он шел рядом с генералом Икером и несколькими офицерами его свиты, о чем-то быстро говорил и оживленно жестикулировал. Они прошли почти рядом с нами, и я успел разглядеть фуражку генерала с вынутой из тульи проволокой, как у самого захудалого летчика; мне бросилась в глаза и его бледность, но Бинз и несколько тщательно выбритых штабистов оказались между мной и генералом, так что я видел великого человека всего лишь несколько мгновений. Я ненавидел его, он олицетворял холодную, безжалостную длань высшей власти, но в то же время я трепетал от сознания, что нахожусь так близко к нему, и вытягивал шею, чтобы взглянуть еще раз, но Бинз загораживал его от меня.
Сейчас мне понятно, почему я испытывал к полковнику Бинзу двойственное чувство. Прошла только неделя, как мы вернулись из дома отдыха, – наступило двадцать третье июля, и хотя никаких боевых действий за это время не проводилось, если не считать тренировочного полета авиагруппы и отмененного рейда, мы успели убедиться, что летчики вполне довольны назначением Бинза командиром. Мерроу ненавидел Бинза, но меня к нему влекло. Это был высокий худой человек двадцати девяти лет, с бескровным лицом и серыми выпуклыми глазами, полуприкрытыми тяжелыми веками; его черные, тщательно приглаженные на затылке волосы были коротко подстрижены, а в уголках губ постоянно таилось что-то похожее на горькую усмешку. Уитли Бинз вел аскетическую жизнь – не пил, не курил и совершенно не интересовался женщинами. «Целомудренный Уит» – так называли его ребята за выпивкой в баре. Даже в спокойном состоянии он выглядел каким-то страдающим и удрученным; обычно он сидел, ссутулясь и крепко сжимая себя скрещенными руками, словно страдал от холода или страха. Несмотря на резкость и замкнутость Бинза, его всегда окружала группа горячих приверженцев – Мерроу презрительно называл их «кликой Бинза». Бледный, с задумчивыми глазами, он походил на ученого или на поэта, но среди авиаторов славился как самый отчаянный из всех отчаянных пилотов. «Бинз? Да что ты, дружище, ведь это он на Б-17 совершил над аэродромом Макдилл такой лихой разворот, что у меня до сих пор поджилки трясутся!..»
Недавно Бинз сделал отличное дело. Вернувшись из дома отдыха, мы обнаружили, что боевой дух летчиков нашей группы и мог бы быть хуже, да некуда. Траммер оказался никудышным командиром. Басня о насмешках Сайлджа над Герингом распространилась с быстротой эпидемии, и люди ей поверили. Геринг поклялся разделаться с нами. Сам Бинз, – Великая Гранитная Челюсть, – не отличаясь красноречием, не решался побеседовать с летчиками и рассеять их беспокойство и поэтому, собрав нас как-то днем в начале недели в комнате для инструктажей, не очень связно сказал, что люди с открытыми глазами будут драться лучше, чем с закрытыми, и напустил на нас Стива Мэрике с анализом (первым, который я слышал за все то время, что рисковал жизнью) наших боевых действий. Стив сообщил, что наши рейды предпринимаются вовсе не по чьей-то прихоти или из-за отсутствия координации с союзниками, а являются частью принятого месяц назад плана согласованного воздушного наступления, в соответствии с которым американские «летающие крепости», «либерейторы» и средние бомбардировщики в дневное время, а самолеты английских ВВС в ночное наносили бомбовые удары по тщательно выбранным целям перед вторжением в Европу. Хотя нам все еще предстояло время от времени бомбить базы подводных лодок, в дальнейшем основными объектами налетов станут немецкие авиационные заводы, прежде всего заводы, выпускающие истребители, некоторые отрасли промышленности по производству дефицитных материалов вроде подшипников, синтетического каучука, горючего, а также военный автомобильный транспорт.
Когда Мэрике закончил свое выступление, поднялся Целомудренный Уит и произнес всего одну, но, как видно, тщательно обдуманную и отрепетированную фразу:
– В дополнение к сказанному, господа, прошу вас помнить, что наши боевые товарищи, вынужденные, по несчастью, парашютироваться и оказавшиеся в руках врага, могут неправильно истолковать временную пассивность авиации, поскольку связывают каждое наше усилие, даже самое незначительное, с надеждой на свое скорое освобождение.
Он сел, явно утомленный столь сложной речью, которой, очевидно, рассчитывал затронуть наши чувства, и мы вышли из помещения молчаливые, спокойные и, пожалуй, исполненные воинственного духа.
12
Бинз подвел генерала и офицеров его штаба к складному столику, стоявшему поблизости от того места, где расположились раненые и медсестры.
Генерал произнес коротенькую речь, вроде тех, какие он, видимо, не раз произносил раньше. Выслушав ее, мы искренне поверили (чего, вероятно, не скажешь о самом генерале), что никто не сражается так героически, как мы.
Затем без всяких пышных слов полковник Бинз принялся вызывать людей для получения наград из рук генерала. Сначала вручались так называемые автоматические награды – медали «Пурпурное сердце» и «Авиационные». «Авиационными медалями» летчиков награждали просто за определенное количество боевых вылетов, и медалей оказалось так много, что их выдавали командиру корабля сразу по коробке на экипаж. Тех, кому полагалось «Пурпурное сердце», вызывали поименно, и они выходили из строя подтянутые, вскинув голову и печатая шаг, что не так-то часто наблюдалось среди летчиков. Генерал бормотал каждому несколько слов, и награжденный возвращался на свое место с пылающим лицом и глазами, полными гордости. Затем генерал вручил медали раненым и удостоил коротенькой беседой тяжелораненого, лежавшего на вынесенной госпитальной койке.
Все это происходило под небом, где проносились рваные облака, гонимые обычным для этого времени года бризом, в глубоком молчании, нарушаемом лишь хлопаньем блестящего нейлонового конуса на диспетчерской вышке да бормотанием полковника и генерала, и произвело на меня сильное впечатление. Нет, я, пожалуй, не испытывал особой восторженности – к ней примешивалась какая-то острая боль, но в то же время жизнь казалась мне прекрасной.
Из Саутпорта мы вернулись в субботу на прошлой неделе; Дэфни немедленно приехала в Бертлек, и после разлуки счастье вновь обладать друг другом было поистине безмерно. Она пробыла со мной до четверга; вдвоем мы наслаждались покоем. Только в четверг утром она уехала в Кембридж закончить кое-какие служебные дела. Вид Линча встревожил меня, я застал его побледневшим, осунувшимся и апатичным; он больше не читал поэм и не выступал по местному радиовещанию со всякими курьезными объявлениями; глядя на своего измученного друга, я почувствовал, как все же освежил меня отдых. Вот так же бы отдохнуть и Линчу. Встреча с сержантами нашего экипажа после недельного отсутствия получилась даже волнующей. Прайен вернулся с чем-то вроде хронического поноса, и я навестил его в госпитале, где ему давали сульфагуанадин; он тискал мне руку и со слезами жаловался, что состояние здоровья скоро лишит его возможности летать в составе экипажа, лучшего на всем европейском театре военных действий. К моему удовольствию, Мерроу отчасти, видимо, обрел свой прежний темперамент. Дней через четыре-пять после нашего возвращения он обнаружил, что Батчер Лемб, беспокоясь о собственной безопасности, стащил со списанного самолета солидный кусок бронеспинки и прикрепил его болтами к стенке радиоотсека;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122
Сейчас мне понятно, почему я испытывал к полковнику Бинзу двойственное чувство. Прошла только неделя, как мы вернулись из дома отдыха, – наступило двадцать третье июля, и хотя никаких боевых действий за это время не проводилось, если не считать тренировочного полета авиагруппы и отмененного рейда, мы успели убедиться, что летчики вполне довольны назначением Бинза командиром. Мерроу ненавидел Бинза, но меня к нему влекло. Это был высокий худой человек двадцати девяти лет, с бескровным лицом и серыми выпуклыми глазами, полуприкрытыми тяжелыми веками; его черные, тщательно приглаженные на затылке волосы были коротко подстрижены, а в уголках губ постоянно таилось что-то похожее на горькую усмешку. Уитли Бинз вел аскетическую жизнь – не пил, не курил и совершенно не интересовался женщинами. «Целомудренный Уит» – так называли его ребята за выпивкой в баре. Даже в спокойном состоянии он выглядел каким-то страдающим и удрученным; обычно он сидел, ссутулясь и крепко сжимая себя скрещенными руками, словно страдал от холода или страха. Несмотря на резкость и замкнутость Бинза, его всегда окружала группа горячих приверженцев – Мерроу презрительно называл их «кликой Бинза». Бледный, с задумчивыми глазами, он походил на ученого или на поэта, но среди авиаторов славился как самый отчаянный из всех отчаянных пилотов. «Бинз? Да что ты, дружище, ведь это он на Б-17 совершил над аэродромом Макдилл такой лихой разворот, что у меня до сих пор поджилки трясутся!..»
Недавно Бинз сделал отличное дело. Вернувшись из дома отдыха, мы обнаружили, что боевой дух летчиков нашей группы и мог бы быть хуже, да некуда. Траммер оказался никудышным командиром. Басня о насмешках Сайлджа над Герингом распространилась с быстротой эпидемии, и люди ей поверили. Геринг поклялся разделаться с нами. Сам Бинз, – Великая Гранитная Челюсть, – не отличаясь красноречием, не решался побеседовать с летчиками и рассеять их беспокойство и поэтому, собрав нас как-то днем в начале недели в комнате для инструктажей, не очень связно сказал, что люди с открытыми глазами будут драться лучше, чем с закрытыми, и напустил на нас Стива Мэрике с анализом (первым, который я слышал за все то время, что рисковал жизнью) наших боевых действий. Стив сообщил, что наши рейды предпринимаются вовсе не по чьей-то прихоти или из-за отсутствия координации с союзниками, а являются частью принятого месяц назад плана согласованного воздушного наступления, в соответствии с которым американские «летающие крепости», «либерейторы» и средние бомбардировщики в дневное время, а самолеты английских ВВС в ночное наносили бомбовые удары по тщательно выбранным целям перед вторжением в Европу. Хотя нам все еще предстояло время от времени бомбить базы подводных лодок, в дальнейшем основными объектами налетов станут немецкие авиационные заводы, прежде всего заводы, выпускающие истребители, некоторые отрасли промышленности по производству дефицитных материалов вроде подшипников, синтетического каучука, горючего, а также военный автомобильный транспорт.
Когда Мэрике закончил свое выступление, поднялся Целомудренный Уит и произнес всего одну, но, как видно, тщательно обдуманную и отрепетированную фразу:
– В дополнение к сказанному, господа, прошу вас помнить, что наши боевые товарищи, вынужденные, по несчастью, парашютироваться и оказавшиеся в руках врага, могут неправильно истолковать временную пассивность авиации, поскольку связывают каждое наше усилие, даже самое незначительное, с надеждой на свое скорое освобождение.
Он сел, явно утомленный столь сложной речью, которой, очевидно, рассчитывал затронуть наши чувства, и мы вышли из помещения молчаливые, спокойные и, пожалуй, исполненные воинственного духа.
12
Бинз подвел генерала и офицеров его штаба к складному столику, стоявшему поблизости от того места, где расположились раненые и медсестры.
Генерал произнес коротенькую речь, вроде тех, какие он, видимо, не раз произносил раньше. Выслушав ее, мы искренне поверили (чего, вероятно, не скажешь о самом генерале), что никто не сражается так героически, как мы.
Затем без всяких пышных слов полковник Бинз принялся вызывать людей для получения наград из рук генерала. Сначала вручались так называемые автоматические награды – медали «Пурпурное сердце» и «Авиационные». «Авиационными медалями» летчиков награждали просто за определенное количество боевых вылетов, и медалей оказалось так много, что их выдавали командиру корабля сразу по коробке на экипаж. Тех, кому полагалось «Пурпурное сердце», вызывали поименно, и они выходили из строя подтянутые, вскинув голову и печатая шаг, что не так-то часто наблюдалось среди летчиков. Генерал бормотал каждому несколько слов, и награжденный возвращался на свое место с пылающим лицом и глазами, полными гордости. Затем генерал вручил медали раненым и удостоил коротенькой беседой тяжелораненого, лежавшего на вынесенной госпитальной койке.
Все это происходило под небом, где проносились рваные облака, гонимые обычным для этого времени года бризом, в глубоком молчании, нарушаемом лишь хлопаньем блестящего нейлонового конуса на диспетчерской вышке да бормотанием полковника и генерала, и произвело на меня сильное впечатление. Нет, я, пожалуй, не испытывал особой восторженности – к ней примешивалась какая-то острая боль, но в то же время жизнь казалась мне прекрасной.
Из Саутпорта мы вернулись в субботу на прошлой неделе; Дэфни немедленно приехала в Бертлек, и после разлуки счастье вновь обладать друг другом было поистине безмерно. Она пробыла со мной до четверга; вдвоем мы наслаждались покоем. Только в четверг утром она уехала в Кембридж закончить кое-какие служебные дела. Вид Линча встревожил меня, я застал его побледневшим, осунувшимся и апатичным; он больше не читал поэм и не выступал по местному радиовещанию со всякими курьезными объявлениями; глядя на своего измученного друга, я почувствовал, как все же освежил меня отдых. Вот так же бы отдохнуть и Линчу. Встреча с сержантами нашего экипажа после недельного отсутствия получилась даже волнующей. Прайен вернулся с чем-то вроде хронического поноса, и я навестил его в госпитале, где ему давали сульфагуанадин; он тискал мне руку и со слезами жаловался, что состояние здоровья скоро лишит его возможности летать в составе экипажа, лучшего на всем европейском театре военных действий. К моему удовольствию, Мерроу отчасти, видимо, обрел свой прежний темперамент. Дней через четыре-пять после нашего возвращения он обнаружил, что Батчер Лемб, беспокоясь о собственной безопасности, стащил со списанного самолета солидный кусок бронеспинки и прикрепил его болтами к стенке радиоотсека;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122