– Это упрощает исполнение. Доктор предпочитает не рисковать.
– А разве вы не будете играть? – удивился Джэсон.
– У меня что-то с желудком.
– Может быть, вам стоит лечь в постель?
– Нет. Колики и другие желудочные болезни не редкость в нашем городе. К тому же доктор считает, что хорошая музыка лучшее лекарство.
Впервые музыка Моцарта оставила Джэсона равнодушным. Фредюнг чрезмерно бурно дирижировал, а музыканты проявили полную беспомощность. Рааб был снисходителен, назвав музыкантов любителями, скорее они были просто нерадивыми учениками. Однако после концерта Фредюнг, как должное, принимал аплодисменты, и Джэсон подумал: чего тут терзаться, надо хвалить, да и все тут. И он подтолкнул Дебору, с задумчивым видом сидевшую рядом, приглашая ее присоединиться к аплодисментам. Джэсону хотелось посоветовать всем скрипачам этого оркестра чаще играть упражнения, но когда доктор поинтересовался его мнением, он ответил:
– Неплохо. Совсем неплохо.
– Превосходно! – вставил Рааб. – Не правда ли, доктор?
Доктор Фредюнг скромно поклонился. После концерта Рааб пригласил гостей на ужин к себе в гостиницу.
– Давайте отпразднуем концерт. «Золотой гусь» славится кушаньями из птицы, особенно знаменита наша гусиная печенка. Это было любимое блюдо Моцарта. «Золотой гусь» перешел ко мне по наследству от отца. Он говорил, что Моцарт всякий раз заказывал это блюдо, когда посещал гостиницу.
Фредюнг принял приглашение, надеясь за столом побеседовать о музыке, и Джэсон с Деборой присоединились к нему.
– Скажите, доктор, вы хорошо знали Моцарта? – спросил Джэсон.
– Не хуже других. А у вас есть сегодня форель, господин Рааб?
– Конечно, доктор. Моцарт любил и форель. Джэсон решил попробовать гусиную печенку, а Дебора с Раабом и Фредюнгом выбрали форель.
Польщенные вниманием американских гостей, доктор Фредюнг и Рааб охотно пустились в воспоминания.
– Я часто задавал себе вопрос, – начал доктор, – как повлияло на Моцарта враждебное отношение архиепископа. Ведь именно по этой причине он покинул наш город.
– Да, – вставил Рааб, – помню, когда Коллоредо неодобрительно отозвался о его музыке, Моцарту после концерта сделалось плохо прямо тут, на том самом месте, где вы сейчас сидите.
– Я тоже помню тот случай, – подтвердил доктор. – Концерт давали во дворце Коллоредо. Моцарту исполнилось двадцать четыре года, но он выглядел старше своих лет, и после концерта ему следовало подойти к архиепископу и почтительно спросить, как тому понравилась музыка, а всем было известно, что они терпеть не могли друг друга.
Когда архиепископ принялся выговаривать ему за скучную и утомительную музыку вместо легкого и веселого дивертисмента, Моцарт, будучи его слугой, не смел промолвить ни слова.
– Не помните, что он играл? – спросил Джэсон.
– По-моему, «Концертную симфонию». Грустная вещь. После этого выговора Коллоредо Моцарту действительно стало плохо, вот тут, на этом месте. Я это помню, потому что его лечил. Ничего серьезного – нервы, напряжение и…
Джэсон уже не слышал слов доктора. Несравненная мелодия «Концертной симфонии» звучала у него в голове.
Музыка плыла в воздухе, хрустальные канделябры освещали призрачный дворец, и Моцарт говорил, обращаясь к нему: «Это танцевальный зал. Я всегда вставляю танцы в свои сочинения. Даже в „Концертную симфонию“. Прислушайтесь к ритму. Любой может танцевать под эту музыку. Даже архиепископ Коллоредо». Внезапно лакейская ливрея сменила камзол Моцарта, и в его руках появилась скрипка. Но он не играл на ней, а дирижировал смычком, и не оркестром, а публикой: аристократами со шпагами, украшенными драгоценными камнями, архиепископом и вельможами в пудреных париках. Но подчиняясь ему, они одновременно наступали на него, обнажив шпаги, пока не коснулись остриями его горла и из раны не закапала кровь. Моцарт исчез. Джэсон в страхе закрыл глаза, а когда пришел в себя, то увидел перед собой Фредюнга и Рааба.
Гусиная печенка оказалась сочной, Дебора с аппетитом ела форель.
– Еще печенки, – предложил Рааб, и он согласился. На столе было мозельское вино, и он налил себе немного. Но куда же девался Моцарт?
Джэсон склонил голову, чтобы не видеть других лиц. Дебора, наверное, посмеялась бы над его фантазиями. Но ведь Моцарт действительно когда-то сиживал здесь. Одни люди обретают счастье в чревоугодии, другие в любви, третьи в мечтах, – в чем угодно, лишь бы оградить себя от человеческой жестокости.
Мысленно он вопрошал:
«Вы действительно любили Констанцу?»
И Вольфганг энергично кивал головой.
«И она тоже отвечала вам любовью?»
Тот же ответ, но более неуверенный.
«Шла ли она во имя вас на какие-либо жертвы?»
«Она родила мне шестерых детей».
«Она постоянно болела».
«Она была постоянно беременна». «Не поэтому ли она не хочет говорить о ваших предсмертных часах?»
Выражение глубокой грусти появилось на лице Моцарта, и Джэсон услышал ответ:
«При жизни она дарила мне любовь».
Джэсон поднял голову и увидел пристальный взгляд Деборы.
– В чем дело? – воскликнул он.
– У тебя такой отрешенный вид, словно ты витаешь мыслями где-то в другом месте.
Он хотел объяснить ей, в чем дело, но боль пронзила его словно острым ножом, он согнулся от нестерпимых колик, и ему показалось, что наступает конец. Началась сильнейшая тошнота, и Джэсон выскочил во двор. Рвота выворачивала его наизнанку, но боль не унималась. У него кружилась голова, он еле держался на ногах, и доктор вдвоем с Раабом повели его наверх. Но и в кровати ему не стало лучше. Тошнота волнами подступала к горлу, все тело словно разрывало на части. Он почувствовал, что теряет сознание. Доктор Фредюнг смачивал ему лоб холодной водой, затем дал лекарство, но рвота лишь усилилась.
– Доктор, помогите! – молила Дебора.
– Я делаю все, что в моих силах, – ответил Фредюнг. Постепенно рвота прекратилась и колики начали утихать.
Джэсон лежал, страдая от ужасной головной боли и жажды; пересохшее горло пылало огнем, Дебора подала ему воды. Наконец, он вновь обрел дар речи.
– Нет ли у вас странного привкуса во рту? – спросил Фредюнг.
– Да, привкус металла.
– А как горло?
– Горит, – прошептал Джэсон.
– Вам по-прежнему хочется пить?
– Да.
Доктор осмотрел Джэсона и с облегчением сказал:
– Слава богу, никаких признаков водянки.
– Вы подозреваете отравление? – пробормотал Джэсон.
– Головокружение, тошнота, жажда. Странные симптомы.
– Может, пища была несвежей? – спросила Дебора. – Например, гусиная печенка?
– У меня самая лучшая в Зальцбурге кухня, – запротестовал Рааб. – Просто желудок господина Отиса не переносит гусиной печенки.
– Можно ли отравиться пищей? – обратилась Дебора к доктору.
– Без сомнения. Но у вашего мужа были и другие симптомы.
Фредюнг отвел Дебору в сторону и объяснил:
– Это похоже на отравление мышьяком.
Дебора побледнела, и доктор принялся её успокаивать:
– Человеку не опасна малая доза мышьяка. Смертельный исход вовсе не обязателен.
– Вы хотите сказать, что кто-то подсыпал мышьяка ему в пищу?
– Я ничего не хочу сказать. Но по симптомам это мышьяк. Вашему мужу повезло, он поправится.
– Я могу вам верить?
– Да. Я дам ему снотворное, и завтра ему будет легче, останется лишь слабость и дурной вкус во рту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99