Он сидел за фортепьяно, устремив взгляд в окно на деревья в саду, погруженный в глубокую задумчивость.
Джэсон с Деборой остановились у двери, а Шиндлер направился к Бетховену известить об их приходе, и Джэсон воспользовался возможностью незаметно его разглядеть.
Какой у него воинственный вид, мелькнуло у Джэсона Одна рука Бетховена была сжата в кулак; большая мужественная голова выглядела внушительно, подбородок выдавался вперед так, что нижняя губа прикрывала верхнюю. Решительность и непреклонная воля чувствовались во всем его облике.
Другой рукой Бетховен нежно поглаживал фортепьяно. Во внешности Бетховена было что-то противоречивое, подумал Джэсон. На первый взгляд композитор казался даже уродливым. Смуглое лицо было все в щербинах от оспы, как у многих людей его поколения, и в то же время щеки горели здоровым румянцем. Черты лица, тяжелые и крупные, казались грубыми: небольшой приплюснутый нос, резко очерченные скулы, глубокие складки у рта, маленькие глубоко сидящие глаза. Но когда Шиндлер коснулся плеча Бетховена, давая понять, что гости прибыли, выражение лица композитора тут же изменилось. Карие глаза оживились при виде молодой красивой женщины и ее спутника, тоже молодого и привлекательного. Молодость и красота магически подействовали на Бетховена и лицо его сразу сделалось приветливым.
Джэсон протянул Бетховену свой подарок с приложенной запиской: «С уважением господину Бетховену» и ту, что написал у двери, – и Бетховен просиял.
В порыве чувств он вдруг поднялся из-за фортепьяно и взял бутылку в руки с той же нежностью, что прежде гладил клавиши.
– Вы явно не краснокожий индеец и не дикарь, – сказал он. – Так давайте выпьем за ваше здоровье. Принесите-ка нам стаканы, Шиндлер.
Шиндлер поспешил исполнить приказание Бетховена, а Джэсон отметил, что композитор гораздо ниже ростом, чем он предполагал, плотного сложения, грузный и квадратный. А когда Бетховен подошел к Деборе и галантно поцеловал ей руку, стала заметна его легкая хромота Джэсона поразил лоб композитора, необычайно большой, свидетельствовавший о незаурядном уме. Улыбка сделала его лицо неожиданно мягким, а интерес, который вызвали у него посетители, придал его лицу живость и привлекательность. Казалось, обаяние его личности взяло верх над качествами, заданными природой, даже над самыми непривлекательными, и его внешность обрела ту значительность и достоинство, которые невольно покоряли.
– Почему вы не предупредили, что меня посетит столь прелестная молодая дама? – пожурил он Гроба. – Я бы позаботился о своей наружности. Мужчине не пристало уподобляться павлину, но красотой пренебрегать не следует.
Повернувшись к Деборе, Бетховен спросил:
– Вы любите музыку?
Она, не колеблясь, написала: «Да».
– И вам тоже понравилась моя симфония?
«Да, очень. Я рада, что мне посчастливилось ее услышать».
Бетховен широко улыбнулся, но тут же, погрустнев, пробормотал:
– В Вене теперь почти не исполняют мою музыку. В моде одни итальянцы, а Россини почитают чуть ли не за бога. Неужели и в Америке то же самое?
«У нас знамениты Гендель и Гайдн. А также Бетховен», – написал Джэсон. Он с удовлетворением отметил, что его немецкий язык от постоянной практики заметно улучшился, и ему не доставляло труда понимать Бетховена.
Бетховен был явно польщен замечанием гостя.
– Я тоже преклоняюсь перед Генделем, – начал он, но вернулся Шиндлер со стаканами. Бетховен пригласил Дебору и Джэсона за большой квадратный дубовый стол, не обращая внимания на Гроба и Шиндлера.
Дебора, смущенная подобным отношением хозяина, взяла того и другого под руки, желая усадить их рядом с собой. Ее поразило равнодушие Бетховена к соблюдению приличий. Интересно, подумала она, куда же Шиндлер поставит стаканы и бутылку. На столе в беспорядке громоздились книги, тетради для записей, ноты, чернильницы, перья и карандаши, тут же лежала старая ржавая слуховая трубка, явно вышедшая из употребления. Но Бетховен сдвинул все предметы к центру стола, что еще больше увеличило беспорядок, и повелительным жестом приказал Шиндлеру поставить стаканы и вино на стол.
А когда Дебора отдала свой стакан Шиндлеру, Бетховен сердитым тоном приказал тому принести еще два стакана. Дебора заметила, что черный сюртук композитора сильно помят, словно Бетховен спал в нем или он был единственным предметом его гардероба. Гостиная походила на лавку старьевщика, где было в беспорядке свалено множество предметов. За фортепьяно лежала скрипка, в одном углу было свалено грязное белье, в другом стояли неразвешанные картины, а под секретером Дебора в смущении увидела ночной горшок; из разорванной обивки дивана вылезала пакля; потрепанные диванные подушки были все в винных пятнах, а стулья поцарапаны и поломаны. Растрепанная шевелюра хозяина, вздымавшаяся над высоким одухотворенным лбом, словно густой непролазный кустарник, вполне соответствовала царившему кругом хаосу. Волос Бетховена, казалось, не касалась ни вода, ни гребень, ни ножницы. Шиндлер, вдруг извинившись, прошептал Деборе на ухо:
– Вода течет из умывальника, а он не слышит. Он провел сегодня немало времени за туалетом, хотя по его виду этого не скажешь. Он способен часами лить себе на голову и лицо холодную воду, считая это весьма полезным, но, по мнению некоторых, именно это является причиной его глухоты.
Бетховен, подозрительно глядя на Шиндлера, проворчал:
– О чем вы там шепчетесь за моей спиной?
«Я сказал госпоже Отис, что из умывальника течет вода», – написал Шиндлер.
– В таком случае закройте кран, но перестаньте шептаться. Но сначала наполните стаканы!
Шиндлер вышел закрыть кран, а Бетховен, не дожидаясь его, предложил тост:
– За здоровье наших американских гостей!
«И за господина Бетховена», – написала Дебора. На какое-то мгновение ей показалось, что глаза Бетховена увлажнились, но она тут же подумала: не может быть, он чересчур черств. Бетховен одним залпом осушил стакан и вытер глаза рукой.
– А теперь к делу, – объявил он.
Гроб подал Бетховену записку, и тот прочитал вслух: «Советую вам отнестись серьезно к предложению господина Отиса, поскольку я получил денежный чек из Бостона». Повернувшись к банкиру, Бетховен спросил:
– На сколько?
«На четыреста гульденов», – написал Гроб.
– Маловато, – ответил Бетховен, – но для начала сойдет.
«А на сколько вы рассчитываете, господин Бетховен?» – спросил в записке Джэсон.
– Мои произведения идут нарасхват, – ответил Бетховен. – Пять издателей спорили из-за моей «Торжественной мессы», а нашлось бы побольше. Пожелай я, меня бы завалили предложениями.
«Какова ваша цена, господин Бетховен?» – снова спросил Джэсон.
– Тысяча гульденов.
Сумма ошеломила Джэсона. Элиша Уитни предупредил, что пятьсот гульденов – предел, который может себе позволить Общество, и Гроб тоже отрицательно покачал головой. А когда Джэсон написал: «Общество благодарит Вас за внимание, но…», банкир напомнил:
– С ним следует поторговаться.
Бетховен выхватил тетрадь из рук Джэсона, не потрудившись даже прочесть написанное, и объявил:
– Вы что-то против меня замышляете. Не вы первые, не вы последние. В Вене все держится на интригах. Раз так, я напишу ораторию для Англии, там люди куда честнее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
Джэсон с Деборой остановились у двери, а Шиндлер направился к Бетховену известить об их приходе, и Джэсон воспользовался возможностью незаметно его разглядеть.
Какой у него воинственный вид, мелькнуло у Джэсона Одна рука Бетховена была сжата в кулак; большая мужественная голова выглядела внушительно, подбородок выдавался вперед так, что нижняя губа прикрывала верхнюю. Решительность и непреклонная воля чувствовались во всем его облике.
Другой рукой Бетховен нежно поглаживал фортепьяно. Во внешности Бетховена было что-то противоречивое, подумал Джэсон. На первый взгляд композитор казался даже уродливым. Смуглое лицо было все в щербинах от оспы, как у многих людей его поколения, и в то же время щеки горели здоровым румянцем. Черты лица, тяжелые и крупные, казались грубыми: небольшой приплюснутый нос, резко очерченные скулы, глубокие складки у рта, маленькие глубоко сидящие глаза. Но когда Шиндлер коснулся плеча Бетховена, давая понять, что гости прибыли, выражение лица композитора тут же изменилось. Карие глаза оживились при виде молодой красивой женщины и ее спутника, тоже молодого и привлекательного. Молодость и красота магически подействовали на Бетховена и лицо его сразу сделалось приветливым.
Джэсон протянул Бетховену свой подарок с приложенной запиской: «С уважением господину Бетховену» и ту, что написал у двери, – и Бетховен просиял.
В порыве чувств он вдруг поднялся из-за фортепьяно и взял бутылку в руки с той же нежностью, что прежде гладил клавиши.
– Вы явно не краснокожий индеец и не дикарь, – сказал он. – Так давайте выпьем за ваше здоровье. Принесите-ка нам стаканы, Шиндлер.
Шиндлер поспешил исполнить приказание Бетховена, а Джэсон отметил, что композитор гораздо ниже ростом, чем он предполагал, плотного сложения, грузный и квадратный. А когда Бетховен подошел к Деборе и галантно поцеловал ей руку, стала заметна его легкая хромота Джэсона поразил лоб композитора, необычайно большой, свидетельствовавший о незаурядном уме. Улыбка сделала его лицо неожиданно мягким, а интерес, который вызвали у него посетители, придал его лицу живость и привлекательность. Казалось, обаяние его личности взяло верх над качествами, заданными природой, даже над самыми непривлекательными, и его внешность обрела ту значительность и достоинство, которые невольно покоряли.
– Почему вы не предупредили, что меня посетит столь прелестная молодая дама? – пожурил он Гроба. – Я бы позаботился о своей наружности. Мужчине не пристало уподобляться павлину, но красотой пренебрегать не следует.
Повернувшись к Деборе, Бетховен спросил:
– Вы любите музыку?
Она, не колеблясь, написала: «Да».
– И вам тоже понравилась моя симфония?
«Да, очень. Я рада, что мне посчастливилось ее услышать».
Бетховен широко улыбнулся, но тут же, погрустнев, пробормотал:
– В Вене теперь почти не исполняют мою музыку. В моде одни итальянцы, а Россини почитают чуть ли не за бога. Неужели и в Америке то же самое?
«У нас знамениты Гендель и Гайдн. А также Бетховен», – написал Джэсон. Он с удовлетворением отметил, что его немецкий язык от постоянной практики заметно улучшился, и ему не доставляло труда понимать Бетховена.
Бетховен был явно польщен замечанием гостя.
– Я тоже преклоняюсь перед Генделем, – начал он, но вернулся Шиндлер со стаканами. Бетховен пригласил Дебору и Джэсона за большой квадратный дубовый стол, не обращая внимания на Гроба и Шиндлера.
Дебора, смущенная подобным отношением хозяина, взяла того и другого под руки, желая усадить их рядом с собой. Ее поразило равнодушие Бетховена к соблюдению приличий. Интересно, подумала она, куда же Шиндлер поставит стаканы и бутылку. На столе в беспорядке громоздились книги, тетради для записей, ноты, чернильницы, перья и карандаши, тут же лежала старая ржавая слуховая трубка, явно вышедшая из употребления. Но Бетховен сдвинул все предметы к центру стола, что еще больше увеличило беспорядок, и повелительным жестом приказал Шиндлеру поставить стаканы и вино на стол.
А когда Дебора отдала свой стакан Шиндлеру, Бетховен сердитым тоном приказал тому принести еще два стакана. Дебора заметила, что черный сюртук композитора сильно помят, словно Бетховен спал в нем или он был единственным предметом его гардероба. Гостиная походила на лавку старьевщика, где было в беспорядке свалено множество предметов. За фортепьяно лежала скрипка, в одном углу было свалено грязное белье, в другом стояли неразвешанные картины, а под секретером Дебора в смущении увидела ночной горшок; из разорванной обивки дивана вылезала пакля; потрепанные диванные подушки были все в винных пятнах, а стулья поцарапаны и поломаны. Растрепанная шевелюра хозяина, вздымавшаяся над высоким одухотворенным лбом, словно густой непролазный кустарник, вполне соответствовала царившему кругом хаосу. Волос Бетховена, казалось, не касалась ни вода, ни гребень, ни ножницы. Шиндлер, вдруг извинившись, прошептал Деборе на ухо:
– Вода течет из умывальника, а он не слышит. Он провел сегодня немало времени за туалетом, хотя по его виду этого не скажешь. Он способен часами лить себе на голову и лицо холодную воду, считая это весьма полезным, но, по мнению некоторых, именно это является причиной его глухоты.
Бетховен, подозрительно глядя на Шиндлера, проворчал:
– О чем вы там шепчетесь за моей спиной?
«Я сказал госпоже Отис, что из умывальника течет вода», – написал Шиндлер.
– В таком случае закройте кран, но перестаньте шептаться. Но сначала наполните стаканы!
Шиндлер вышел закрыть кран, а Бетховен, не дожидаясь его, предложил тост:
– За здоровье наших американских гостей!
«И за господина Бетховена», – написала Дебора. На какое-то мгновение ей показалось, что глаза Бетховена увлажнились, но она тут же подумала: не может быть, он чересчур черств. Бетховен одним залпом осушил стакан и вытер глаза рукой.
– А теперь к делу, – объявил он.
Гроб подал Бетховену записку, и тот прочитал вслух: «Советую вам отнестись серьезно к предложению господина Отиса, поскольку я получил денежный чек из Бостона». Повернувшись к банкиру, Бетховен спросил:
– На сколько?
«На четыреста гульденов», – написал Гроб.
– Маловато, – ответил Бетховен, – но для начала сойдет.
«А на сколько вы рассчитываете, господин Бетховен?» – спросил в записке Джэсон.
– Мои произведения идут нарасхват, – ответил Бетховен. – Пять издателей спорили из-за моей «Торжественной мессы», а нашлось бы побольше. Пожелай я, меня бы завалили предложениями.
«Какова ваша цена, господин Бетховен?» – снова спросил Джэсон.
– Тысяча гульденов.
Сумма ошеломила Джэсона. Элиша Уитни предупредил, что пятьсот гульденов – предел, который может себе позволить Общество, и Гроб тоже отрицательно покачал головой. А когда Джэсон написал: «Общество благодарит Вас за внимание, но…», банкир напомнил:
– С ним следует поторговаться.
Бетховен выхватил тетрадь из рук Джэсона, не потрудившись даже прочесть написанное, и объявил:
– Вы что-то против меня замышляете. Не вы первые, не вы последние. В Вене все держится на интригах. Раз так, я напишу ораторию для Англии, там люди куда честнее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99