Слишком велика, чтобы возвращаться в неё, – это последнее, что хотелось бы сделать. Солнце исчезает, и вокруг нас сгущается ночь. Одна из тех великолепных ночей, что всегда здесь бывают. Я слушаю про её соседку по квартире, она с Востока. Её брат прослушивал её телефон, чтобы сдать её государству. Непонятные люди – те, кто знает, как пользоваться родством к своей выгоде. Вроде бы никогда тебя не выдаст, он же твой брат. Ещё как выдаст. Твой брат – человек. И твоя мать тоже. Как насчёт места, куда можно было бы прийти, заплатить немного денег и сидеть с кем-то вдвоём в комнате, и доверять этому человеку полностью, а потом через некоторое время уходить с чувством, что на самом деле есть человек, на которого полностью можно положиться. И тебе было бы хорошо, потому что ты за это заплатил. Я не доверяю никому и не прошу ни о чем никого, кому я не заплатил. А вы? В какую же срань мы все сейчас вляпались.
3 июня. Дюссельдорф, Германия: Вчера вечером мой череп взорвался прямо на сцене. Интересно, заметил ли это кто-нибудь из публики. Я видел яркие огни и дым. Я чувствовал, как моё сердце вопит и умирает. Было так жарко, и музыка была тяжёлой. Мне пришло в голову, что музыка может быть такой тяжёлой, что уничтожает тех, кто её играет. Это честь – быть уничтоженным музыкой. Укрепляй тело, чтобы противостоять музыке, в создании которой ты участвовал. Музыке нет дела. Музыка вырвет тебе кишки и рассмеётся тебе в лицо. Жара сделала меня ясновидцем. Я слышал вопли погибших во Вьетнаме и отвечал им собственным воплем. Никто бы не поверил мне, если б я даже рассказал. Я посмотрел вверх, на прожекторы, и почувствовал себя таким одним.
12 июня. Флоренция, Италия: Никакая срань не работает, и понимаешь, что ты, должно быть, в Италии. Города почти не видел, да и не хочется. Что-то в этой стране меня выводит из себя. Может, потому, что никто ни хера тут ни в чём не смыслит. Если ты от этого приходишь в бешенство, они тоже приходят в бешенство. О себе я не беспокоюсь. У меня хорошо получается лежать в койке этого купе и заново переживать стычки со смертью. Сочинять дурацкие разговоры с бабами, которых не существует. Обдумывать способы одурачить себя, чтобы захотеть жить дальше. Мне нравится в этой норе, в этом тёмном ящике. Не нужно никого видеть, и мне хоть легко здесь дышится. Я стал врагом языка. Когда люди заговаривают со мной, я ненавижу их за то, что они пользуются языком, который причиняет мне боль. Я не хочу разговаривать. Я хочу удрать от всех, кто хочет узнать меня. Когда кто-то пытается со мной заговорить, я только чувствую пустоту языка, отчаянье слов. Голод от потребности общаться. У меня есть своя правда, в которой я знаю, что никогда и никак не смогу им ответить тем, что не вышло из тёмной комнаты моего сознания. Я знаю лишь ужас и уродство. Я лучше оставлю всё это в себе. Это как накрывать своим телом ручные гранаты. Я вышел пораньше и попытался разговориться с пареньком, который продавал кошмарные пиратские майки на улице перед залом. Великолепный получился разговор. Я сказал ему, что он ёбаный ворюга. Он улыбнулся и пожал плечами. Я велел ему съёбывать отсюда, а он ответил, что не может, он уже купил эти футболки. Я сказал ему, что он мешает нашим гастролям. Он ответил: ему жаль, но это его работа. Я сказал, что сейчас изобью его на хуй. Он попросил меня этого не делать. Я схватил большую груду футболок и стал бросать их людям на улице. Он скакал вокруг, пытаясь забрать их, а я держал его и не давал отбирать майки у прохожих. Я сказал ему, посмотри, как люди довольны, когда им просто так раздают футболки. Я действительно ничего не мог сделать, чтобы уговорить этого парнишку уйти, и я вовсе не питал к нему ненависти: он выглядел слишком славным, чтоб я мог на него злиться. В конце концов, мне-то по хуй, но футболки были мерзкие. Мне жаль тех, кто их купил.
24 июня. Лос-Анджелес, Калифорния: Местечко тут мёртвое, если не считать убийц. На каждом углу бляди, повсюду свиньи. Выгоревшие изнутри дома. Кучи гравия. Мужики работают в каркасах гигантских закопчённых конструкций. Друг в больнице. Ещё одного убивает город. Моя комната пахнет Смертью. Я чувствую её в чулане. Я чувствую запах крови. Запах мозгов. Скоро я уезжаю. В этом городе я голодаю по истинной жизни. Здесь разбиваются сердца, а все жители умрут в страшных муках. Я не буду в их числе. Я человек дороги, и я уезжаю при первой возможности. Если вы задержитесь здесь ненадолго, убийство совершится над вами. Поверьте мне, они все подонки.
30 июня. Коламбия, Миссури: Меня все бесят и сводят с ума. Чем больше они говорят, тем больше меня скрючивает. Я сижу один, а они постоянно подходят со своими словами. Если б я не был так выёбан, чтобы можно было с ними разговаривать, но я выёбан и не могу говорить. Я играю через час и не знаю, каково им. Я знаю, что им явно не так, как нам. Если б им было так, они б не лезли на сцену и не ебали нам мозг. После концерта я сижу и ем, а ко мне подсаживается женщина и говорит, что ей нравится то, что я делаю, вот только не нравится одно – то, что я говорю про свиней. Она сама свинья, а говорит, что она личность. Я говорю этой манде свинячей, что как только она надевает форму, она теряет всю свою личность. Я сказал ей, что у меня праздник, когда я слышу, что какую-нибудь свинью ухайдакали. Я надеюсь, что она выйдет, и ей перебьёт колени какой-нибудь уёбок из трущоб, который будет хохотать ей в лицо. Она и впрямь считала, что она – человек. Я не знаю, как они промывают мозги этим засранцам, чтобы они горели таким праведным гневом по поводу того, что они мешки с дерьмом, которых следует лишь выводить и расстреливать. На хуй эту публику. Никогда не знаешь, если они переодетые свиньи. На хуй тебя, тупая свинская сука. Чтоб тебе подхватить болезнь Мэджика Джонсона и сдохнуть в какой-нибудь больничной палате. Интересно, сколько я сам провёл с этим говном.
1 июля. Сен-Луис, Миссури: Я трахался с девушкой в душевой клуба. Было здорово. Затем мы играли. Думаю, мы играли хорошо. Трудно сказать, когда не дают играть в полную силу. Лезут на сцену и портят тебе всю срань. Мы закончили концерт, и я сидел и ждал, когда они уйдут. Как обычно, тяжело иметь с ними дело после концерта. Я не могу разговаривать, и они просто сводят меня с ума. Когда они ушли, мы с девушкой снова пошли в душевую и занялись сексом. И снова было хорошо. Она сказала, что ей жаль, что мой друг скончался. Я ответил, что он не скончался, его убили. Какая разница. Так или иначе, мухи сожрали кровь. Я вышел через чёрный ход, чтобы сесть в автобус, и увидел, что все эти люди ждут под дверью автобуса. Я отступил и прокрался к парадному входу клуба, автобус подобрал меня, и мы оттуда уехали. Я не знаю, что они вынесли из музыки. Я думаю об этом всё больше и больше, видя, сколько народу лезет на сцену по головам других людей. Теперь я свободен и жду, когда меня подхватит сон. Мы с ней кончили вместе. Мне пришлось вытирать с пола сперму, чтобы никто не поскользнулся, если войдёт. Ещё одна страница жизни вырвана из книги.
15 июля. Лос-Анджелес, Калифорния: Свободный вечер в Лос-Анджелесе. Приехали сегодня утром. Думаю, это была не лучшая идея – приехать сюда на один день. Без дороги я ослаб. Чтобы отыграть концерт, так сжимаешься, что когда я не играю, напряжение ощущается так, что я распадаюсь на части.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65