бесконечном поцелуе. Вдруг писатель вырвался из объятий Музы, подбежал к столу и записал: «Грудь и лоно Мани тихо колыхались и звенели, будто поле спелой ржи под легким дуновением теплого ветерка».
Ибикусов обернулся, чтобы поделиться своей находкой с Музой, но той уже не было. Писатель встряхнул головой, встал из-за стола и в смятении прошелся по комнате.
«Что это было – сон или явь? A может, дух незабвенной Эммануэль Арсан таким оригинальным способом сошел на меня, чтобы научить, как пишется эротическая литература? По крайней мере, теперь-то я знаю, как это делается».
Ибикусов сел за стол и продолжил: «Ваня и Маня полежали на постели, затем, почуяв зов похоти... нет, лучше зов плоти, попили еще пивка и...». Ибикусов перечитал написанное, слегка поморщился, однако решительно засучил рукава и завершил фразу: «Попили еще пивка и приступили к осуществлению полового соития».
* * *
Долетевшие с вершины холма крики разбудили Ибикусова. «Оргазм под пивко», – еще не совсем отойдя от сна, подумал репортер. Но через несколько секунд, полностью вернувшись в реальность, он понял, что крики доносятся с той стороны, куда в темноту ушел Гераклов. «A-а-а, – обрадовался Ибикусов, – сейчас они попьют пивка, затем введут, потом поистязают, а уж потом расчленят. Ах, как кричит, как кричит! Эти чарующие звуки ласкают слух. Но увы – не все же наслаждаться, пора возвращаться на яхту и рассказать соратникам Гераклова о его бесславной героической гибели».
Ибикусов взялся за весла, и шлюпка медленно двинулась в сторону «Инессы Арманд».
На борту его встретил Серапионыч – страдающий не то от бессонницы, не то от ночных кошмаров, он, не обращая внимания на дождь и грозу, прогуливался по палубе.
– Где вы были? – строго спросил Серапионыч Ибикусова. – Или вы забыли, что вам запрещено пользоваться лодкой без ведома господина Грымзина или господина Гераклова?
– Я плавал как раз вместе с Геракловым, – возразил Ибикусов.
– И где же он?
– На острове, в лапах пиратов. Ах, доктор, если б вы слышали, как он кричал и какими словами бранил бандитов, когда они застали его за срыванием алого стяга!
– Нет, все-таки понесла его нечистая! – с досадой сказал Серапионыч. – Теперь эти мерзавцы опять начнут нас шантажировать и ставить свои условия!
– Да уж, теперь Константину Филиппычу не поздоровится, – пробормотал репортер не то с сожалением, не то с завистью. – Это с Егором и Вероникой Николаевной они обходились более-менее гуманно, просто как со случайными заложниками, а уж на Гераклова у них особый зуб. И я не удивлюсь, если они захотят его распять прямо на самолете, а потом...
– Знаю-знаю, – поспешно перебил Серапионыч. – От этой разбойничьей шайки можно ожидать всего чего.
– Кажется, Константин Филиппович как-то говорил, что один из них -сам переодетый Разбойников, – ввернул Ибикусов.
– Ну, тогда ему хана, – махнул рукой доктор. – Хотя насчет Разбойникова я все же сомневаюсь. Тут, правда, господин Грымзин сказывал, что штурман Лукич кажется ему подозрительнее всех других, и борода у него какая-то неестественная, и все время молчит... Да, пожалуй, Лукич может оказаться и Разбойниковым. Ах, бедный, бедный Константин Филиппович...
* * *
Лукич и Степановна вели Гераклова к рыбацкому домику. Политик не сопротивлялся, но шел с гордо поднятой головой.
– Это вам даром не пройдет! – храбрился он. – Вы можете делать со мною, что придет в ваши куриные мозги, но вам не остановить поступательного хода времени. Это я говорю как бывший учитель истории. Колесо вспять не повернете! Черт, да потише вы, не видите, что там камни...
Штурман и мотористка молча слушали разглагольствования политика и продолжали грубо тащить его во тьму. Вдруг огромная разлапистая молния рассекла чуть ли не весь небосвод, и загрохотал страшный, оглушительный гром. Все трое вздрогнули.
– Вот она, очистительная гроза народного гнева! – воскликнул Гераклов, едва гром утих. – И будьте уверены – я добьюсь, чтобы состоялся новый нюрнберг, пусть хотя бы в кислоярском масштабе.
Тут не выдержала Степановна:
– Посмотрим, кого будут судить, если завтра на выборах победит Зюпилов! Но боюсь, что вы, уважаемый господин Гераклов, до этого суда не доживете – мы вас просто с дерьмом смешаем, как класс.
– Получите дополнительную статью за убийство. – Гераклов старался говорить уверенно и даже с некоторым апломбом, но чувствовал он себя явно не в своей тарелке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106