точнее, я уже не мог размышлять так же, как в те дни: Дэфни научила меня мыслить критически. Я не мог снова стать тем, кем был раньше. Во всяком случае, в ту ночь я не погрузился в пучину сна, а метался в какой-то мучительной полудремоте.
На следующий день нас послали бомбить самолетный завод «Фокке-Вульф» в Бремене, и этот рейд оказался самым тяжелым из всех, в которых когда-либо принимало участие наше авиационное крыло. Из ста пятнадцати «летающих крепостей» девять тут же вернулись на базу, а шестнадцать были сбиты. Нам оставалось только благодарить судьбу за то, что мы так мало знали о происходившем. Затуманенный ужас – это не столько ужас, сколько туман; вероятно, поэтому кажется, что невежды и глупцы лишены нервов.
Мы вылетели в девять тридцать, с полуминутными интервалами, собрались над базой, всей группой прилетели в Тсарлей и, совершив широкий разворот влево, пристроились за тсарлейской группой, летевшей на тысячу футов выше нас; образовав почти идеальный круг, обе группы направились к Кингс-Линну – последней нашей вехе на побережье Англии; в пути к нам присоединились еще две группы. Над Кингс-Линном мы прошли точно в час «Ч», на высоте примерно в десять тысяч футов, а над Уошем постепенно поднялись на двадцать тысяч.
Над Северным морем Хендаун со своего места у верхней турели заметил одинокую «летающую крепость»; она находилась впереди нас, в направлении, соответствующем положению цифры «два» на часовом циферблате. Для определения местонахождения самолетов у нас применялась часовая система: воздушную сферу мы представляли себе в виде обращенного вверх циферблата, самих себя – в центре, двенадцать часов – строго впереди нас, шесть часов – строго позади, другие часы – в положенных им точках. «Летающая крепость», обнаруженная Хендауном в направлении двух часов, показалась нам черной; все остальные тоже заметили ее и удивились: слишком уж оторвался самолет от своего подразделения; кто-то высказал предположение, что это разведчик погоды. Высказывались и другие догадки, но ни одна из них не подтвердилась; некоторое время спустя мы узнали, что эта «летающая крепость» совершила вынужденную посадку на занятой немцами территории, что они отремонтировали ее и использовали для наблюдения за воздухом; экипаж самолета своевременно радировал наш курс, скорость и высоту, так что немцы каждый раз подстерегали нас над целью. Потом мы часто замечали этот самолет-корректировщик, и Линч прозвал его «Черным рыцарем».
Припоминая сейчас разговор летчиков у доски объявлений перед нашим первым боевым вылетом, я должен признать, что они не ошибались: Мерроу действительно оказался настоящим первоклассником. Он даже испытывал удовольствие во время второго полета – во время этого ужасного рейда на Бремен. Меня заразили его бесшабашная удаль и самоуверенность. Заразили настолько, что все происходящее показалось мне каким-то спектаклем. Мне нравилось смотреть, как рвутся зенитные снаряды, оставляя клубы дыма, как в небе молниеносно, словно на ускоренной киноленте, возникают хорошенькие пухленькие облачка; представляю, как выглядело бы это зрелище под музыку, с участием полуобнаженной Полетты Годдард, появляющейся в клубах белого пуха. Нет, все это нереально, нереально! Я видел несколько вражеских истребителей, но было трудно принять их всерьез, мне казалось, что они не летят, а скользят. Да, они не летели, а скользили боком. Такое впечатление возникало из-за разности скоростей – нашей и противника. В момент атаки в лоб скорость сближения между нами доходила до шестисот миль в час, но нам всегда казалось, что истребители летят на нас не по прямой, а наплывают откуда-то сбоку.
– Внимание! – крикнул я однажды, забыв включить переговорное устройство.
Кто-то на нашем самолете выстрелил, и я услышал в наушниках громкий голос Хендауна: «Да это же „спит“!»
– Как бы не так! – откликнулся Фарр. – Будь он проклят!
Именно в эту минуту я вспомнил, как мы праздновали в детстве Четвертое июля; я вспомнил темный берег, потом смутно разглядел отца, наклонившегося с тлеющей головешкой в руке, затем яркую вспышку над головой, сопровождаемую негромким треском, голубые и зеленые космы пламени в небе, запах сгоревшего пороха и мою смешливую радость, вызванную не столько шумом и россыпью разноцветных искр среди звезд, сколько видом бегущего отца, словно вся его строгость ко мне внезапно обернулась против него самого и, преследуемый ею, он мчался, насколько позволял тяжелый прибрежный песок.
– О Боже, «Старая ворона» валится! – взвизгнул Прайен в переговорную систему.
– Парашюты видны? – спросил Хендаун.
– Нет, ты придешь вытаскивать меня, если заест эту проклятую турель? – дрожащим голосом спросил Сейлин.
– Не волнуйся, Малыш.
Теперь я понимаю, что каким бы «первоклассником» ни был Мерроу, это не помешало ему сосредоточиться на самом важном: на атаке, заключительном усилии охотника. С самого начала полета он готовил и самолет и нас, его экипаж, к завершающему удару.
– Мы проделали долгий путь, – не раз повторял он перед тем, как подойти к цели. – Постараемся же сделать так, чтобы наши усилия не пропали даром. Макс, у тебя все готово?
– А как же!
Каждую сброшенную бомбу Брандт провожал возгласом: «Ура!» После рейда Хеверстроу рассказывал мне, что при виде падающих бомб Брандт от полноты чувств даже подпрыгивал на сиденье, как ребенок, радующийся тому, что он швырнул в мир ненужный ему отныне стульчик – это Бранд-то, который на земле был таким вежливым и молчаливым!
Мы понесли тяжелые потери (хотя в то время я не знал об этом) на обратном пути, когда у нас уже притупилось внимание; а тут еще в самые трудные минуты Мерроу достал планшет и поднял так, чтобы я его видел. Глаза Базза, прикрытые летными очками, напоминали в эту минуту глаза Эдди Кантора. На планшет было наклеено изображение нагой женщины. Я не мог думать ни о чем другом, кроме того, что у нас в кабине тридцать четыре ниже нуля, Мерроу же рукой в летной перчатке гладил обнаженную красавицу.
Как только мы встретились с самолетами прикрытия, а истребители противника наконец-то оставили нас в покое, по переговрному устройству началась возбужденная болтовня. Предполагалось, что в таких случаях обязанность наводить порядок лежала на мне, но сейчас самое активное участие в разговоре принимал Мерроу; тут уж я ничего не мог поделать.
– Никудышные у них зенитчики! – крикнул Мерроу.
– Ну, не скажите, – отозвался Хендаун с напускной озабоченностью. – Уж если вам хочется что-то сказать, скажите так: «Надеюсь, в следующий раз огонь противника не будет точнее». Не надо забывать об осторожности.
– И все же зенитчики у них никудышные! – повторил Мерроу.
На разборе рейда Мерроу держал под мышкой свой планшет. Провести разбор мы уговорили Стива Мэрике, и у меня сложилось впечатление, что Мерроу чуточку переигрывал. Но Мээрике был невозмутимо серьезен с Баззом до тех пор, пока на вопрос о типах самолетов противника Базз не поднял планшет и не сказал: «Вот взгляните, я даже брал с собой опознавательную таблицу».
Мэрике, видимо, нашел, что Базз хватил через край, и надулся.
Мерроу заметил это.
– Нет, но вы только послушайте! Я веду самолет и одновременно наблюдаю. Никто не наблюдает лучше меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122
На следующий день нас послали бомбить самолетный завод «Фокке-Вульф» в Бремене, и этот рейд оказался самым тяжелым из всех, в которых когда-либо принимало участие наше авиационное крыло. Из ста пятнадцати «летающих крепостей» девять тут же вернулись на базу, а шестнадцать были сбиты. Нам оставалось только благодарить судьбу за то, что мы так мало знали о происходившем. Затуманенный ужас – это не столько ужас, сколько туман; вероятно, поэтому кажется, что невежды и глупцы лишены нервов.
Мы вылетели в девять тридцать, с полуминутными интервалами, собрались над базой, всей группой прилетели в Тсарлей и, совершив широкий разворот влево, пристроились за тсарлейской группой, летевшей на тысячу футов выше нас; образовав почти идеальный круг, обе группы направились к Кингс-Линну – последней нашей вехе на побережье Англии; в пути к нам присоединились еще две группы. Над Кингс-Линном мы прошли точно в час «Ч», на высоте примерно в десять тысяч футов, а над Уошем постепенно поднялись на двадцать тысяч.
Над Северным морем Хендаун со своего места у верхней турели заметил одинокую «летающую крепость»; она находилась впереди нас, в направлении, соответствующем положению цифры «два» на часовом циферблате. Для определения местонахождения самолетов у нас применялась часовая система: воздушную сферу мы представляли себе в виде обращенного вверх циферблата, самих себя – в центре, двенадцать часов – строго впереди нас, шесть часов – строго позади, другие часы – в положенных им точках. «Летающая крепость», обнаруженная Хендауном в направлении двух часов, показалась нам черной; все остальные тоже заметили ее и удивились: слишком уж оторвался самолет от своего подразделения; кто-то высказал предположение, что это разведчик погоды. Высказывались и другие догадки, но ни одна из них не подтвердилась; некоторое время спустя мы узнали, что эта «летающая крепость» совершила вынужденную посадку на занятой немцами территории, что они отремонтировали ее и использовали для наблюдения за воздухом; экипаж самолета своевременно радировал наш курс, скорость и высоту, так что немцы каждый раз подстерегали нас над целью. Потом мы часто замечали этот самолет-корректировщик, и Линч прозвал его «Черным рыцарем».
Припоминая сейчас разговор летчиков у доски объявлений перед нашим первым боевым вылетом, я должен признать, что они не ошибались: Мерроу действительно оказался настоящим первоклассником. Он даже испытывал удовольствие во время второго полета – во время этого ужасного рейда на Бремен. Меня заразили его бесшабашная удаль и самоуверенность. Заразили настолько, что все происходящее показалось мне каким-то спектаклем. Мне нравилось смотреть, как рвутся зенитные снаряды, оставляя клубы дыма, как в небе молниеносно, словно на ускоренной киноленте, возникают хорошенькие пухленькие облачка; представляю, как выглядело бы это зрелище под музыку, с участием полуобнаженной Полетты Годдард, появляющейся в клубах белого пуха. Нет, все это нереально, нереально! Я видел несколько вражеских истребителей, но было трудно принять их всерьез, мне казалось, что они не летят, а скользят. Да, они не летели, а скользили боком. Такое впечатление возникало из-за разности скоростей – нашей и противника. В момент атаки в лоб скорость сближения между нами доходила до шестисот миль в час, но нам всегда казалось, что истребители летят на нас не по прямой, а наплывают откуда-то сбоку.
– Внимание! – крикнул я однажды, забыв включить переговорное устройство.
Кто-то на нашем самолете выстрелил, и я услышал в наушниках громкий голос Хендауна: «Да это же „спит“!»
– Как бы не так! – откликнулся Фарр. – Будь он проклят!
Именно в эту минуту я вспомнил, как мы праздновали в детстве Четвертое июля; я вспомнил темный берег, потом смутно разглядел отца, наклонившегося с тлеющей головешкой в руке, затем яркую вспышку над головой, сопровождаемую негромким треском, голубые и зеленые космы пламени в небе, запах сгоревшего пороха и мою смешливую радость, вызванную не столько шумом и россыпью разноцветных искр среди звезд, сколько видом бегущего отца, словно вся его строгость ко мне внезапно обернулась против него самого и, преследуемый ею, он мчался, насколько позволял тяжелый прибрежный песок.
– О Боже, «Старая ворона» валится! – взвизгнул Прайен в переговорную систему.
– Парашюты видны? – спросил Хендаун.
– Нет, ты придешь вытаскивать меня, если заест эту проклятую турель? – дрожащим голосом спросил Сейлин.
– Не волнуйся, Малыш.
Теперь я понимаю, что каким бы «первоклассником» ни был Мерроу, это не помешало ему сосредоточиться на самом важном: на атаке, заключительном усилии охотника. С самого начала полета он готовил и самолет и нас, его экипаж, к завершающему удару.
– Мы проделали долгий путь, – не раз повторял он перед тем, как подойти к цели. – Постараемся же сделать так, чтобы наши усилия не пропали даром. Макс, у тебя все готово?
– А как же!
Каждую сброшенную бомбу Брандт провожал возгласом: «Ура!» После рейда Хеверстроу рассказывал мне, что при виде падающих бомб Брандт от полноты чувств даже подпрыгивал на сиденье, как ребенок, радующийся тому, что он швырнул в мир ненужный ему отныне стульчик – это Бранд-то, который на земле был таким вежливым и молчаливым!
Мы понесли тяжелые потери (хотя в то время я не знал об этом) на обратном пути, когда у нас уже притупилось внимание; а тут еще в самые трудные минуты Мерроу достал планшет и поднял так, чтобы я его видел. Глаза Базза, прикрытые летными очками, напоминали в эту минуту глаза Эдди Кантора. На планшет было наклеено изображение нагой женщины. Я не мог думать ни о чем другом, кроме того, что у нас в кабине тридцать четыре ниже нуля, Мерроу же рукой в летной перчатке гладил обнаженную красавицу.
Как только мы встретились с самолетами прикрытия, а истребители противника наконец-то оставили нас в покое, по переговрному устройству началась возбужденная болтовня. Предполагалось, что в таких случаях обязанность наводить порядок лежала на мне, но сейчас самое активное участие в разговоре принимал Мерроу; тут уж я ничего не мог поделать.
– Никудышные у них зенитчики! – крикнул Мерроу.
– Ну, не скажите, – отозвался Хендаун с напускной озабоченностью. – Уж если вам хочется что-то сказать, скажите так: «Надеюсь, в следующий раз огонь противника не будет точнее». Не надо забывать об осторожности.
– И все же зенитчики у них никудышные! – повторил Мерроу.
На разборе рейда Мерроу держал под мышкой свой планшет. Провести разбор мы уговорили Стива Мэрике, и у меня сложилось впечатление, что Мерроу чуточку переигрывал. Но Мээрике был невозмутимо серьезен с Баззом до тех пор, пока на вопрос о типах самолетов противника Базз не поднял планшет и не сказал: «Вот взгляните, я даже брал с собой опознавательную таблицу».
Мэрике, видимо, нашел, что Базз хватил через край, и надулся.
Мерроу заметил это.
– Нет, но вы только послушайте! Я веду самолет и одновременно наблюдаю. Никто не наблюдает лучше меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122