— А ты меня любишь?
— Я тебя всегда люблю.
— Нет, а вот сейчас, сию минуту — любишь?
— Да, — сказал он, и у него запершило в горле.
— Тем лучше, — сказала она. — Плохо бы тебе было, если б не любил.
— Ты сюда надолго?
— Только до вечера.
— Я хочу еще поцеловать тебя.
— Ты же сказал, что за это нас арестуют.
— Ладно, потерпим. Что ты будешь пить?
— Есть тут порядочное шампанское?
— Да. Но есть и местные напитки, которые очень хороши.
— Очевидно. Сколько порций ты уже выпил сегодня?
— Не знаю. Десять или двенадцать.
— Но пьяного в тебе только тени под глазами. Ты влюблен в кого-нибудь?
— Нет. А ты?
— Потом разберемся. Где твоя стерва-жена?
— В Тихом океане.
— Хорошо бы поглубже. Саженей так на тысячу. Ох, Томми, Томми, Томми, Томми, Томми.
— Ты в кого-нибудь влюблена?
— Кажется, да.
— Негодяйка.
— Ужасно, правда? Первый раз мы встречаемся после того, как я ушла от тебя, и ты ни в кого не влюблен, а я влюблена.
— Ты ушла от меня?
— Это моя версия.
— Он славный?
— Он? Да, очень славный, как бывают славными дети. Я очень нужна ему.
— А где он сейчас?
— Это военная тайна.
— И ты туда едешь?
— Да.
— К какому ты принадлежишь ведомству?
— Мы — СОДВ105.
— Это все равно что УСС106?
— Да нет же, глупый. Не прикидывайся дурачком и не строй из себя обиженного только потому, что я влюблена в кого-то. Ты же ведь не спрашиваешь моего совета, когда собираешься в кого-то влюбиться.
— Ты его очень любишь?
— Я вовсе не говорила, что я его люблю. Я сказала, что влюблена в него. А хочешь, сегодня даже и влюблена не буду, раз тебе это неприятно. Я ведь здесь только на один день. Я не хочу быть нелюбезной.
— Ну тебя к черту, — сказал он.
— Может быть, мне взять машину и вернуться в отель? — спросила Гинни.
— Нет, Гинни. Мы сперва выпьем шампанского. У тебя машина есть? — спросила она Томаса Хадсона.
— Есть. Стоит там на площади.
— Можем мы поехать к тебе?
— Конечно. Позавтракаем здесь и поедем. А можно прихватить чего-нибудь и поесть дома.
— До чего это замечательно вышло, что мне удалось попасть сюда.
— Да, — сказал Томас Хадсон. — А откуда ты вообще знала, что здесь можно кое-кого встретить?
— Мне сказал один человек на аэродроме в Камагуэе, что ты здесь бываешь. И мы решили: не найдем тебя, посмотрим Гавану.
— Так давай посмотрим Гавану.
— Нет, — сказала она. — Пусть уж Гинни одна смотрит. А может быть, у тебя кто-нибудь есть, кто бы показал Гинни Гавану?
— Найдется.
— Только к вечеру мы должны вернуться в Камагуэй.
— В котором часу самолет?
— В шесть, кажется.
— Все устроим, — сказал Томас Хадсон.
К их столику подошел молодой человек, кубинец.
— Простите, пожалуйста, — сказал он. — Мне хотелось бы получить у вас автограф.
— С удовольствием, — сказала она.
Он подал ей открытку с изображением бара и Константе за стойкой, сбивающего коктейль, и она расписалась актерским размашистым почерком, так хорошо знакомым Томасу Хадсону.
— Не стану говорить, что это для моей маленькой дочки или для сына-школьника, — сказал молодой человек. — Это для меня самого.
— Тем приятнее, — сказала она и улыбнулась ему: — Очень мило, что вы меня попросили об этом.
— Я видел все ваши фильмы, — сказал молодой человек. — Я считаю вас самой красивой женщиной в мире.
— Чудесно, — сказала она. — Пожалуйста, продолжайте считать так.
— Не окажите ли вы мне честь выпить со мной?
— Мы тут пьем с моим другом.
— Я вашего друга знаю, — сказал молодой человек. — Мы знакомы уже много лет. Можно к вам подсесть, Том? Тем более у вас две дамы.
— Мистер Родригес, диктор городского радио, — сказал Томас Хадсон. — А как ваша фамилия, Гинни?
— Уотсон.
— Мисс Уотсон.
— Рад познакомиться, мисс Уотсон, — сказал диктор. Он был красивый молодой человек, черноволосый, загорелый, с ласковыми глазами, приятной улыбкой и большими, ухватистыми руками бейсболиста. Он и в самом деле играл в бейсбол, и не только в бейсбол, но и в азартные игры, и в его привлекательности было нечто от привлекательности профессионального игрока.
— Может быть, мы позавтракаем все вместе? — сказал он. — Сейчас как раз время ленча.
— Нам с мистером Хадсоном нужно съездить за город, — сказала она.
— Я охотно позавтракала бы с вами, — сказала Гинни. — Вы мне очень понравились.
— А он — приличный человек? — спросила она Томаса Хадсона.
— Даже отличный. Во всей Гаване лучшего не найдешь.
— Большое спасибо, Том, — сказал диктор. — Так вы решительно отказываетесь от завтрака?
— К сожалению, нам нужно ехать, — сказала она. — Мы и так задержались. Встретимся в отеле, Гинни. Спасибо, мистер Родригес.
— Вы, бесспорно, самая красивая женщина в мире, — сказал мистер Родригес. — Я всегда это знал, но сейчас я в этом убедился.
— Пожалуйста, продолжайте так считать, — сказала она, и мгновение спустя они уже были на площади. — Что ж, — сказала она. — Все очень хорошо получилось. Гинни он понравился, и он, кажется, милый.
— Он очень милый, — сказал Томас Хадсон, и шофер отворил перед ними дверцу машины.
— Ты сам милый, — сказала она. — Жаль только, что ты уже так много выпил сегодня. Потому-то я и замяла разговор о шампанском. Кто была твоя смуглая приятельница у стойки бара?
— Просто моя смуглая приятельница у стойки бара.
— Хочешь выпить еще? Можно остановиться где-нибудь по дороге.
— Нет. А ты хочешь?
— Ты же знаешь, я никогда не пью спиртного, Но от бокала вина я бы не отказалась.
— Дома у меня есть вино.
— Вот и чудесно. Теперь можешь меня поцеловать. Здесь нас не арестуют.
— Avonde vamos?107 — спросил шофер, не поворачивая головы.
— A la finca108, — сказал Томас Хадсон.
— Ах, Томми, Томми, Томми, — сказала она. — Ну что же ты меня не целуешь? Пусть он видит, это ведь ничего, правда?
— Да. Это ничего. Можешь потом ему вырезать язык, если хочешь.
— Не хочу. И вообще не хочу никаких жестокостей, теперь и никогда. Но ты милый, что предложил это.
— Идея была недурная. Расскажи мне о себе. Ты все прежняя люби-меня?
— Я такая же, как была.
— Правда, такая же?
— Конечно, такая же. В этом городе я твоя.
— До отправления самолета.
— Точно, — сказала она и поудобней устроилась на сиденье машины. — Посмотри, — сказала она. — Все нарядное, светлое осталось позади, и кругом грязно и неприглядно. Всегда с нами бывало так.
— Не всегда.
— Да, пожалуй, — сказала она. — Не всегда.
Они смотрели на все грязное и неприглядное кругом, и ее зоркий взгляд и грациозный ум мгновенно отмечали то, что он сумел разглядеть лишь за долгие годы.
— Вот теперь уже лучше, — сказала она. За всю жизнь она ни разу не солгала ему, и он тоже старался ей не лгать, но это очень плохо удавалось.
— Ты все еще меня любишь? — спросила она. — Говори как есть, не приукрашивай.
— Да. Ты сама должна знать.
— Я знаю, — сказала она и в доказательство обняла его, если это могло служить доказательством.
— Кто он, твой теперешний?
— Не будем о нем говорить. Тебе бы он не понравился.
— Скорей всего, — сказал он и так крепко прижал ее к себе, что, казалось, еще немного — и что-нибудь будет сломано, если один из них не высвободится. Это была старая их игра, и в конце концов высвободилась она и ничего не сломалось.
— Ты всегда выигрываешь, — сказала она. — Тебе хорошо, у тебя грудей нет.
— У меня многого нет, что есть у тебя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110