— Четверть двенадцатого, сэр. — Официант поглядел на часы в баре.
Когда он отошел и уже не мог их слышать, Томас Хадсон спросил:
— До которого часа он будет играть в бридж?
— Он сказал, что будет играть очень поздно и чтобы я его не ждала и ложилась спать.
— Допьем вино и пойдем ко мне. У меня там тоже есть немного.
— Хадсон, но ведь это же очень опасно.
— Всегда будет опасно, — сказал Томас Хадсон. — Но если топтаться на месте, как сейчас, это становится во много раз опаснее.
Когда потом он провожал ее до супружеской каюты, а она говорила, что не надо, а он ответил, что так гораздо естественнее, принц все еще играл в бридж. Потом Томас Хадсон пошел опять в «Риц», где еще было открыто, и велел подать бутылку того же самого вина, и стал читать газеты, взятые на борт в Хайфе. При этом он вдруг сообразил, что это в первый раз за много дней у него нашлось время почитать газеты, и он чувствовал себя отдохнувшим и с большим удовольствием читал газеты. Потом, когда бридж кончился и принц, проходя мимо, заглянул в бар, Томас Хадсон предложил ему выпить стаканчик, перед тем как идти спать; сейчас принц нравился ему еще больше, чем всегда, он даже испытывал к нему какое-то родственное чувство.
Томас Хадсон и барон сошли с корабля в Марселе. Большинство других пассажиров решили ехать дальше, до конечного пункта, которым был Саутгемптон. В Марселе они с бароном обедали в маленьком кафе в Старом Порту, за выставленным на тротуар столиком, ели moules marine'es22 и попивали из графинчика vin rose'23. Томас Хадсон был очень голоден и вспомнил, что, в сущности, был почти все время голоден с тех самых пор, как они ушли из Хайфы.
Да я, кстати, и сейчас чертовски голоден, подумал он. Куда к черту они подевались, все эти слуги? Хоть бы один показался. А на дворе ветер становился все холоднее. Это напомнило Хадсону тот холодный день в Марселе, когда они с бароном, подняв воротники пальто, сидели за столиком кафе на крутой улочке, сбегавшей вниз, к порту, и ели moules, разламывая тонкие черные раковинки, которые надо было вылавливать из горячей наперченной молочной похлебки с плавающим по ней горячим растопленным маслом, пили вино из Тавеля, на вкус такое, каким Прованс был на взгляд, и смотрели, как ветер раздувает юбки рыбачек, и туристок, и дурно одетых портовых проституток, когда те взбирались по крутой, вымощенной булыжником улочке, подхлестываемые мистралем.
— Вы очень нахальный молодой человек, — сказал барон.
— Хотите еще moules?
— Нет. Я хочу чего-нибудь посолиднее.
— Возьмем еще bouillabaisse24?
— Два супа?
— Я голоден. И мы теперь не скоро опять сюда попадем.
— Да, у вас есть-таки основания быть голодным. Ладно. Возьмем bouillabaisse и хороший cha'teau brian, это очень тонкое вино. Придется мне вас подкормить, распутник вы этакий.
— Что вы теперь думаете делать?
— Гораздо интереснее, что вы теперь думаете делать. Вы ее любите?
— Нет.
— А, ну слава богу. Для вас сейчас самое лучшее немедля это прикончить. Самое лучшее.
— Они приглашали меня к себе, на рыбную ловлю.
— Будь это охота, так, может, стоило бы, — сказал барон. — А рыбная ловля — это очень холодно и очень неприятно. И нечего ей делать из своего мужа дурака.
— Он, наверно, все знает.
— Нет, не знает. Знает только, что она влюблена в вас. И ничего больше. Вы джентльмен, так что все, что вы сделаете, будет правильно. Но ей нечего делать из своего мужа дурака. Вы ведь на ней не женитесь?
— Нет.
— Да она все равно не могла бы выйти за вас замуж, и нечего делать его несчастным, разве только если вы ее любите.
— Нет. Не люблю. Теперь я это знаю.
— Ну так я думаю, что вам надо все это прикончить.
— Я тоже так думаю.
— Рад, что вы согласны со мной. А теперь скажите мне по правде, какая она?
— Очень мила.
— Глупости. Я знал ее мать. Вот если б вы знали ее мать!
— Сожалею, что не знал.
— Да, уж действительно стоит пожалеть. Не понимаю, как это вы спутались с такими добропорядочными и скучными людьми. Или, может быть, она вам нужна для вашей живописи или чего-нибудь подобного, а?
— Нет. Это так не делается. Она мне очень нравилась. И сейчас нравится. Но я не люблю ее, и вообще все это стало чересчур сложным.
— Очень рад, что вы поняли. Ну, и куда же вы теперь думаете поехать?
— В Африке мы только что были.
— Совершенно верно. А почему бы вам не пожить немного на Кубе или на Багамских островах? И я бы, пожалуй, к вам присоединился, если бы достал денег дома.
— А вы надеетесь достать?
— Нет.
— Я, пожалуй, поживу немного в Париже. Давно не бывал в большом городе.
— Ну, какой это город — Париж. Лондон — вот город.
— Хочу посмотреть, что делается в Париже.
— Я вам все могу рассказать, что там делается.
— Да нет, я не о том. Хочу посмотреть картины, и кое с кем повидаться, и побывать на скачках — на Шестидневной и в Отейле, в Энтьене и в Ле Трамблэ. Почему бы и вам там не задержаться?
— Смотреть на скачки я не люблю. А играть — денег нет.
К чему сейчас все это вспоминать, подумал он. Барон умер, фрицы заняли Париж, а ребенок у принцессы так и не родился. Не будет его крови ни в каком королевском доме, разве что когда-нибудь пойдет у него из носу кровь в Букингемском дворце, что маловероятно. Если через двадцать минут никто из слуг не явится, я сам пойду в деревню и добуду яиц и немного хлеба. Это же черт знает что — быть голодным в собственном доме, думал он. Но уж очень я устал, идти не хочется.
Тут он услышал, что в кухне кто-то шевелится, и нажал кнопку зуммера, вделанную под крышкой большого стола, и услышал, как он дважды прожужжал в кухне.
Вошел младший слуга, похожий не то на молодого фавна, не то на святого Себастиана, с обычным своим вкрадчивым, хитрым и долготерпеливым выражением лица, и спросил:
— Вы звонили?
— А ты не слышал, что ли? Где Марио?
— Пошел за почтой.
— Как там кошки?
— Очень хорошо. Ничего нового. Большой Козел подрался с Эль Гордо. Но мы уже полечили ему раны.
— Бойз вроде бы похудел.
— Слишком много бегает по ночам.
— А как Принцесса?
— Немножко было загрустила. Но теперь уже опять хорошо ест.
— Трудно сейчас достать мясо?
— Мы доставали в Которро.
— Как собаки?
— Все здоровы. У Негриты опять будут щенята.
— Не могли вы подержать ее взаперти?
— Мы пробовали, да она удрала.
— Еще что случилось?
— Ничего. Как вам ездилось?
— Без происшествий.
Пока он говорил — коротко и раздраженно, как всегда с этим мальчишкой, которого он уже дважды увольнял и каждый раз принимал обратно, когда приходил его отец просить за него, — в комнату вошел Марио, старший слуга, неся письма и газеты. Он улыбался, и темное его лицо было веселым, добрым и ласковым.
— Как съездили?
— Под конец потрепало немножко.
— Figu'rate. Воображаю. Сильный был норд. Вы ели?
— Тут нечего было есть.
— Я принес яиц, молока и хлеба. Tu25, — обратился он ко второму слуге, — ступай приготовь завтрак для кабальеро. Как вам приготовить яйца?
— Как всегда.
— Los huevos como siempre26, — сказал Марио. — Бойз вас встретил?
— Да.
— Он очень скучал в этот раз. Больше, чем всегда.
— А как остальные?
— Да ничего, только вот у Козла с Толстяком страшная была драка. И Принцесса погрустила немножко. Но потом это прошло.
— Y tu'?27
— Я? — Он застенчиво улыбнулся, польщенный. — У меня все хорошо, благодарю вас.
— А как твое семейство?
— Все здоровы, благодарю вас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110