Музыка рождала в его душе мечту о счастье вопреки всем жестокостям окружающего мира.
Горничная мадам Готлиб уже поджидала их и сразу провела в уборную. Среди людей, расточавших похвалы певице, они увидели Шуберта, Шиндлера и полицейского чиновника, которые вскоре все удалились. Анна Готлиб явно обрадовалась их приходу.
– Как вам понравился концерт? – дружелюбно спросила она.
– Мы в восторге!
– Стены Бургтеатра слышали столько музыки Моцарта. Здесь были поставлены четыре его оперы, три из них впервые. Он не раз давал тут концерты. В Вене нет другого зала, более подходящего для исполнения его музыки. Бургтеатр принадлежал ему, это был его театр.
– Вот тут бы и следовало его похоронить!
– Что ж, это было бы мудро. – Глаза Анны заблестели от слез.
– Вы любили его? – спросила Дебора.
– Мне было семнадцать, а ему тридцать пять. А когда я впервые пела для Амадеуса в «Фигаро», мне было всего двенадцать. Он смотрел на меня как на ребенка.
– Детская любовь бывает подчас самой сильной, – заметила Дебора.
– Что вы хотите у меня узнать, господин Отис? – переменила тему Анна.
– Мадам Готлиб, вы действительно испытывали нас? – спросил Джэсон.
– Я хотела понять, как вы относитесь к Амадеусу и зачем вы сюда приехали.
– Я и сам не раз задавал себе тот же вопрос, – ответил Джэсон. – Я всегда страдал от неудовлетворенности собой. Когда я впервые услышал музыку Моцарта, со мной что-то произошло, я понял, что должен посвятить себя чему-то очень важному, что станет делом моей жизни. Может быть, именно поэтому я занялся выяснением обстоятельств его смерти. Это придало смысл моей жизни, хотя и превратило мою жену в мученицу.
– Не такая уж я мученица, просто порой у меня не хватает терпения, – сказала Дебора.
– Но пути назад нет. Сальери был движим желанием убрать со своего пути великого соперника, а я должен возродить и вернуть его к жизни.
– Удивительно, что никто до вас не решился на это.
– Возможно, другие боялись, – сказала Дебора. – Нам ведь тоже угрожали.
– Как и мне. Когда я получила роль в «Волшебной флейте», меня предупредили, что если я соглашусь, императорская оперная труппа для меня навсегда закрыта. И действительно, я больше никогда не пела в императорской опере. К счастью, я в этом не нуждалась. Я стала актрисой. После смерти Амадеуса я охладела к опере, хотя часто исполняю в концертах его арии.
– Вы помните, как чувствовал себя Моцарт перед премьерой «Волшебной флейты»?
– Прекрасно! Он говорил мне: «Я должен соблюдать умеренность в еде, простая пища, никаких специй, жира, и я здоров».
– И тем не менее, он нарушил свой обет на ужине у Сальери?
– В тот момент он забыл об этом, а потом было уже поздно.
– Он когда-нибудь репетировал с вами?
– Довольно часто. Он раскрывал мне образы моих героинь.
– Его не мучали боли, когда он сидел за фортепьяно? С больными почками трудно долгое время сидеть на одном месте.
– Он репетировал со мной незадолго до своей болезни, и я ничего не заметила. Нас тогда, правда, одолевали другие заботы. Поговаривали, будто в «Волшебной флейте» прославляется масонство и что Царица Ночи – весьма нелестный портрет Марии Терезии. Это настроило Габсбургов против Амадеуса.
– Почему же Йозефа согласилась петь эту партию? – удивился Джэсон.
– Все Веберы очень музыкальны, а роль была завидная, с двумя блестящими ариями.
– Вы знали Йозефу или Алоизию Вебер?
– Они смотрели на меня свысока. Ведь они были примадоннами и действительно прекрасными певицами. Па-мина была моей первой большой ролью, а Алоизия и слышать о ней не хотела. Она не считала «Волшебную флейту» за оперу и сердилась на Йозефу, что та согласилась в ней петь.
– Да Понте говорил, что Габсбурги никогда не простили Моцарту «Свадьбу Фигаро», – сказала Дебора.
– Весьма возможно. Фигаро бунтовщик по характеру, а опера его восхваляет. Я знаю, что это вызвало раздражение двора. А ко времени постановки «Волшебной флейты» Амадеус впал в такую немилость у Габсбургов, что они наверняка могли поддержать Сальери в любых действиях против Моцарта. Произошло нечто удивительное. Стоило Амадеусу оставить Бургтеатр и перейти в театр Фрейхаус-на-Видене, как с его карьерой у Габсбургов было покончено. И в то же время «Волшебная флейта» пользовалась таким громким успехом, что перепуганный Сальери, возможно, готов был на все. Успех «Волшебной флейты» показал, что Моцарт не нуждается больше в поддержке Габсбургов, а этого они ему не могли ни простить, ни забыть. Наверное, поэтому Сальери и действовал смелее, он понимал, что любой его поступок против Моцарта останется безнаказанным.
– Вы считаете, Габсбурги поощряли Сальери, чтобы он причинил вред Моцарту? Толкали его на преступление? – спросил Джэсон.
– Косвенно да. Указаний они ему, разумеется, не давали. Просто смотрели на все сквозь пальцы, и всякое действие Сальери встречало у них поддержку.
– Может быть, что-нибудь еще кажется вам теперь подозрительным?
Анна Готлиб задумалась. Она была очень молода, когда полюбила Амадеуса, и эта любовь длилась, наверное, с самой первой их встречи. Ей не хотелось раскрывать им свою душу, делиться самым для нее святым, хранимым в тайне от всех. Однако кое-что по-прежнему лежало камнем у нее на сердце.
– В день похорон, – тихо произнесла она, – только я одна из всех побывала на кладбище. – И, заметив их удивление, Анна продолжала: – Я не поверила словам Сальери, что надвигается непогода, и когда все другие повернули обратно, я решила последовать за гробом. А когда я наконец отыскала карету, похоронные дроги уже скрылись из виду. Как я ни торопила кучера, он не сумел их догнать. И все же я не сомневалась, что успею на кладбище к похоронам, сумею проститься с ним и запомнить его могилу. Но в декабре быстро темнеет, и я подъехала к кладбищу уже в полной тьме. Ни могильщика, ни возницу я не нашла, разыскала лишь одного смотрителя.
В тот день хоронили многих, сказал он, и имени Моцарт он не припомнит. Смотритель отнесся ко мне сочувственно. Я была молодой, хорошенькой и сильно горевала, и он, наверное, решил, что покойный был моим возлюбленным. Чтобы как-то утешить меня, он показал на полосу рыхлой земли и сказал: «Должно быть, его похоронили вот тут, в общей могиле». Земля была свежевскопанной, и, стоя у могилы, я молча помолилась за упокой его души.
Но меня всегда мучил один вопрос: почему его так поспешно похоронили? Ведь я приехала на кладбище почти сразу за дрогами. Может, смотритель указал мне то место просто из желания поскорее от меня избавиться?
– Отчего же вам тогда не пришла эта мысль? – спросил Джэсон.
– Я была убита горем и плохо понимала, что происходит.
– А теперь?
– Теперь я допускаю, что тело Амадеуса, возможно, вообще никогда не привозили на кладбище св. Марка.
Джэсон и Дебора в изумлении молчали.
– Значит, вы все-таки его любили и до сих пор любите! – горячо воскликнула Дебора.
– Я горжусь тем, что мне довелось его знать. Я благодарна за это судьбе. – Анна сняла с шеи медальон и показала Деборе.
– Это самое дорогое, что у меня есть.
На одной стороне медальона был миниатюрный портрет Моцарта, на другой засушенный цветок.
– Амадеус преподнес мне эту гвоздику на премьере «Волшебной флейты» и сказал: «Вы всегда должны быть очаровательной и прекрасной».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
Горничная мадам Готлиб уже поджидала их и сразу провела в уборную. Среди людей, расточавших похвалы певице, они увидели Шуберта, Шиндлера и полицейского чиновника, которые вскоре все удалились. Анна Готлиб явно обрадовалась их приходу.
– Как вам понравился концерт? – дружелюбно спросила она.
– Мы в восторге!
– Стены Бургтеатра слышали столько музыки Моцарта. Здесь были поставлены четыре его оперы, три из них впервые. Он не раз давал тут концерты. В Вене нет другого зала, более подходящего для исполнения его музыки. Бургтеатр принадлежал ему, это был его театр.
– Вот тут бы и следовало его похоронить!
– Что ж, это было бы мудро. – Глаза Анны заблестели от слез.
– Вы любили его? – спросила Дебора.
– Мне было семнадцать, а ему тридцать пять. А когда я впервые пела для Амадеуса в «Фигаро», мне было всего двенадцать. Он смотрел на меня как на ребенка.
– Детская любовь бывает подчас самой сильной, – заметила Дебора.
– Что вы хотите у меня узнать, господин Отис? – переменила тему Анна.
– Мадам Готлиб, вы действительно испытывали нас? – спросил Джэсон.
– Я хотела понять, как вы относитесь к Амадеусу и зачем вы сюда приехали.
– Я и сам не раз задавал себе тот же вопрос, – ответил Джэсон. – Я всегда страдал от неудовлетворенности собой. Когда я впервые услышал музыку Моцарта, со мной что-то произошло, я понял, что должен посвятить себя чему-то очень важному, что станет делом моей жизни. Может быть, именно поэтому я занялся выяснением обстоятельств его смерти. Это придало смысл моей жизни, хотя и превратило мою жену в мученицу.
– Не такая уж я мученица, просто порой у меня не хватает терпения, – сказала Дебора.
– Но пути назад нет. Сальери был движим желанием убрать со своего пути великого соперника, а я должен возродить и вернуть его к жизни.
– Удивительно, что никто до вас не решился на это.
– Возможно, другие боялись, – сказала Дебора. – Нам ведь тоже угрожали.
– Как и мне. Когда я получила роль в «Волшебной флейте», меня предупредили, что если я соглашусь, императорская оперная труппа для меня навсегда закрыта. И действительно, я больше никогда не пела в императорской опере. К счастью, я в этом не нуждалась. Я стала актрисой. После смерти Амадеуса я охладела к опере, хотя часто исполняю в концертах его арии.
– Вы помните, как чувствовал себя Моцарт перед премьерой «Волшебной флейты»?
– Прекрасно! Он говорил мне: «Я должен соблюдать умеренность в еде, простая пища, никаких специй, жира, и я здоров».
– И тем не менее, он нарушил свой обет на ужине у Сальери?
– В тот момент он забыл об этом, а потом было уже поздно.
– Он когда-нибудь репетировал с вами?
– Довольно часто. Он раскрывал мне образы моих героинь.
– Его не мучали боли, когда он сидел за фортепьяно? С больными почками трудно долгое время сидеть на одном месте.
– Он репетировал со мной незадолго до своей болезни, и я ничего не заметила. Нас тогда, правда, одолевали другие заботы. Поговаривали, будто в «Волшебной флейте» прославляется масонство и что Царица Ночи – весьма нелестный портрет Марии Терезии. Это настроило Габсбургов против Амадеуса.
– Почему же Йозефа согласилась петь эту партию? – удивился Джэсон.
– Все Веберы очень музыкальны, а роль была завидная, с двумя блестящими ариями.
– Вы знали Йозефу или Алоизию Вебер?
– Они смотрели на меня свысока. Ведь они были примадоннами и действительно прекрасными певицами. Па-мина была моей первой большой ролью, а Алоизия и слышать о ней не хотела. Она не считала «Волшебную флейту» за оперу и сердилась на Йозефу, что та согласилась в ней петь.
– Да Понте говорил, что Габсбурги никогда не простили Моцарту «Свадьбу Фигаро», – сказала Дебора.
– Весьма возможно. Фигаро бунтовщик по характеру, а опера его восхваляет. Я знаю, что это вызвало раздражение двора. А ко времени постановки «Волшебной флейты» Амадеус впал в такую немилость у Габсбургов, что они наверняка могли поддержать Сальери в любых действиях против Моцарта. Произошло нечто удивительное. Стоило Амадеусу оставить Бургтеатр и перейти в театр Фрейхаус-на-Видене, как с его карьерой у Габсбургов было покончено. И в то же время «Волшебная флейта» пользовалась таким громким успехом, что перепуганный Сальери, возможно, готов был на все. Успех «Волшебной флейты» показал, что Моцарт не нуждается больше в поддержке Габсбургов, а этого они ему не могли ни простить, ни забыть. Наверное, поэтому Сальери и действовал смелее, он понимал, что любой его поступок против Моцарта останется безнаказанным.
– Вы считаете, Габсбурги поощряли Сальери, чтобы он причинил вред Моцарту? Толкали его на преступление? – спросил Джэсон.
– Косвенно да. Указаний они ему, разумеется, не давали. Просто смотрели на все сквозь пальцы, и всякое действие Сальери встречало у них поддержку.
– Может быть, что-нибудь еще кажется вам теперь подозрительным?
Анна Готлиб задумалась. Она была очень молода, когда полюбила Амадеуса, и эта любовь длилась, наверное, с самой первой их встречи. Ей не хотелось раскрывать им свою душу, делиться самым для нее святым, хранимым в тайне от всех. Однако кое-что по-прежнему лежало камнем у нее на сердце.
– В день похорон, – тихо произнесла она, – только я одна из всех побывала на кладбище. – И, заметив их удивление, Анна продолжала: – Я не поверила словам Сальери, что надвигается непогода, и когда все другие повернули обратно, я решила последовать за гробом. А когда я наконец отыскала карету, похоронные дроги уже скрылись из виду. Как я ни торопила кучера, он не сумел их догнать. И все же я не сомневалась, что успею на кладбище к похоронам, сумею проститься с ним и запомнить его могилу. Но в декабре быстро темнеет, и я подъехала к кладбищу уже в полной тьме. Ни могильщика, ни возницу я не нашла, разыскала лишь одного смотрителя.
В тот день хоронили многих, сказал он, и имени Моцарт он не припомнит. Смотритель отнесся ко мне сочувственно. Я была молодой, хорошенькой и сильно горевала, и он, наверное, решил, что покойный был моим возлюбленным. Чтобы как-то утешить меня, он показал на полосу рыхлой земли и сказал: «Должно быть, его похоронили вот тут, в общей могиле». Земля была свежевскопанной, и, стоя у могилы, я молча помолилась за упокой его души.
Но меня всегда мучил один вопрос: почему его так поспешно похоронили? Ведь я приехала на кладбище почти сразу за дрогами. Может, смотритель указал мне то место просто из желания поскорее от меня избавиться?
– Отчего же вам тогда не пришла эта мысль? – спросил Джэсон.
– Я была убита горем и плохо понимала, что происходит.
– А теперь?
– Теперь я допускаю, что тело Амадеуса, возможно, вообще никогда не привозили на кладбище св. Марка.
Джэсон и Дебора в изумлении молчали.
– Значит, вы все-таки его любили и до сих пор любите! – горячо воскликнула Дебора.
– Я горжусь тем, что мне довелось его знать. Я благодарна за это судьбе. – Анна сняла с шеи медальон и показала Деборе.
– Это самое дорогое, что у меня есть.
На одной стороне медальона был миниатюрный портрет Моцарта, на другой засушенный цветок.
– Амадеус преподнес мне эту гвоздику на премьере «Волшебной флейты» и сказал: «Вы всегда должны быть очаровательной и прекрасной».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99