«Тут жарко и всё медленно.
Вот почему мы много ебемся, много дерёмся, много жрём и много пьём».
В Филадельфии я ебался в кабинке мужского туалета
В Коламбии он сказал:
«Власть белых – это хорошо», а я ответил:
«Хайль „Бадвайзер“.
В Вермонте я видел, как его сбила машина
В Олбани я видел, как его забрали в дурдом
В Бостоне она сказала, что её подруга не стирала рубашку, потому что я вытирал ею пот
В Линкольне пришли двадцать человек, и все они сидели сзади или рано ушли
В Мемфисе он колотил по сцене медным кастетом
В Хобокене меня рвало последние три песни
В Чикаго меня рвало последние четыре
В Цинциннати я блевал кровью
Здесь в Лос-Анджелесе я пережидаю
…

Люди теряются
Будильник прозвонил, и кто-то потерялся
Вдруг оказалось, что прошло пять лет
Та же работа
Они смотрят на себя в зеркало
Не в силах понять, куда они девались
Грязная закулисная интрига
Кто-то потерялся и был уничтожен
Люди бродят по улицам, как бессловесные твари
Хватает ума лишь на жестокость
Они прикованы к телевизору
Можно откупорить ещё одно пиво
Солнце заходит на другой день
Саморазрушение медленное и полное
Какие гадости мы делаем с собой
…

Мне звонят безумные девушки
Поздно вечером
Их голоса звучат, словно с другой планеты
Как-то ночью одна звонит из какой-то психушки в округе Ориндж
Рассказывает, что её засунули туда родители
Они больше не хотят её видеть
Старший брат сказал ей, что она уродина
Она ему верит
Она рыдает в трубку
Говорит, что он встречается с девушкой, которую прозвали
Мисс Хантингтон-Бич
Она спрашивает, правда ли она уродина
Я отвечаю, что вовсе нет
Она говорит, что её брат – мой большой поклонник
И он бы не поверил, что мы сейчас разговариваем
Она говорит, что живёт в палате
И вокруг неё всё время множество других детей
Крутая жуткая реальность
Ей ещё нет тринадцати
Она спрашивает, нельзя ли позвонить как-нибудь ещё
Я говорю, конечно можно
Она говорит пока и вешает трубку
Я смотрю в потолок и пытаюсь заснуть
Мне сейчас так одиноко
…

1:22 ночи
Телефонные звонки
Межгород
Она бросила лечение
Нервничает из-за того, что у неё новый психоаналитик
Хочет, чтобы её подруги тоже слезли с наркотиков
«Она пашет как проклятая всю неделю.
Получает зарплату в пятницу и всё уходит в нос.
Пытается бросить, но это трудно».
Она говорит, что весь прошлый год она сидела на таблетках
Она сидела у себя в комнате, уставившись на стену
Её домашние делали вид, что её здесь нет
Она ходит в бары, чтобы побыть среди людей
Она не может оставаться в одиночестве надолго, иначе у неё съезжает крыша
Говорит, что приедет в Лос-Анджелес
А голос такой, точно она говорит во сне
Я говорю, что мне через несколько часов вставать
Она злится
Говорит, что я избегаю её
Обзывает меня всякими словами и вешает трубку
Ещё одна ночь испорчена
…

Она звонит мне из психушки в каком-то захолустье
Рассказывает, как её держат в смирительной рубашке
Говорит, что ей становится лучше
Сама этого не чувствует
Но ей твердят, что ей всё время становится лучше
Я думаю о ней, пока она говорит
Она делает в штаны
Мужчины в халатах цепляют к её голове электроды
Я думаю о лабораторных крысах
Запахе дерьма
Всем этим людям становится лучше
Яркие лампы
Белые простыни
Этот чужой человек

Блюз чёрного кофе
Я хотел сделать книгу, которая была бы хорошим спутником в дороге, вроде того, чем была для меня «Чёрная весна» Генри Миллера летом 1984 года. Эта книга собрана из коротких рассказов, дневниковых заметок, эссе и записей снов. Я закончил книгу в 1991 году и переработал в 1992-м.

124 мира
№ 29: Мы идём по улице и спорим. На чём надо ехать: на такси, на автобусе или пойти на кладбище пешком? Я говорю, что не против пройтись. Она говорит, что это для меня чересчур, и останавливает такси. Мы доезжаем до кладбища и входим. Мне не по себе. Не потому, что мне трудно гулять рядом с кучей жмуриков, а потому, что из будочки у ворот сейчас вынырнет кто-нибудь вроде легавого или сторожа и разгундится, какого чёрта мы собираемся здесь делать. Так и вижу какого-нибудь жирного сраного борова:
– Что вы думаете здесь делать? Ищете место, где бы потрахаться, а? Ага, я так и понял… проблядушки. Наверное, прикидываете залезть в какой-нибудь мавзолей и наебетесь до потери сознания, да? А вот и не выйдет! Убирайтесь к чёрту отсюда, пока я из вас всю срань не вышиб до самой остановки. Ты чего на меня пялишься, парень? Давай, попробуй только. Хотел бы я поглядеть. Я тебя так отделаю, что фингал у мамы будет. Убирайтесь к чёрту отсюда, засранцы. Что-нибудь этакое. Мы проходим в ворота, никто не появляется. Идём по неровной потрескавшейся дорожке. Целые семьи лежат в ряд. На некоторых камнях написано просто «младенец». Повсюду плитки с номерами. Участки на продажу. Я думаю о человеке, который идёт по дорожке со смотрителем, – они уже поболтали и посмеялись за чашечкой кофе. Человек смотрит на плиту и говорит смотрителю:
– Вот, вот это место. Оно не куплено? Я хочу, чтобы моё тело лежало именно здесь. Ещё свободно? Отлично. Сколько? О, замечательно. Да, мне нравится, что здесь солнечно. Никаких деревьев поблизости, хорошо. Не хочу, чтобы птицы гадили на моё надгробье, – неважно, что я не буду об этом знать. Шутка. Понимаю, что вы всё это уже слышали, ну, в общем, да, я беру этот участок.
Если бы я хотел выбрать место, где моё тело будет покоиться целую вечность, я хотел бы действительно быть в нём уверенным. Я хочу сказать, действительно уверенным. Я поставил бы палатку и пожил бы там несколько дней. Я знаю, смотрелось бы странненько: например, похороны, и все эти скорбящие шествуют мимо моей яркой оранжевой палатки. Я бы улыбался и махал им, жаря себе сосиски на походной газовой плитке. Я бы, конечно, мозолил всем глаза, но в конце я бы всё знал наверняка. Я подошёл бы к этому смотрителю: взгляд твёрдый, в голосе уверенность.
– Да, сэр, эта могила мне подходит, я уверен. Где мне расписаться?
Я бы не шутил, и он бы это знал это. Наверное, что из этого места вышла бы отличная площадка для гольфа. Здесь есть и пруд, и всё остальное. Нужно быть сильным игроком, чтобы суметь здесь играть, среди сплошных камней, – та ещё задача. Да ладно вам, профессионалам должно быть скучно на своих турнирах. Тут же такие здоровенные поля, а то и крокодил какой выползет. Представьте, как весело будет забивать мячик в мавзолей. А если он приземлится на могилу давно забытого дядюшки? Ладно, у моего отца было обыкновение по выходным выгуливать собак на этой площадке для гольфа. Площадка была огромной. Собаки бегали вокруг и очень радовались. Хорошие и преданные собаки. Они видели, как эти мячи летают по воздуху. Они подносили их и складывали, как горку перепелиных яиц, к отцовским ногам. За сотни ярдов оттуда я видел, как игроки грозят кулаками. Хотя и далеко, но я даже слышал, что они кричат. Всякую срань, вроде: «Чёрт возьми, блядь, эти собаки… мой мяч!» Папаша животики надрывал от смеха. В такие минуты он был почти что человеком. Мы подходим к мавзолею, сплошное железо и гранит. Внутри места больше, чем во многих квартирах, где я жил. Она думает, что внизу могут быть подземные ходы. Я спрашиваю, что, по её мнению, делать куче жмуриков с потайными ходами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65