тоскливо, с чувством, похожим на сладкую боль в груди влюбленного, я подумал о днях, которые в те времена казались мне такими скучными, о днях в том, другом мире, перед тем, как началось это убийство.
Нет, не игрой в «сыщики и разбойники» все оказалось.
Мерроу подался вперед и, вытаращив глаза, смотрел на Макса Брандта, такого добродушного на земле и такого свирепого в боевой обстановке, и они договорились почти до нелепостей, рассуждая о нагрузке самолета, о центровке, об установке взрывателей – нам дали десять пятисотфунтовых фугасных бомб общего назначения, а они предпочли бы тысячефунтовые. Чем больше, тем громче. Бум! Бум! Как десятилетний мальчишка, Мерроу вечно имитировал звуковые эффекты. Скользящие пневматики. Скрипящие крылья. Сталкивающиеся самолеты. Но особенно взрывы, сотрясение фундаментов, падающие обомки, уничтожение городов, грохот гибнущей цивилизации. Все это он, ухмыляясь, воспроизводил горлом, и эти звуки преследовали меня даже в мыслях.
Мы выбрались из самолета через нижний люк; большинство стрелков-сержантов уже закончило свою работу и, покуривая, кучкой стояло на траве. Начальник нашего наземного экипажа Ред Блек – в обычное время крайне неуравновешенный человек, а в это утро сладкий, как конфета, – сразу же поднялся в машину протереть плексигласовый фонарь. Стрелок-радист Лемб проверял в самолете телефонную аппаратуру внутренней связи. Мы, четверо офицеров, пересекли площадку для стоянки и направились к остальным. Мерроу восторгался одной пышной девицей из Красного Креста и утверждал, что снимать с женщины форму интереснее, чем обычное платье, потому что форма была такой же нарядной, как упаковка подарка, и что девица из Красного Креста, форму которой он рассматривал…
Но мне почудилась в голосе Мерроу новая интонация, какие-то скрытые признаки беспокойства. Возможно, он подозревал, что Дэфни кое-что рассказала мне. Или, возможно, я только воображал, что он человек, у которого совесть действительно неспокойна.
Подошел пикап с пайками НЗ и конфетами, и мы подняли шум по поводу сладостей. Водитель пытался всучить нам арахисовое печенье. Мерроу поднялся на цыпочки и замахал руками.
– Эй! Нам нужен шоколад! – заорал он.
– Тоже мне цаца! – отозвался водитель.
– Я должен получить шоколад, – потворил Базз.
– Вот и обратитесь к генералу Арнольду, – посоветовал водитель. – Уж Хеп Арнольд, наверно, не против того, чтобы его мальчики лакомились шоколадом.
– Черт бы вас побрал, сержантов! – крикнул Мерроу. – Вечно вы умничаете.
Я подумал, что он сейчас бросится к водителю и стукнет его.
– Кроме того, – так же дерзко продолжал водитель, – время вылета откладывается на сорок пять минут, до восьми пятнадцати.
– …из-за плохой погоды, – добавил Хендаун, подражая бабьему голосу водителя.
– Вот так новость, черт побери! – воскликнул Мерроу.
– Но и это не все, – заявил водитель и, выключив мотор, некоторое время возился с рычагом переключения скоростей. Он знал, как выматывать душу из людей, особенно таких падких на всякие слушки, как Мерроу. Наконец он снизошел: – Мне шепнули, что начальство решило отказаться от всех отвлекающих операций. – И, нахально скосив глаза на Хендауна, добавил: – Из-за плохой погоды. – Водитель включил мотор, круто, едва не опрокинув машину, обогнул площадку и умчался.
Мерроу сорвался с места и разразился потоком ругательств в адрес штаба авиакрыла – единственное, что он ненавидел еще больше, чем сержантский состав. Намерение штаба послать нас в глубокий рейд без сопровождения истребителей, отказ от отвлекающих налетов для обмана этих колбасников… Тирада Базза состояла из нецензурных выражений.
11
Сбившись в кучку, люди ворчали, обменивались шутками, называя друг друга странными прозвищами: Допи, Негрокус, Батчер, Слоп-Джар, Джагхед, Ром-Буги, но вскоре разошлись и проводили оставшееся время, кто как мог. Батчер Лемб, Прайен и Сейлин забрались в самолет и возились с пулеметами; я видел, как Макс Брандт с ручным фонариком ищет что-то в «теплице», напоминая бродягу, случайно забредшего в помещичью усадбу, а Базз ударами ноги проверяет огромные пневматики; в этом у него заключалась проверка. Я слышал, как Брегнани, Фарр и Мерроу зубоскалили по адресу каких-то дамочек и как Брегг заявил, что вообще Сан-Франциско сущий рай для бабников.
– Вы знаете, – рассказывал он, – тамошние девчонки большие любительницы поамурничать. Отбою от них нет. Стоит вам остановиться на ночь в гостинице, как бабье тут же выстраивается в очередь со своими койками на спине.
Позже Базз прошел по краю летного поля до следующей зоны рассредоточения, и я слышал, как он крикнул Стеббинсу, своему левому ведомому в предстоящем рейде: «Эй, Стеб!»; Стеббинс что-то сказал, и Мерроу заорал: «Послушай, сукин сын, ты должен мне четыреста семнадцать бутылок коак-колы!» Это после картежной игры. Я не разобрал приглушенного туманом ответа Стеббинса. Негрокус Хендаун просунул в открытый бомбовый люк голову и плечи и с помощью фонаря проверял в темноте надежность креплений. Я слышал, как он характерным для южных негров речитативом басил:
Мама зовет меня кусочком сахара,
Папа – сладким печеным яблочком,
Ах, мама, мама, разве не стыдно,
Что меня не зовут Снежком?
Я вывернул парусиновый чехол от мотора внутренней, сухой стороной, бросил его на траву и лег; как ни глупо, я продолжал возмущаться Мерроу. Наверно, меня приводило в ярость, что я так обманулся в нем, в начале нашего знакомства он казался мне просто счастливым животным. При первой же встрече меня поразила его необычайная жизненная сила, проявляющаяся то в чрезмерной разговорчивости, то в неожиданной сдержанности, сила, которая переполняла его, как воздух – туго надутый пневматик. Впервые я увидел Мерроу в зале сборного пункта базы Спеннер-филд, где формировалась наша авиагруппа. Я стоял в кучке людей, окружавших майора Бейрна, когда в зал вошел Базз; он двигался своеобразной походкой, при каждом шаге приподнимаясь на носки, как человек, который хорошо танцует танго, но чувствует себя неловко, понимая, что за ним наблюдают. Он был не старше двадцати четырех – двадцати пяти лет, и я, человек низкорослый, щуплый и с завистью относившийся к высоким людям, почти безошибочно определил его рост и вес – шесть футов и полдюйма и сто девяносто пять фунтов; я мог бы заработать кучу денег на сельских ярмарках, угадывая рост высоких людей. Базз обладал грудью кентавра, головой государственного деятеля, большими руками верхолаза или матроса и маленькими ногами в изящных коричневых полуботинках. Его безобразное квадратное лицо ни на минуту не оставалось неподвижным, и эту игру мускулов можно было принять за смену мыслей. Майор Бейрн представил его каждому из группы – нас было человек семь, и я помню, что, когда подошла моя очередь, он взглянул на меня сверху вниз, как на первоклассника; после церемонии представления Базз с живостью заметил: «Рад с вами познакомиться, джентльмены. Но джентльмены ли вы?» Его лицо внезапно расплылось, он гулко захохотал, плечи у него тряслись так, что и нам показалось, будто он сказал нечто смешное, и мы тоже засмеялись. Потом майор Бейрн сообщил, что лейтенант Мерроу, бывший летчик-испытатель фирмы «Майлдресс эйркрафт», знаменит своими отчаянно смелыми пике с включенными двигателями, а Базз заявил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122
Нет, не игрой в «сыщики и разбойники» все оказалось.
Мерроу подался вперед и, вытаращив глаза, смотрел на Макса Брандта, такого добродушного на земле и такого свирепого в боевой обстановке, и они договорились почти до нелепостей, рассуждая о нагрузке самолета, о центровке, об установке взрывателей – нам дали десять пятисотфунтовых фугасных бомб общего назначения, а они предпочли бы тысячефунтовые. Чем больше, тем громче. Бум! Бум! Как десятилетний мальчишка, Мерроу вечно имитировал звуковые эффекты. Скользящие пневматики. Скрипящие крылья. Сталкивающиеся самолеты. Но особенно взрывы, сотрясение фундаментов, падающие обомки, уничтожение городов, грохот гибнущей цивилизации. Все это он, ухмыляясь, воспроизводил горлом, и эти звуки преследовали меня даже в мыслях.
Мы выбрались из самолета через нижний люк; большинство стрелков-сержантов уже закончило свою работу и, покуривая, кучкой стояло на траве. Начальник нашего наземного экипажа Ред Блек – в обычное время крайне неуравновешенный человек, а в это утро сладкий, как конфета, – сразу же поднялся в машину протереть плексигласовый фонарь. Стрелок-радист Лемб проверял в самолете телефонную аппаратуру внутренней связи. Мы, четверо офицеров, пересекли площадку для стоянки и направились к остальным. Мерроу восторгался одной пышной девицей из Красного Креста и утверждал, что снимать с женщины форму интереснее, чем обычное платье, потому что форма была такой же нарядной, как упаковка подарка, и что девица из Красного Креста, форму которой он рассматривал…
Но мне почудилась в голосе Мерроу новая интонация, какие-то скрытые признаки беспокойства. Возможно, он подозревал, что Дэфни кое-что рассказала мне. Или, возможно, я только воображал, что он человек, у которого совесть действительно неспокойна.
Подошел пикап с пайками НЗ и конфетами, и мы подняли шум по поводу сладостей. Водитель пытался всучить нам арахисовое печенье. Мерроу поднялся на цыпочки и замахал руками.
– Эй! Нам нужен шоколад! – заорал он.
– Тоже мне цаца! – отозвался водитель.
– Я должен получить шоколад, – потворил Базз.
– Вот и обратитесь к генералу Арнольду, – посоветовал водитель. – Уж Хеп Арнольд, наверно, не против того, чтобы его мальчики лакомились шоколадом.
– Черт бы вас побрал, сержантов! – крикнул Мерроу. – Вечно вы умничаете.
Я подумал, что он сейчас бросится к водителю и стукнет его.
– Кроме того, – так же дерзко продолжал водитель, – время вылета откладывается на сорок пять минут, до восьми пятнадцати.
– …из-за плохой погоды, – добавил Хендаун, подражая бабьему голосу водителя.
– Вот так новость, черт побери! – воскликнул Мерроу.
– Но и это не все, – заявил водитель и, выключив мотор, некоторое время возился с рычагом переключения скоростей. Он знал, как выматывать душу из людей, особенно таких падких на всякие слушки, как Мерроу. Наконец он снизошел: – Мне шепнули, что начальство решило отказаться от всех отвлекающих операций. – И, нахально скосив глаза на Хендауна, добавил: – Из-за плохой погоды. – Водитель включил мотор, круто, едва не опрокинув машину, обогнул площадку и умчался.
Мерроу сорвался с места и разразился потоком ругательств в адрес штаба авиакрыла – единственное, что он ненавидел еще больше, чем сержантский состав. Намерение штаба послать нас в глубокий рейд без сопровождения истребителей, отказ от отвлекающих налетов для обмана этих колбасников… Тирада Базза состояла из нецензурных выражений.
11
Сбившись в кучку, люди ворчали, обменивались шутками, называя друг друга странными прозвищами: Допи, Негрокус, Батчер, Слоп-Джар, Джагхед, Ром-Буги, но вскоре разошлись и проводили оставшееся время, кто как мог. Батчер Лемб, Прайен и Сейлин забрались в самолет и возились с пулеметами; я видел, как Макс Брандт с ручным фонариком ищет что-то в «теплице», напоминая бродягу, случайно забредшего в помещичью усадбу, а Базз ударами ноги проверяет огромные пневматики; в этом у него заключалась проверка. Я слышал, как Брегнани, Фарр и Мерроу зубоскалили по адресу каких-то дамочек и как Брегг заявил, что вообще Сан-Франциско сущий рай для бабников.
– Вы знаете, – рассказывал он, – тамошние девчонки большие любительницы поамурничать. Отбою от них нет. Стоит вам остановиться на ночь в гостинице, как бабье тут же выстраивается в очередь со своими койками на спине.
Позже Базз прошел по краю летного поля до следующей зоны рассредоточения, и я слышал, как он крикнул Стеббинсу, своему левому ведомому в предстоящем рейде: «Эй, Стеб!»; Стеббинс что-то сказал, и Мерроу заорал: «Послушай, сукин сын, ты должен мне четыреста семнадцать бутылок коак-колы!» Это после картежной игры. Я не разобрал приглушенного туманом ответа Стеббинса. Негрокус Хендаун просунул в открытый бомбовый люк голову и плечи и с помощью фонаря проверял в темноте надежность креплений. Я слышал, как он характерным для южных негров речитативом басил:
Мама зовет меня кусочком сахара,
Папа – сладким печеным яблочком,
Ах, мама, мама, разве не стыдно,
Что меня не зовут Снежком?
Я вывернул парусиновый чехол от мотора внутренней, сухой стороной, бросил его на траву и лег; как ни глупо, я продолжал возмущаться Мерроу. Наверно, меня приводило в ярость, что я так обманулся в нем, в начале нашего знакомства он казался мне просто счастливым животным. При первой же встрече меня поразила его необычайная жизненная сила, проявляющаяся то в чрезмерной разговорчивости, то в неожиданной сдержанности, сила, которая переполняла его, как воздух – туго надутый пневматик. Впервые я увидел Мерроу в зале сборного пункта базы Спеннер-филд, где формировалась наша авиагруппа. Я стоял в кучке людей, окружавших майора Бейрна, когда в зал вошел Базз; он двигался своеобразной походкой, при каждом шаге приподнимаясь на носки, как человек, который хорошо танцует танго, но чувствует себя неловко, понимая, что за ним наблюдают. Он был не старше двадцати четырех – двадцати пяти лет, и я, человек низкорослый, щуплый и с завистью относившийся к высоким людям, почти безошибочно определил его рост и вес – шесть футов и полдюйма и сто девяносто пять фунтов; я мог бы заработать кучу денег на сельских ярмарках, угадывая рост высоких людей. Базз обладал грудью кентавра, головой государственного деятеля, большими руками верхолаза или матроса и маленькими ногами в изящных коричневых полуботинках. Его безобразное квадратное лицо ни на минуту не оставалось неподвижным, и эту игру мускулов можно было принять за смену мыслей. Майор Бейрн представил его каждому из группы – нас было человек семь, и я помню, что, когда подошла моя очередь, он взглянул на меня сверху вниз, как на первоклассника; после церемонии представления Базз с живостью заметил: «Рад с вами познакомиться, джентльмены. Но джентльмены ли вы?» Его лицо внезапно расплылось, он гулко захохотал, плечи у него тряслись так, что и нам показалось, будто он сказал нечто смешное, и мы тоже засмеялись. Потом майор Бейрн сообщил, что лейтенант Мерроу, бывший летчик-испытатель фирмы «Майлдресс эйркрафт», знаменит своими отчаянно смелыми пике с включенными двигателями, а Базз заявил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122