Да я и не верю, что ты хочешь навязать своей матери такую невестку, как я. Ты только представь себе, каково ей будет узнать, какая я на самом деле!
— Джессика, прошу тебя! Я вовсе не собирался… — Рафаэль шагнул вперед, протягивая к ней свободную руку.
— Не прикасайся ко мне! — воскликнула Джессика с истерической ноткой в голосе и поспешно отступила назад. — Я узнала все, что мне хотелось. У меня нет никаких сомнений, что ты собирался быть, мне хорошим мужем, — по крайней мере, по твоим собственным стандартам, — ведь сделка удалась, ты выиграл, и объединение компаний состоится. Однако мне этого мало, мало! Мне нужно кое-что еще, кроме уважения и заботы, которую ты пытаешься мне навязать. Даже страсть и физическая совместимость — это еще не все, Кастеляр! А теперь отдай мне конверт, и мы простимся. И если в тебе осталась хоть капля порядочности, ты немедленно покинешь этот дом.
Рафаэль снова потянулся к ней, но сдержался и остался стоять на месте. Желтый свет настольной лампы косо падал ему на лицо, и от этого его черты казались особенно резкими. Глаза Рафаэля горели в полутьме словно у ягуара, но в самой их глубине, под расплавленным золотом ярости, Джессика разглядела темный, бурлящий водоворот невероятной муки. Впрочем, все это могло быть лишь игрой света и теней — во всяком случае, полагаться на свои наблюдения и делать из них выводы Джессика не собиралась.
Несколько мгновений пронеслись в томительном молчании. Потом где-то вдалеке залаяла собака, и Рафаэль переступил с ноги на ногу.
— Хорошо, я уйду! — сказал он с отчаянием. — Но фотографии я возьму с собой.
— Нет! — вырвалось у Джессики прежде, чем она сумела совладать с собой.
— Попробуй мне помешать, — отозвался Рафаэль, почти в точности повторив ее собственные слова. — Но не беспокойся: никто не увидит их, кроме меня. Впрочем, вряд ли ты мне поверишь, верно? — добавил он и, круто развернувшись, пошел к двери. На пороге Рафаэль, однако, оглянулся, и Джессика увидела, что лицо его стало замкнутым, а взгляд — непроницаемым.
— По крайней мере, — сказал он, — у меня будет сувенир на память.
Он повел себя как полный идиот — Рафаэль знал это совершенно точно. Прежде всего он злился на себя за то, что отказался вернуть Джессике фотографии, да и потом, уже после своего отъезда из «Мимозы», он потратил слишком много времени, разглядывая их. Эта несомненная глупость так подействовала на его мозги, что по пути в Новый Орлеан он заработал два предупреждения за превышение скорости, а вернувшись в отель, так резко разговаривал с Пепе, что сбитый с толку гигант-индеец промолчал несколько часов кряду. Кроме того, уже в аэропорту Рафаэль никак не мог сосредоточиться, проверяя предполетное состояние самолета, и ему пришлось трижды начинать все сначала, прежде чем он убедился, что все системы работают нормально.
Джессика… Она была исключительно страстной натурой и умела отвечать на его ласки с таким теплом и самоотречением, что при одной мысли об этом у него снова и снова захватывало дух. Воспоминания роились у него в голове, бурля, как раскаленная смола в котле, и вскоре Рафаэль почувствовал, что избавиться от них — выше его сил. Это было как навязчивый бред, как горячка, как наваждение.
Джессика… Ему нужна была именно такая женщина — похожая одновременно на ангела и на сирену, на котенка и на тигрицу; сдержанная как леди и горячая как самый жаркий огонь, решительная как воин и мягкая как самый тонкий шелк. И вот теперь, может статься, он навсегда потерял то, что нашел совсем недавно.
Прежде чем они расстались, Джессика сказала ему, что он выиграл, но Рафаэль в этом очень сомневался. Даже если так, то это была пиррова победа, и досталась она ему по слишком высокой цене. Он точно знал, чего лишился, и боль от потери была настолько острой и сильной, что она угрожала его здравому смыслу и даже самому рассудку. Теперь ему оставалось только сожалеть, что у него оказалось слишком много принципов и слишком мало желчи, слишком много порядочности и слишком мало мужской самоуверенности. Ему нужно было переспать с ней, пока она была у него дома, в Бразилии, и плевать на традиции, на горничных, на братьев, сестер и других родственников! Даже присутствие матери не должно было ему помешать. И сегодня ему надо было не препираться с Джессикой, а схватить ее поперек туловища и, как бы она ни брыкалась и ни кусалась, увезти ее с собой в Рио. Или затащить в ближайшую постель, чтобы любить ее до тех пор, пока она не потеряла бы способность думать. А уж потом он заставил бы свою строптивую жену выслушать свои доводы.
Да, много было вещей, которые он должен был сделать, но не сделал…
К счастью, это был еще не конец. Рафаэль очень рассчитывал на то, что Джессике все равно придется работать с ним бок о бок, чтобы координировать деятельность «Голубой Чайки» и КМК. Да, сейчас она не желает выслушивать его объяснений, но он надеялся, что со временем Джессика сумеет превозмочь свой гнев и прислушается к голосу рассудка и здравого смысла. И все же эта бессмысленная разлука с нею продолжала бесить Рафаэля.
Теперь ему придется начинать все сначала, это уж как пить дать, мрачно рассуждал он. Как — этого Рафаэль пока не знал, но он собирался все тщательно обдумать. В «Мимозе» он не справился с обстоятельствами и с самим собой, и это было достаточно удивительно, поскольку прежде ему всегда легко удавалось успокоить чужие гнев, раздражение и даже справиться с направленной против него неприязнью. Возможно, дело было в том, что нелепые и чудовищные обвинения Джессики — особенно после тех сумасшедших суток, которые они провели в одной постели, ни разу не оторвавшись друг от друга больше чем на четверть часа, — застали его врасплох и ошеломили настолько, что он утратил твердую почву под ногами. А чего стоила ее откровенная враждебность? Ее любовь и нежность значили для него так много, что, в одночасье лишившись их, Рафаэль не смог даже призвать на помощь логику, чтобы защититься от ее несправедливых упреков. Не в силах подыскать ни одного мало-мальски подходящего аргумента или довода, который не задевал бы чувств Джессики и не походил бы на попытку свалить всю вину на покойного Клода Фрейзера, он вынужден был опираться на одно лишь достоинство и гордость. И, как и следовало ожидать, это не привело ни к чему хорошему.
Стараясь отвлечься от своих мыслей, Рафаэль принялся раздумывать о временах давно прошедших, когда брак был нерушим, ибо не жених и невеста сговаривались о том, чтобы соединить свои судьбы, а две семьи договаривались об объединении капиталов и политического влияния. В таких условиях молодая пара, которой интимные отношения во многих случаях навязывались чуть ли не силой, вынуждена была терпеть свое сожительство, и, рано или поздно, в супругах все же вспыхивало взаимное чувство. Или не вспыхивало, хотя все условия для этого — и в первую очередь каждодневное тесное общение — безусловно, были. А как быть ему, если он — в Бразилии, Джессика — в Штатах, так что даже объясниться с ней иначе как по телефону ему будет вряд ли позволено?
Рафаэль подавленно вздохнул. Конечно, можно было рассуждать и иначе. Не исключено, что он получил по заслугам, согласившись на условия сделки, хладнокровно предложенной ему старым Фрейзером.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127
— Джессика, прошу тебя! Я вовсе не собирался… — Рафаэль шагнул вперед, протягивая к ней свободную руку.
— Не прикасайся ко мне! — воскликнула Джессика с истерической ноткой в голосе и поспешно отступила назад. — Я узнала все, что мне хотелось. У меня нет никаких сомнений, что ты собирался быть, мне хорошим мужем, — по крайней мере, по твоим собственным стандартам, — ведь сделка удалась, ты выиграл, и объединение компаний состоится. Однако мне этого мало, мало! Мне нужно кое-что еще, кроме уважения и заботы, которую ты пытаешься мне навязать. Даже страсть и физическая совместимость — это еще не все, Кастеляр! А теперь отдай мне конверт, и мы простимся. И если в тебе осталась хоть капля порядочности, ты немедленно покинешь этот дом.
Рафаэль снова потянулся к ней, но сдержался и остался стоять на месте. Желтый свет настольной лампы косо падал ему на лицо, и от этого его черты казались особенно резкими. Глаза Рафаэля горели в полутьме словно у ягуара, но в самой их глубине, под расплавленным золотом ярости, Джессика разглядела темный, бурлящий водоворот невероятной муки. Впрочем, все это могло быть лишь игрой света и теней — во всяком случае, полагаться на свои наблюдения и делать из них выводы Джессика не собиралась.
Несколько мгновений пронеслись в томительном молчании. Потом где-то вдалеке залаяла собака, и Рафаэль переступил с ноги на ногу.
— Хорошо, я уйду! — сказал он с отчаянием. — Но фотографии я возьму с собой.
— Нет! — вырвалось у Джессики прежде, чем она сумела совладать с собой.
— Попробуй мне помешать, — отозвался Рафаэль, почти в точности повторив ее собственные слова. — Но не беспокойся: никто не увидит их, кроме меня. Впрочем, вряд ли ты мне поверишь, верно? — добавил он и, круто развернувшись, пошел к двери. На пороге Рафаэль, однако, оглянулся, и Джессика увидела, что лицо его стало замкнутым, а взгляд — непроницаемым.
— По крайней мере, — сказал он, — у меня будет сувенир на память.
Он повел себя как полный идиот — Рафаэль знал это совершенно точно. Прежде всего он злился на себя за то, что отказался вернуть Джессике фотографии, да и потом, уже после своего отъезда из «Мимозы», он потратил слишком много времени, разглядывая их. Эта несомненная глупость так подействовала на его мозги, что по пути в Новый Орлеан он заработал два предупреждения за превышение скорости, а вернувшись в отель, так резко разговаривал с Пепе, что сбитый с толку гигант-индеец промолчал несколько часов кряду. Кроме того, уже в аэропорту Рафаэль никак не мог сосредоточиться, проверяя предполетное состояние самолета, и ему пришлось трижды начинать все сначала, прежде чем он убедился, что все системы работают нормально.
Джессика… Она была исключительно страстной натурой и умела отвечать на его ласки с таким теплом и самоотречением, что при одной мысли об этом у него снова и снова захватывало дух. Воспоминания роились у него в голове, бурля, как раскаленная смола в котле, и вскоре Рафаэль почувствовал, что избавиться от них — выше его сил. Это было как навязчивый бред, как горячка, как наваждение.
Джессика… Ему нужна была именно такая женщина — похожая одновременно на ангела и на сирену, на котенка и на тигрицу; сдержанная как леди и горячая как самый жаркий огонь, решительная как воин и мягкая как самый тонкий шелк. И вот теперь, может статься, он навсегда потерял то, что нашел совсем недавно.
Прежде чем они расстались, Джессика сказала ему, что он выиграл, но Рафаэль в этом очень сомневался. Даже если так, то это была пиррова победа, и досталась она ему по слишком высокой цене. Он точно знал, чего лишился, и боль от потери была настолько острой и сильной, что она угрожала его здравому смыслу и даже самому рассудку. Теперь ему оставалось только сожалеть, что у него оказалось слишком много принципов и слишком мало желчи, слишком много порядочности и слишком мало мужской самоуверенности. Ему нужно было переспать с ней, пока она была у него дома, в Бразилии, и плевать на традиции, на горничных, на братьев, сестер и других родственников! Даже присутствие матери не должно было ему помешать. И сегодня ему надо было не препираться с Джессикой, а схватить ее поперек туловища и, как бы она ни брыкалась и ни кусалась, увезти ее с собой в Рио. Или затащить в ближайшую постель, чтобы любить ее до тех пор, пока она не потеряла бы способность думать. А уж потом он заставил бы свою строптивую жену выслушать свои доводы.
Да, много было вещей, которые он должен был сделать, но не сделал…
К счастью, это был еще не конец. Рафаэль очень рассчитывал на то, что Джессике все равно придется работать с ним бок о бок, чтобы координировать деятельность «Голубой Чайки» и КМК. Да, сейчас она не желает выслушивать его объяснений, но он надеялся, что со временем Джессика сумеет превозмочь свой гнев и прислушается к голосу рассудка и здравого смысла. И все же эта бессмысленная разлука с нею продолжала бесить Рафаэля.
Теперь ему придется начинать все сначала, это уж как пить дать, мрачно рассуждал он. Как — этого Рафаэль пока не знал, но он собирался все тщательно обдумать. В «Мимозе» он не справился с обстоятельствами и с самим собой, и это было достаточно удивительно, поскольку прежде ему всегда легко удавалось успокоить чужие гнев, раздражение и даже справиться с направленной против него неприязнью. Возможно, дело было в том, что нелепые и чудовищные обвинения Джессики — особенно после тех сумасшедших суток, которые они провели в одной постели, ни разу не оторвавшись друг от друга больше чем на четверть часа, — застали его врасплох и ошеломили настолько, что он утратил твердую почву под ногами. А чего стоила ее откровенная враждебность? Ее любовь и нежность значили для него так много, что, в одночасье лишившись их, Рафаэль не смог даже призвать на помощь логику, чтобы защититься от ее несправедливых упреков. Не в силах подыскать ни одного мало-мальски подходящего аргумента или довода, который не задевал бы чувств Джессики и не походил бы на попытку свалить всю вину на покойного Клода Фрейзера, он вынужден был опираться на одно лишь достоинство и гордость. И, как и следовало ожидать, это не привело ни к чему хорошему.
Стараясь отвлечься от своих мыслей, Рафаэль принялся раздумывать о временах давно прошедших, когда брак был нерушим, ибо не жених и невеста сговаривались о том, чтобы соединить свои судьбы, а две семьи договаривались об объединении капиталов и политического влияния. В таких условиях молодая пара, которой интимные отношения во многих случаях навязывались чуть ли не силой, вынуждена была терпеть свое сожительство, и, рано или поздно, в супругах все же вспыхивало взаимное чувство. Или не вспыхивало, хотя все условия для этого — и в первую очередь каждодневное тесное общение — безусловно, были. А как быть ему, если он — в Бразилии, Джессика — в Штатах, так что даже объясниться с ней иначе как по телефону ему будет вряд ли позволено?
Рафаэль подавленно вздохнул. Конечно, можно было рассуждать и иначе. Не исключено, что он получил по заслугам, согласившись на условия сделки, хладнокровно предложенной ему старым Фрейзером.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127