Официантка подходит принять заказ. Она заказывает сухой мартини, он заказывает чашку кофе. Чуть погодя официантка приходит обратно с напитками. Она говорит:
– Я запуталась, кто есть кто?
Леди говорит:
– Я мартини.
Джентльмен говорит:
– Я кофе.
Официантка ставит напитки на стол и уходит. Она – джин. Холодный, опьяняющий. Заводит, заставляет потерять голову, становится тепло внутри. Если переберёшь, станет плохо и ты вырубишься.
Он – кофе, горячий, дымящийся, фильтрованный. Можешь добавить в него что-нибудь для улучшения вкуса. Портит желудок, возбуждает, напрягает, натягивает. Накачивает, бодрит, выжигает.
Кофе и джин не смешиваются никогда, каждый всё время старается улучшить свой вкус.
…
Мадонна. Когда я слышу её, я хочу пива. Хочу мчаться в авто и играть в кегли. Из-за неё мне хочется бежать за покупками в «Сирс». Из-за неё мне хочется дать пинка вегетарианцам. Когда я слышу её пение, я знаю, что она поёт для меня. Она хочет со мной непристойностей. Когда я вижу её лицо, её глаза, её губы, они говорят со мной, бросают мне вызов… Я становлюсь с нею мерзким. Такое чувство, будто я хочу отжаться много раз подряд от пола или сходить в скобяную лавку. Затем мне нужно остыть. Я должен остыть, мужик. Поможет либо холодный душ, либо пластинка Брюса Спрингстина.
…
Мужчина и женщина
Навсегда разорванные
Навсегда разъединённые
Сцепившись
Терзают плоть друг друга
Ебутся в мелких могилах
Катаются в пропитанной кровью грязи
Он смотрит ей в глаза
Он протискивается в неё
Глубоко в неё
Он вырывает ей матку
И вытряхивает ей на лицо
Он кричит:
Чья это была фантазия?
…
Тараканы – ваши боги. Вы слабы. Вы должны бы молиться им. Они – более совершенная форма жизни, чем вы. Вы затраханы своими идиотскими идиосинкразиями. Вам нужны психоаналитики, транквилизаторы, вам нужен отпуск, вы начинаете войны, совершаете суицид, вы крадёте, вы лжёте, вы мошенничаете. Вы слабы. Вы не можете выжить, вы слишком заняты – таскаете свои огромные мозги. Вынуждены строить тюрьмы, чтобы ваши сородичи не убили вас. Вы убиваете всё. Вы живёте в страхе. Вы не можете жить просто и красиво, как таракан. Вы делаете аборты. Вы занимаетесь бессмысленной деятельностью. Вы слабы, тараканы – ваши боги. Вы недостойны– даже целовать гладкие чешуйки на брюшке матери-тараканихи. Вам они отвратительны, вы их боитесь. Их больше, чем таких, как вы. Вам тошно даже смотреть на них, они заставляют вас блевать. Вы слабы. Тараканы – ваши боги. Отдайте им свою тарелку пищи. Сделаете вы это или нет, они переживут вас и вашу тупость. Вы пытаетесь истребить их газом и ядом, точно так же, как собственный вид. Но таракан возвращается, он ещё сильнее, проворнее, он получил иммунитет. Вы смотрите телевизор, вы запираете двери, чтобы защитить себя от себе подобных. Вы колетесь, продаёте свои тела, вы находите новые изобретательные способы калечить себя и других. Вы слабы. Тараканы – ваши боги.
…
Она касается меня
Джунгли вспыхивают испепеляющим огнём
Как пылающая змея
Я смотрю ей в глаза
И в них мелькает кино
Разбивается машина
Люди пинают трупы
Мужчины выдирают себе трахеи и грозят ими небесам
Я думаю про себя:
Я не хочу этого пережить
Я хочу сгореть в обломках катастрофы
Жареная плоть в джунглях
…
Этой зимой умер мой отец. Просто умер. Я рад, что он умер зимой. Одна мысль, что его тело сохранится в холодную пору. Не кажется ли вам, что так чище? Меньше тления? Мне это нравится. Я почти могу представить его мёртвое лицо. Глаза – застывшие, равнодушно закатившиеся наверх. Отпавшая челюсть. Смотрится как любые фотографии жертв нацистских лагерей. Да, он умер зимней порой. Сохранился в холоде. Такова моя память об этой смерти. Холодный, замороженный, застывший. Совершенно не тронутый летним зноем и влагой. Зноем, который заставляет мои мысли гнить и кипеть в дерьме и разложении. Нет, память о нём живёт в морозильной камере моей души. Тепло сочувствия и нежности не проникает сюда. Этих чувств всё равно не бывает. Я не был ни на похоронах, ни на встречах, что им предшествовали. Я пропустил два момента, при которых мне хотелось бы присутствовать. Я не был при его последнем вздохе. Мне хотелось, чтобы мои глаза оказались близко к его глазам и его последний вздох овеял меня. Я не смог вдохнуть ни единой частицы его последнего вздоха, глядя ему прямо в глаза. Я бы задержал в себе его дыхание, насколько смог, чтобы потом выдохнуть в банку и оставить у себя. На вскрытии я тоже не был. Мне бы очень хотелось посмотреть на его потроха, его мозги, его тело. Расчленённое холодным, аккуратным хирургическим образом.
…Во сне я парил над ним и изучал его вскрытое, рассечённое тело. Он выглядит жалким. Его сморщенный, серо-голубой член. Он выглядит как падаль. Он выглядит беспомощным и тупым. Я ненавижу тупость. Я спускаюсь со своей высоты и пинаю его хрупкие рёбра обитым железом носком сапога. Коронёр отмахивается от меня и велит не подходить, пока он не закончит осмотр тела. Из уважения к его работе я сижу на складном стульчике и читаю журнал. Я не могу сосредоточиться на журнале, потому что вскрытие и зашивание отцовского трупа завораживает. Я спрашиваю, не могу ли я помочь. Мне отказывают, конечно, – такова обычная практика, ближайшим родственникам не разрешают участвовать во вскрытии…
Я хотел бы попросить у коронёра холодное, мёртвое сердце моего отца. Получив сердце, я отнёс бы его домой и приготовил бы сердечный бульон. Я пригласил бы совершенно особенных гостей. Мы беседовали бы о всяких мелочах, потягивали минеральную воду или белое вино и вкушали сердце моего отца. Поминки получились бы очень возвышенные и интимные. От меня потребовалось бы немало стойкости, поскольку я вегетарианец. Однако возможность поужинать отцовским сердцем очень соблазнительна.
…
Когда она кончает:
То привлекает тебя к себе
Дышит короткими рывками
Её глаза закрыты
Голова запрокинута
Рот приоткрыт
Бёдра становятся как сталь а потом плавятся
Она прекрасна
И ты чувствуешь словно ты – всё
Писая в генофонд
Всё опубликованное в книжках «Писая в генофонд» и «Арт и Шок Души» возникло из одного состояния рассудка. Обе, в конечном итоге, вышли под одной обложкой. По большей части материал был написан в Венеции, штат Калифорния, в 1986 году. Я тогда жил через дорогу от весьма бойкого места, где торговали крэком. Дела они вели и днём, и ночью. В какой-то момент его обстреляли из проезжавшей машины, похоже, убили каких-то девчонок. Вскоре после этого притон закрылся.
Я видел это по ТВ. Рейс «Л-1011». Цветные съёмки. Он выглядел как сломанная игрушка. Люди с мешками для мусора собирали конечности. Повсюду разбросаны багаж, одежда, тела и большие куски металла. Я никогда не забуду это зрелище – огромный самолёт, разодранный на куски, распотрошённый, будто его испинали гигантской ногой. Интересно, каково им было. Собирать головы, руки, пальцы и перемешанные внутренности и складывать в пластиковые пакеты. Интересно, эти парни обшаривают карманы мертвецов себе на пиво? Почему нет? На кой хрен жмурику деньги? Мухи, должно быть, кишмя кишат, поскольку лето и всё такое. Спроси у любой, и она тебе скажет: нет ничего лучше свежих кишок в летний день! Телекамера поворачивается к главному коронёру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
– Я запуталась, кто есть кто?
Леди говорит:
– Я мартини.
Джентльмен говорит:
– Я кофе.
Официантка ставит напитки на стол и уходит. Она – джин. Холодный, опьяняющий. Заводит, заставляет потерять голову, становится тепло внутри. Если переберёшь, станет плохо и ты вырубишься.
Он – кофе, горячий, дымящийся, фильтрованный. Можешь добавить в него что-нибудь для улучшения вкуса. Портит желудок, возбуждает, напрягает, натягивает. Накачивает, бодрит, выжигает.
Кофе и джин не смешиваются никогда, каждый всё время старается улучшить свой вкус.
…
Мадонна. Когда я слышу её, я хочу пива. Хочу мчаться в авто и играть в кегли. Из-за неё мне хочется бежать за покупками в «Сирс». Из-за неё мне хочется дать пинка вегетарианцам. Когда я слышу её пение, я знаю, что она поёт для меня. Она хочет со мной непристойностей. Когда я вижу её лицо, её глаза, её губы, они говорят со мной, бросают мне вызов… Я становлюсь с нею мерзким. Такое чувство, будто я хочу отжаться много раз подряд от пола или сходить в скобяную лавку. Затем мне нужно остыть. Я должен остыть, мужик. Поможет либо холодный душ, либо пластинка Брюса Спрингстина.
…
Мужчина и женщина
Навсегда разорванные
Навсегда разъединённые
Сцепившись
Терзают плоть друг друга
Ебутся в мелких могилах
Катаются в пропитанной кровью грязи
Он смотрит ей в глаза
Он протискивается в неё
Глубоко в неё
Он вырывает ей матку
И вытряхивает ей на лицо
Он кричит:
Чья это была фантазия?
…
Тараканы – ваши боги. Вы слабы. Вы должны бы молиться им. Они – более совершенная форма жизни, чем вы. Вы затраханы своими идиотскими идиосинкразиями. Вам нужны психоаналитики, транквилизаторы, вам нужен отпуск, вы начинаете войны, совершаете суицид, вы крадёте, вы лжёте, вы мошенничаете. Вы слабы. Вы не можете выжить, вы слишком заняты – таскаете свои огромные мозги. Вынуждены строить тюрьмы, чтобы ваши сородичи не убили вас. Вы убиваете всё. Вы живёте в страхе. Вы не можете жить просто и красиво, как таракан. Вы делаете аборты. Вы занимаетесь бессмысленной деятельностью. Вы слабы, тараканы – ваши боги. Вы недостойны– даже целовать гладкие чешуйки на брюшке матери-тараканихи. Вам они отвратительны, вы их боитесь. Их больше, чем таких, как вы. Вам тошно даже смотреть на них, они заставляют вас блевать. Вы слабы. Тараканы – ваши боги. Отдайте им свою тарелку пищи. Сделаете вы это или нет, они переживут вас и вашу тупость. Вы пытаетесь истребить их газом и ядом, точно так же, как собственный вид. Но таракан возвращается, он ещё сильнее, проворнее, он получил иммунитет. Вы смотрите телевизор, вы запираете двери, чтобы защитить себя от себе подобных. Вы колетесь, продаёте свои тела, вы находите новые изобретательные способы калечить себя и других. Вы слабы. Тараканы – ваши боги.
…
Она касается меня
Джунгли вспыхивают испепеляющим огнём
Как пылающая змея
Я смотрю ей в глаза
И в них мелькает кино
Разбивается машина
Люди пинают трупы
Мужчины выдирают себе трахеи и грозят ими небесам
Я думаю про себя:
Я не хочу этого пережить
Я хочу сгореть в обломках катастрофы
Жареная плоть в джунглях
…
Этой зимой умер мой отец. Просто умер. Я рад, что он умер зимой. Одна мысль, что его тело сохранится в холодную пору. Не кажется ли вам, что так чище? Меньше тления? Мне это нравится. Я почти могу представить его мёртвое лицо. Глаза – застывшие, равнодушно закатившиеся наверх. Отпавшая челюсть. Смотрится как любые фотографии жертв нацистских лагерей. Да, он умер зимней порой. Сохранился в холоде. Такова моя память об этой смерти. Холодный, замороженный, застывший. Совершенно не тронутый летним зноем и влагой. Зноем, который заставляет мои мысли гнить и кипеть в дерьме и разложении. Нет, память о нём живёт в морозильной камере моей души. Тепло сочувствия и нежности не проникает сюда. Этих чувств всё равно не бывает. Я не был ни на похоронах, ни на встречах, что им предшествовали. Я пропустил два момента, при которых мне хотелось бы присутствовать. Я не был при его последнем вздохе. Мне хотелось, чтобы мои глаза оказались близко к его глазам и его последний вздох овеял меня. Я не смог вдохнуть ни единой частицы его последнего вздоха, глядя ему прямо в глаза. Я бы задержал в себе его дыхание, насколько смог, чтобы потом выдохнуть в банку и оставить у себя. На вскрытии я тоже не был. Мне бы очень хотелось посмотреть на его потроха, его мозги, его тело. Расчленённое холодным, аккуратным хирургическим образом.
…Во сне я парил над ним и изучал его вскрытое, рассечённое тело. Он выглядит жалким. Его сморщенный, серо-голубой член. Он выглядит как падаль. Он выглядит беспомощным и тупым. Я ненавижу тупость. Я спускаюсь со своей высоты и пинаю его хрупкие рёбра обитым железом носком сапога. Коронёр отмахивается от меня и велит не подходить, пока он не закончит осмотр тела. Из уважения к его работе я сижу на складном стульчике и читаю журнал. Я не могу сосредоточиться на журнале, потому что вскрытие и зашивание отцовского трупа завораживает. Я спрашиваю, не могу ли я помочь. Мне отказывают, конечно, – такова обычная практика, ближайшим родственникам не разрешают участвовать во вскрытии…
Я хотел бы попросить у коронёра холодное, мёртвое сердце моего отца. Получив сердце, я отнёс бы его домой и приготовил бы сердечный бульон. Я пригласил бы совершенно особенных гостей. Мы беседовали бы о всяких мелочах, потягивали минеральную воду или белое вино и вкушали сердце моего отца. Поминки получились бы очень возвышенные и интимные. От меня потребовалось бы немало стойкости, поскольку я вегетарианец. Однако возможность поужинать отцовским сердцем очень соблазнительна.
…
Когда она кончает:
То привлекает тебя к себе
Дышит короткими рывками
Её глаза закрыты
Голова запрокинута
Рот приоткрыт
Бёдра становятся как сталь а потом плавятся
Она прекрасна
И ты чувствуешь словно ты – всё
Писая в генофонд
Всё опубликованное в книжках «Писая в генофонд» и «Арт и Шок Души» возникло из одного состояния рассудка. Обе, в конечном итоге, вышли под одной обложкой. По большей части материал был написан в Венеции, штат Калифорния, в 1986 году. Я тогда жил через дорогу от весьма бойкого места, где торговали крэком. Дела они вели и днём, и ночью. В какой-то момент его обстреляли из проезжавшей машины, похоже, убили каких-то девчонок. Вскоре после этого притон закрылся.
Я видел это по ТВ. Рейс «Л-1011». Цветные съёмки. Он выглядел как сломанная игрушка. Люди с мешками для мусора собирали конечности. Повсюду разбросаны багаж, одежда, тела и большие куски металла. Я никогда не забуду это зрелище – огромный самолёт, разодранный на куски, распотрошённый, будто его испинали гигантской ногой. Интересно, каково им было. Собирать головы, руки, пальцы и перемешанные внутренности и складывать в пластиковые пакеты. Интересно, эти парни обшаривают карманы мертвецов себе на пиво? Почему нет? На кой хрен жмурику деньги? Мухи, должно быть, кишмя кишат, поскольку лето и всё такое. Спроси у любой, и она тебе скажет: нет ничего лучше свежих кишок в летний день! Телекамера поворачивается к главному коронёру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65