Он был длинным, широким и тяжелым и, несомненно, пожирал бензин в огромных количествах, однако двигался удивительно плавно, и езда в такой машине способна была доставить настоящее удовольствие, уже почти забытое американцами в век рационализма и повальной экономии.
Их путь лежал через оживленную курортную зону Боа-Биажем, и Джессика любовалась выстроившимися вдоль береговой линии высотными отелями, уличными кафе и ночными клубами, сияющими огнями неоновых реклам. Несмотря на поздний час, улицы были запружены туристами, и до ее слуха то и дело доносились громкая разноязыкая речь и взрывы беззаботного смеха. Еще через десять минут они оказались в старой части Ресифе, где на улицах было значительно тише, хотя гуляющих и тут хватало.
Джессика видела богато украшенные каменной резьбой старинные усадьбы в стиле барокко; видела виллы, огороженные высокими, выкрашенными известкой каменными стенами; видела горбатые мосты с балюстрадами и древние соборы, тянувшие к небу свои остроконечные шпили. Но больше всего ее поразило обилие цветов, которые, казалось, росли буквально везде. Ползучая бугенвиллея оплетала балконы зданий; цветущий гибискус стоял вдоль улиц сплошной стеной, а каменные изгороди были почти полностью скрыты аламандой, желтые цветы которой горели на фоне темной листвы словно крошечные звезды. Высокие пальмы, высаженные вдоль улиц, тихонько покачивали растрепанными головами и глухо шуршали тяжелыми ветками.
Когда Джессика завозилась на сиденье и подалась вперед, чтобы лучше видеть, Рафаэль негромко сказал:
— Немногие американцы приезжают в Ресифе, и это очень жаль, потому что этот город гораздо красивее и безопаснее, чем Рио. Его название означает «риф», потому что открывшие это место моряки долго не могли преодолеть опасный барьер из подводных скал и кораллов, который защищает берег от океанских волн. Ну а их потомки предпочли бы, наверное, чтобы рифов было поменьше, и они не мешали бы им кататься на досках для серфинга.
Если захочешь, мы можем приехать сюда потом, — предложил Рафаэль. — Но сейчас не будем останавливаться. Дело в том, что я называю Ресифе своим родным городом просто для удобства, на самом же деле я живу несколько севернее его, за Олиндой…
Джессике, внимательно слушавшей его, вдруг почудилось, что в речи Рафаэля Кастеляра появился акцент, которого раньше не было, и даже его жесты и слова стали более церемонными, подчеркнуто вежливыми. Конечно, это могло ей и показаться, но Джессика подумала, что это возвращение в родные края заставило его измениться. Черты лица Рафаэля, едва различимые в полумраке салона, тоже казались теперь иными. Они стали какими-то чужими, незнакомыми, и это открытие неприятно поразило Джессику. Одно дело, подумала она в отчаянии, чувствуя, как у нее отчего-то засосало под ложечкой, общаться с ним в Штатах, где он ведет себя так, как принято в Америке. И совсем другое — иметь с ним дело у него на родине, где Рафаэль снова стал самим собой, и теперь ее очередь принимать его правила и приспосабливаться.
— Городок, где ты живешь, называется Олинда? — переспросила она, чтобы скрыть свое замешательство.
— Это один городок из трех, которые вместе образуют Большое Ресифе. Рассказывают, что португальский капитан, который еще в шестнадцатом веке первым подошел к этим берегам после многомесячного плавания, вскричал в восторге «О, linda!». В переводе это означает что-то вроде «Как прекрасно!», и мы с ним вполне согласны.
— А твои предки давно поселились здесь?
— Давно. Примерно четыре столетия назад.
Это было сказано без хвастовства, чуточку небрежно, но никак не равнодушно. Так мог говорить только человек, который хорошо знает и чувствует свои корни. Ничто в его интонации не выдало и того обстоятельства, что он догадывается, откуда Джессика могла почерпнуть свои сведения, хотя скорее всего он не мог понять, что она читала его досье.
— Странно… — сказала Джессика. — Странно думать, что люди жили здесь задолго до того, как был основан Новый Орлеан.
Рафаэль улыбнулся.
— В истории этих двух городов много общего. Оба переживали не самые легкие времена, когда они оказались отрезаны от Европы, и оба преодолели огромные трудности, стараясь сохранить себя как центры цивилизации. И там, и там жители строили на голом месте церкви и дома, хотя пираты ломились в парадную дверь, а с черного хода угрожали индейцы. Таким образом мы все — потомки уцелевших, выживших, и просто так мы не сдаемся. Это у нас в крови, и одолеть нас очень и очень нелегко.
Было ли в его словах предупреждение, адресованное лично ей? Джессика не могла этого сказать. Возможно, это ее обостренная чувствительность сыграла с ней злую шутку, заставив услышать ударение или заподозрить скрытый подтекст там, где на самом деле ничего особенного не было.
— Некоторые все равно сдаются быстрее, но есть такие, кто может выстоять вопреки всему, — с чувством произнесла Джессика.
Рафаэль повернулся к ней, но Джессика поспешно отвела глаза.
Когда и Ресифе, и Олинда остались позади, шоссе обступили густые пальмовые рощи и заросли сахарного тростника. Потом за окном промелькнули несколько деревень, каждая из которых состояла из десятка крытых соломой хижин, сгрудившихся вокруг покосившейся церквушки. Еще через несколько миль лимузин свернул с шоссе на грунтовую дорогу, плавно покачиваясь в колеях, которые в свете фар напоминали две дорожки из серебристого песка. Наконец впереди показалась высокая стена, увенчанная по краю вездесущей бугенвиллеей. Она увидела массивный старый дом с балконами и галереями — такой высокий, что верхушки пальм покачивались вровень с его плоской крышей, огражденной резным каменным парапетом. Лимузин юркнул в открытые ворота и покатился по каменным плитам двора.
Большой дом был темен и тих. Знакомство с матерью Рафаэля и другими родственниками откладывалось на несколько часов — до утра.
На широких ступеньках парадного крыльца, смутно белевших в темноте, появилась молодая мулатка — экономка или горничная. Спустившись во двор, она подошла к машине, чтобы приветствовать прибывших, и Рафаэль раскрыл ей свои широкие объятия. Потом он представил Джессику, и горничная, вежливо поклонившись, наградила ее белозубой, чуть смущенной улыбкой. Когда Рафаэль попросил девушку показать Джессике ее Комнату, мулатка с готовностью кивнула и, отступив в сторону, замерла в терпеливом ожидании.
— Добро пожаловать в мой дом, который отныне станет и твоим, — торжественно сказал Рафаэль, поворачиваясь к Джессике и целуя ей руку. — Мария отведет тебя в твою спальню. Отдыхай, утром увидимся.
Похоже, ей придется спать одной, поняла Джессика. Рафаэль дал ей понять, как именно они должны держаться друг с другом: подчеркнуто вежливо, чуть официально, тепло и дружелюбно, но — соблюдая дистанцию. На мгновение она встретилась с ним глазами, и ей показалось, что его взгляд выражает сожаление и понимание, словно он прочел ее мысли.
Джессика тихонько, почти беззвучно вздохнула и кивнула, давая понять, что она принимает эти правила.
— Да. Спокойной ночи. И… спасибо.
Она отняла у него руку и пошла следом за горничной. Пожалуй, ее последние слова прозвучали слишком неопределенно; они выдавали ее смятение и слабость, но Джессика не жалела о том, что она их сказала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127
Их путь лежал через оживленную курортную зону Боа-Биажем, и Джессика любовалась выстроившимися вдоль береговой линии высотными отелями, уличными кафе и ночными клубами, сияющими огнями неоновых реклам. Несмотря на поздний час, улицы были запружены туристами, и до ее слуха то и дело доносились громкая разноязыкая речь и взрывы беззаботного смеха. Еще через десять минут они оказались в старой части Ресифе, где на улицах было значительно тише, хотя гуляющих и тут хватало.
Джессика видела богато украшенные каменной резьбой старинные усадьбы в стиле барокко; видела виллы, огороженные высокими, выкрашенными известкой каменными стенами; видела горбатые мосты с балюстрадами и древние соборы, тянувшие к небу свои остроконечные шпили. Но больше всего ее поразило обилие цветов, которые, казалось, росли буквально везде. Ползучая бугенвиллея оплетала балконы зданий; цветущий гибискус стоял вдоль улиц сплошной стеной, а каменные изгороди были почти полностью скрыты аламандой, желтые цветы которой горели на фоне темной листвы словно крошечные звезды. Высокие пальмы, высаженные вдоль улиц, тихонько покачивали растрепанными головами и глухо шуршали тяжелыми ветками.
Когда Джессика завозилась на сиденье и подалась вперед, чтобы лучше видеть, Рафаэль негромко сказал:
— Немногие американцы приезжают в Ресифе, и это очень жаль, потому что этот город гораздо красивее и безопаснее, чем Рио. Его название означает «риф», потому что открывшие это место моряки долго не могли преодолеть опасный барьер из подводных скал и кораллов, который защищает берег от океанских волн. Ну а их потомки предпочли бы, наверное, чтобы рифов было поменьше, и они не мешали бы им кататься на досках для серфинга.
Если захочешь, мы можем приехать сюда потом, — предложил Рафаэль. — Но сейчас не будем останавливаться. Дело в том, что я называю Ресифе своим родным городом просто для удобства, на самом же деле я живу несколько севернее его, за Олиндой…
Джессике, внимательно слушавшей его, вдруг почудилось, что в речи Рафаэля Кастеляра появился акцент, которого раньше не было, и даже его жесты и слова стали более церемонными, подчеркнуто вежливыми. Конечно, это могло ей и показаться, но Джессика подумала, что это возвращение в родные края заставило его измениться. Черты лица Рафаэля, едва различимые в полумраке салона, тоже казались теперь иными. Они стали какими-то чужими, незнакомыми, и это открытие неприятно поразило Джессику. Одно дело, подумала она в отчаянии, чувствуя, как у нее отчего-то засосало под ложечкой, общаться с ним в Штатах, где он ведет себя так, как принято в Америке. И совсем другое — иметь с ним дело у него на родине, где Рафаэль снова стал самим собой, и теперь ее очередь принимать его правила и приспосабливаться.
— Городок, где ты живешь, называется Олинда? — переспросила она, чтобы скрыть свое замешательство.
— Это один городок из трех, которые вместе образуют Большое Ресифе. Рассказывают, что португальский капитан, который еще в шестнадцатом веке первым подошел к этим берегам после многомесячного плавания, вскричал в восторге «О, linda!». В переводе это означает что-то вроде «Как прекрасно!», и мы с ним вполне согласны.
— А твои предки давно поселились здесь?
— Давно. Примерно четыре столетия назад.
Это было сказано без хвастовства, чуточку небрежно, но никак не равнодушно. Так мог говорить только человек, который хорошо знает и чувствует свои корни. Ничто в его интонации не выдало и того обстоятельства, что он догадывается, откуда Джессика могла почерпнуть свои сведения, хотя скорее всего он не мог понять, что она читала его досье.
— Странно… — сказала Джессика. — Странно думать, что люди жили здесь задолго до того, как был основан Новый Орлеан.
Рафаэль улыбнулся.
— В истории этих двух городов много общего. Оба переживали не самые легкие времена, когда они оказались отрезаны от Европы, и оба преодолели огромные трудности, стараясь сохранить себя как центры цивилизации. И там, и там жители строили на голом месте церкви и дома, хотя пираты ломились в парадную дверь, а с черного хода угрожали индейцы. Таким образом мы все — потомки уцелевших, выживших, и просто так мы не сдаемся. Это у нас в крови, и одолеть нас очень и очень нелегко.
Было ли в его словах предупреждение, адресованное лично ей? Джессика не могла этого сказать. Возможно, это ее обостренная чувствительность сыграла с ней злую шутку, заставив услышать ударение или заподозрить скрытый подтекст там, где на самом деле ничего особенного не было.
— Некоторые все равно сдаются быстрее, но есть такие, кто может выстоять вопреки всему, — с чувством произнесла Джессика.
Рафаэль повернулся к ней, но Джессика поспешно отвела глаза.
Когда и Ресифе, и Олинда остались позади, шоссе обступили густые пальмовые рощи и заросли сахарного тростника. Потом за окном промелькнули несколько деревень, каждая из которых состояла из десятка крытых соломой хижин, сгрудившихся вокруг покосившейся церквушки. Еще через несколько миль лимузин свернул с шоссе на грунтовую дорогу, плавно покачиваясь в колеях, которые в свете фар напоминали две дорожки из серебристого песка. Наконец впереди показалась высокая стена, увенчанная по краю вездесущей бугенвиллеей. Она увидела массивный старый дом с балконами и галереями — такой высокий, что верхушки пальм покачивались вровень с его плоской крышей, огражденной резным каменным парапетом. Лимузин юркнул в открытые ворота и покатился по каменным плитам двора.
Большой дом был темен и тих. Знакомство с матерью Рафаэля и другими родственниками откладывалось на несколько часов — до утра.
На широких ступеньках парадного крыльца, смутно белевших в темноте, появилась молодая мулатка — экономка или горничная. Спустившись во двор, она подошла к машине, чтобы приветствовать прибывших, и Рафаэль раскрыл ей свои широкие объятия. Потом он представил Джессику, и горничная, вежливо поклонившись, наградила ее белозубой, чуть смущенной улыбкой. Когда Рафаэль попросил девушку показать Джессике ее Комнату, мулатка с готовностью кивнула и, отступив в сторону, замерла в терпеливом ожидании.
— Добро пожаловать в мой дом, который отныне станет и твоим, — торжественно сказал Рафаэль, поворачиваясь к Джессике и целуя ей руку. — Мария отведет тебя в твою спальню. Отдыхай, утром увидимся.
Похоже, ей придется спать одной, поняла Джессика. Рафаэль дал ей понять, как именно они должны держаться друг с другом: подчеркнуто вежливо, чуть официально, тепло и дружелюбно, но — соблюдая дистанцию. На мгновение она встретилась с ним глазами, и ей показалось, что его взгляд выражает сожаление и понимание, словно он прочел ее мысли.
Джессика тихонько, почти беззвучно вздохнула и кивнула, давая понять, что она принимает эти правила.
— Да. Спокойной ночи. И… спасибо.
Она отняла у него руку и пошла следом за горничной. Пожалуй, ее последние слова прозвучали слишком неопределенно; они выдавали ее смятение и слабость, но Джессика не жалела о том, что она их сказала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127