Я всегда считал такой метод единственно правильным. В век быстро следующих одно за другим изобретений мне было весьма важно, хотя и трудно, сохранять спокойствие на посту статс-секретаря, ибо нам требовалось создать в кратчайший срок и с ограниченными средствами первоклассный флот, а не музей опытных образцов. Нас забрасывали незрелыми изобретениями, которые приходилось отсеивать, полагаясь на инстинкт, чтобы избавить соответствующие органы от траты сил и перегрузки. В тех случаях, когда мне не удавалось нажать на тормоза, успешное строительство флота страдало от спешки, которая была нашим величайшим врагом во всем этом предприятии{32}.
Что касается торпед, то здесь я прежде всего обеспечил необходимую в судовых условиях техническую точность, на которой всегда базировалась моя работа. Идея, положенная в основу торпеды Уайтхэда, была правильной, однако в ней было еще много грубой машинной работы и отсутствовала точность часового механизма. Примерно то же повторилось и с подлодкой, которая также требует высококачественной работы. Такой класс работы, обеспечивающий эффективность оружия в боевой обстановке, был впервые достигнут в Германии, и именно при изготовлении торпед, точность попадания которых осталась для англичан недостижимой даже во время войны. Когда в 1879 году я демонстрировал кронпринцу торпеду Уайтхэда, это была, несмотря на многонедельную подготовку, своего рода лотерея, ибо мы не знали, попадут ли торпеды в цель или пройдут вдали от нее. Счастье улыбнулось нам, но после этого я сказал Штошу, что нам нужно добиться высокого класса точности.
Тогда адмиралтейство обратилось к германской фабрике Шварцкопфа, которая сумела так разрекламировать сомнительные достоинства своей бронзовой торпеды, что адмиралтейство хотело предоставить ей монополию. Я возражал против этого, во-первых, потому, что акционерное общество, получившее монополию, начинает заботиться не столько о техническом прогрессе, сколько о дивидендах; во-вторых, потому, что и в этой области я убедился в превосходстве стали над бронзой; в-третьих, потому, что происходивший тогда переход крупных иностранных флотов на самообслуживание не вызвал все же соответствующего притока иностранных капиталов в Германию и, наконец, потому, что важнейшие испытания на воде не могли проводиться фирмой и являлись нашим моральным достоянием. Благодаря этим доводам мне удалось добиться создания казенного торпедного завода; о последовавшем за этим прогрессе можно судить хотя бы по тому, что в момент повсеместного введения торпеды она поражала цель на расстоянии 400 метров, а зимой 1915/16 года – на расстоянии 12000 метров.
Огосударствление производства торпед не изменило моего убеждения в том, что казенные мастерские должны изготовлять только некоторые специальные виды оружия, но зато усовершенствования легче и дешевле внедрять именно в этих мастерских, а не в частной промышленности.
Чтобы избежать накопления ненужных предметов вооружения, я в качестве статс-секретаря исходил из того принципа, что частную промышленность и других поставщиков надо держать в состоянии мобилизационной готовности. При размещении наших заказов, в том числе на провиант, обмундирование, уголь и т.д., я ставил условием, чтобы поставщики принимали меры к немедленному увеличению выпуска продукции в случае мобилизации. За подготовку к мобилизации мы иногда платили более высокие цены, чем обычно. Только этот принцип, за который я неоднократно подвергался нападкам, обеспечил поставку 2 миллионов килограммов пороха для нужд армии до начала 1915 года. Армия, которая была более зависимой от казенной промышленности, оказалась неподготовленной к чудовищным запросам мировой войны, расстреляла чуть не все свои боеприпасы{33} и была спасена флотом от величайшей опасности.
Принятая во флоте система снабжения наряду с военными преимуществами (мобилизация была проведена образцово) имела также и экономические, поскольку в мирное время количество лежавших без употребления запасов было у нас невелико, и те ограниченные средства, которые могла предоставить Германия, можно было продуктивнее использовать для других целей; к тому же тщательно взвешенные контракты мирного времени устраняли опасность чрезмерно поспешных военных закупок.
В рейхстаге мне иногда делались упреки за это мое отношение к частной промышленности и прочим поставщикам. Там не одобряли предоставления крупных заказов частным фирмам, и, с точки зрения государственного социализма будущего, принципиально отдавали предпочтение казенным мастерским. Однако и в войнах будущего перегрузка государственного механизма и подавление частной инициативы привели бы к опаснейшим кризисам.
2
Напомню здесь одну деталь, которой я не стал бы касаться, если бы крушение государства не угрожало коренным изменением существовавших прежде условий. Шварцкопф указал мне на выгодность приобретения его акций, которые в результате получения заказа флота должны были утроить свою стоимость. Я, разумеется, не стал покупать акций и уволил бы всякого чиновника, который поступил бы иначе. Наше государство всегда требует от своих служащих того благородства, которое возвысило его при прусских королях. Я вспоминаю министра финансов, который выступил в качестве посредника при покупке прусских железных дорог и вынужден был покинуть свой пост при самых тяжелых обстоятельствах. Оклады некоторых высших чиновников не соответствовали их значению и не компенсировали необходимых затрат.
Когда я был статс-секретарем, мне приходилось частично покрывать расходы на представительство из собственных средств. Само собой разумеется, что наше чиновничество работало ради чести. При минимуме затрат государство получало от нас максимум творческого труда. Поэтому государственное управление в старой Пруссии – Германии было таким дешевым и бескорыстным, как нигде на свете. Растрата государственных средств и создание массы синекур, для замещения которых требуются не столько деловые способности, сколько определенные политические убеждения, заставляют опасаться, что новое государство не может сравниться со старым. Старое прусское государство, управлявшееся посредственностями в период величайшей опасности, стало слабым и неустойчивым; но германский народ погибнет лишь тогда, когда исчезнет бескорыстие прежнего государственного аппарата. Продажный немец еще хуже продажного итальянца или француза, которые по крайней мере никогда не продают свою родину.
Немец не может позволить себе отказаться от честности, являвшейся щитом нашего старого чиновничества, ибо он лишен других государственных способностей, которые компенсируют склонность к коррупции почти у всех других народов. Уже в предыдущем поколении в высших кругах немецкого общества можно было наблюдать пагубное влияние проникшего в него материализма; оно проявлялось в исчезновении сильных характеров и ослаблении того идеалистического плюса, в котором германский народ всегда будет нуждаться для самосохранения. Ибо только самоотверженность и гордая преданность государству может компенсировать такие минусы, как неудачное географическое положение, плохие границы, недостаток земли, враждебные соседи, церковный раскол, незрелость и неопределенность национального чувства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124