Наше несчастье состояло в том, что подводной войной руководил государственный деятель, который внутренне был принципиально против нее, и даже в этой последней стадии старался парализовать ее эффект подобно тому, как раньше запрещал ее. В 1916 году мы, быть может, еще могли позволить себе ослабить ее действие, делая исключения для отдельных нейтральных держав. В 1917 году для этого было уже слишком поздно. Раз мы поставили на эту карту все, мы должны были поставить на службу подводной войне все военные, политические, личные и технические средства. Флот должен был отодвинуть на второй план все другие задачи и предоставить для постройки лодок и моторов все наличные кадры и оборудование. Армия должна была дать рабочих, политика – дополнять военное руководство, дипломатия – оставить свою выжидательную позицию и всем сердцем принять участие в этом деле. Вместо этого для европейских нейтральных стран были сделаны исключения, ослабившие действие подводной войны и лишившие ее в техническом и военном отношении той целеустремленности, которая на этой поздней стадии дела одна только и могла придать ему необходимую эффективность. Основной порок всего нашего способа ведения войны – отсутствие единства, стойкости и воли, равных английским, продолжал оставаться в силе, пока у кормила правления стоял Бетман.
Поскольку руководство империи взяло на себя ответственность за подводную войну, в которую оно не верило, а немедленно затем принялось препятствовать ведению ее, перспективы этой войны по сравнению с 1916 годом стали неизмеримо хуже. Вплоть до моей отставки имперское морское ведомство строило столько подводных лодок, сколько было вообще возможно. Я трижды объехал все верфи и обследовал каждый эллинг, чтобы установить, нельзя ли повысить выпуск продукции{228}.
Мне неизвестно, продолжалась ли постройка подводных лодок с необходимой энергией и после моего ухода. Однако решающее значение имели успешные оборонительные мероприятия противника, которые превзошли все наши опасения. Англия вступила в войну совершенно не подготовленной к подводной опасности. Но, поняв смертельную опасность этого оружия, она с помощью Америки лихорадочно принялась за создание средств обороны, которые если не в 1916, то в 1917 году стали давать ощутимые результаты. В количественном отношении промышленность Антанты превосходила нашу и, таким образом, оборона росла гораздо скорее, чем наш подводный флот. Весной 1918 года мы временами теряли больше подводных лодок, чем строили новых.
В общих чертах все это можно было, конечно, предусмотреть еще в 1916 году. Назову несколько важнейших оборонительных мероприятий: превращение торговых судов в военные путем установки 15 000 орудий и специальной подготовки команд, систематический надзор за водами, осуществляемый самолетами, цеппелинами и кораблями, расширенное применение акустики, постройка охотников за подводными лодками, появление ловушек для подлодок и глубинных бомб; препятствия оборонительного характера, как-то сети и мины; далее косвенные меры такие, как утроение производительности американских верфей, лихорадочное строительство торговых судов{229}, накопление огромных запасов, развертывание разведывательной службы, монополизация и рационирование тоннажа, создание конвоев и подготовка личного состава для них, потребовавшие нескольких лет и явившиеся огромным организационным достижением Англии; наконец, непрерывное усиление давления на нейтралов, закончившееся отобранием их тоннажа.
Результатом этих мероприятий явилось то снижение боевой ценности германского подводного флота, которое, как указывалось выше, оставило каждой подводной лодке лишь пятую часть ее прежней эффективности. Достаточно вспомнить, что впоследствии против нас боролись многие тысячи постепенно построенных охотников за подводными лодками.
В феврале 1916 года наши подводные лодки могли еще чувствовать себя среди неприятельских торговых судов, как волки в стаде овец; впоследствии же им приходилось вступать с ними в правильный бой. Простое уничтожение превратилось в опасную борьбу с тяжелыми потерями.
Возникает вопрос: появились ли бы годом раньше на европейском материке те массы американских солдат, которые изменили к худшему наше положение на западном фронте в 1918 году, если бы подводная война началась весною 1916, а не 1917 года?
Не буду говорить о том, что появление огромного количества американских войск явилось неожиданностью для всех нас, в том числе и для военного командования, которое значительно ослабило силу нашей армии, оставив на Востоке целый миллион воинов для достижения чисто экономических целей, являвшихся второстепенными по сравнению с главной целью войны. Я хотел бы только обратить внимание на то, что весною 1916 года вероятность переброски войск из Америки была гораздо менее значительна, чем год спустя. Во всяком случае большая эффективность подводной войны против вражеского судоходства и недостаточное развитие американского судостроения в 1916 году сильно ограничили бы возможности развертывания военных сил Америки. В то время она вообще только начинала вооружаться. Сомнительно также, успела ли она уже созреть для войны к 1916 году. Общественное мнение целых областей страны и влиятельных кругов было еще недостаточно обработано и ставило серьезные препятствия вильсоновской политике престижа.
По мнению нашего посланника фон Гинце, проехавшего в то время через Америку при возвращении из Пекина, только известная мексиканская депеша Циммермана, всего более оскорбившая именно дружественные Германии области США, оказала значительную помощь Вильсону, стремившемуся выступить против нас с оружием в руках. Баллин, знавший мою точку зрения и писавший мне 19 июля 1917 года, что на многочисленные поступающие к нему запросы он неизменно отвечает, что нынешний способ ведения подводной войны «не осуществляет мысли Тирпица», добавил к этому следующее: Еще прошлой зимой я письменно и устно выражал убеждение, что если бы ваше превосходительство остались у кормила правления, вы бы вообще не начали теперь неограниченной подводной войны. И я хотел бы держаться того мнения, что оставаясь на своем посту в то время, когда Вильсона водили за нос, препятствовали его честолюбивым усилиям в пользу мира и, наконец, поставили в невозможное положение мексиканской депешей, вы бы, конечно, серьезно задумались над тем, правильно ли с политической и военной точек зрения возвещать и осуществлять неограниченную подводную войну, не предоставив Вильсону возможности с честью выйти из этого положения.
По моему мнению, а это мнение разделяют не только граф Бернсторф, принц Гацфельд и тайный советник Альберт, но и все другие лица, побывавшие там в начале войны, Вильсон никогда бы не смог объявить нам войну, если бы мексиканская депеша и целый ряд других ошибок не восстановили против нас население запада и юга Соединенных Штатов, относившихся к Германии вполне дружелюбно.
О том, что означает вступление Америки в войну против нас для Антанты, мне вам говорить незачем.
Мой ответ от 23 июля 1917 года характеризует следующая выдержка: В своей телеграмме г-ну Бассерману и его превосходительству Шпану я хотел выразить уверенность в том, что намеченная декларация в рейхстаге является неуместной как с внутренней, так и с внешнеполитической точек зрения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124