.. но О, но О" - ни она ни я много не говорили, и такая досада в ее
глазах что в первоначальном месте где я видел эту индейскую теплоту ко-
торая в самом начале подвигла меня на то чтобы сказать ей, в одну из
счастливых ночей при свече: "Милая то что я вижу в твоих глазах это вся
жизнь наполненная любовным расположением не только от индианки в тебе но
поскольку ты отчасти негритянка то неким образом ты первая, сущностная
женщина, и следовательно самая, самая первоначально самая полно любовная
и материнская" - там теперь и досада тоже, некая утраченная американская
примесь и настроение с нею вместе - "Эдем в Африке", прибавил я как-то
раз - но сейчас в моей обиде ненависть оборачивается другой стороной и
вот спускаясь по Прайсу с нею всякий раз как вижу мексиканскую девку или
негритянку я говорю себе: "бляди," все они одинаковы, всегда пытаются
обдурить и ограбить тебя - припоминая все свои отношения с ними в прош-
лом - Марду ощущающая эти волны враждебности от меня и молчаливая.
И кто еще в нашей постели в Небесном Переулке как не Юрий - бодрень-
кий - "Эй я тут работал весь день, так устал что пришлось вернуться и
еще чутка отдохнуть." - Я решаюсь высказать ему все, пробую сформировать
слова во рту, Юрий видит мои глаза, ощущает напряг, Марду ощущает нап-
ряг, стук в дверь и возникает Джон Гольц (всегда романтически заинтере-
сованный в Марду но как-то более наивно), он ощущает напряг: "Я зашел
книжку попросить" - суровое выражение у него на лице и вспомнив как я
обломил его по части избирательности - поэтому сваливает сразу же, взяв
книгу, а Юрий поднимается с кровати (пока Марду прячется за ширмой пере-
одеться из выходного платья в домашние джинсы) - "Лео подай мне штаны."
- "Встань и сам возьми, они у тебя перед носом на стуле, ей тебя не вид-
но" - смешное утверждение, и разум мой чувствует этот смех и я смотрю на
Марду которая молчалива и внутрення.
В тот момент когда она уходит в ванную я говорю Юрию "Я очень ревную
по части вас с Марду на заднем сиденье сегодня ночью, чувак, в самом де-
ле." - "Я не виноват, это она первая начала." - "Слушай, ты такой - типа
не позволяй же ей, держись подальше - ты такой донжуан что они все сами
на тебя вешаются" - говоря это в тот миг когда Марду возвращается, мет-
нув острый взгляд не слыша слов но видя их в воздухе, и Юрий сразу же
хватается за ручку еще открытой двери и говорит "Ну ладно я пошел к Ада-
му увидимся там позже."
"Что ты сказал Юрию - ?" - Пересказываю ей слово в слово - "Боже нап-
ряг тут был непереносимый" - (баранье я озираю тот факт что вместо того
чтобы быть жестким и подобным Моисею в своей ревности и положении я
вместо этого молол Юрию нервную "поэтическую" чушь, как обычно, сообщая
ему напряг но никак не позитивность своих чувств в словах - баранье я
озираю свою дурость - Мне грустно почему-то увидеть Кармоди -
"Бэби я собираюсь - как ты думаешь на Колумбусе есть цыплята? - Я там
видела - И приготовить, понимаешь, у нас с тобой будет славный ужин с
цыпленком." - "А," говорю я себе, "что хорошего в славном ужине с цып-
ленком когда ты любишь Юрия так сильно что он вынужден сваливать в тот
миг когда ты входишь из-за давления моей ревности и твоей возможности
как напророчено во сне?" "Я хочу" (вслух) "увидеть Кармоди, мне грустно
- ты оставайся тут, готовь цыпленка, ешь - сама - я вернусь попозже и
заберу тебя." - "Но так всегда начинается, мы вечно уходим, мы никогда
не остаемся одни." - "Я знаю но сегодня вечером мне грустно мне надо
увидеться с Кармоди, по какой-то причине не спрашивай меня у меня нево-
образимо печальное желание и причина просто - в конце концов я как-то на
днях нарисовал его картинку" (Я сделал свои первые карандашные наброски
человеческих фигур полулежа и они были встречены с изумлением Кармоди и
Адамом и поэтому я возгордился) "и в конце концов когда я рисовал Фрэнка
как-то на днях я заметил такую великую печаль в морщинках у него под
глазами что я знаю он - " (себе: Я знаю он поймет как грустно мне сей-
час, я знаю что он страдал точно так же на четырех континентах). - Взве-
шивая услышанное Марду не знает куда приткнуться но неожиданно я расска-
зываю ей о своем поспешном разговоре с Юрием ту часть о которой совсем
забыл в своем первом пересказе (и здесь тоже забыл) "Он сказал мне "Лео
я не хочу делать твою девчонку Марду, в конце концов я глаз на нее не
ложил..." "Ах, так значит глаз не ложил! Вот так сказанул!" (те же самые
зубки ликованья теперь порталы сквозь которые проносятся рассерженные
ветра, а глаза ее блещут) и я слышу это торчковое ударение на концы слов
где она нажимает на свои окончания как многие торчки которых я знаю, по
некой внутренней тяжелой дремлющей причине, которую в Марду я приписывал
ее изумительной современности выбранной (как я однажды спросил у нее)
"Откуда? где ты научилась всему что знаешь и этой своей изумительной ма-
нере говорить?" но слышать теперь эти интересные окончания только бесит
меня поскольку это происходит в явной речи о Юрии которой она показывает
что не сильно против увидеть его снова на вечеринке или иным образом,
"если он собирается и дальше так говорить про то что глаз не ложил",
скажет она ему. - "О," говорю я, "теперь ты уже ХОЧЕШЬ идти на вечеринку
к Адаму, поскольку там сможешь расквитаться с Юрием и отделать его - у
тебя все на лбу написано."
"Боже," пока мы идем вдоль скамеек церковного парка печального парка
всего этого лета, "теперь ты еще и обзываешься, на лбу написано."
"Ну дак так и есть, ты думаешь я не вижу тебя насквозь, сначала ты не
хотела идти к Адаму совсем а теперь когда услышала - а да ну его к черту
если это у тебя на лбу не написано то я тогда вообще не знаю." - "Еще
обзываешься, Боже" (всхлипнув перед тем как засмеяться) и мы оба на са-
мом деле истерично так улыбаемся и как будто бы ничего и не случилось
вообще и фактически как счастливые беззаботные люди которых вы видите в
роликах новостей деловые спешащие по улице к своим обязанностям и по
своим надобностям и мы в таком же дождливом ролике новостей таинственно
печальные внутри самих себя (как и должно значит быть внутри игрушечных
фильмокукол экрана) грандиозный разрастающийся вихрящийся кавардак алли-
теративный как молотком по костям мозгам мешкам и яйцам, ба-бах как жаль
что я вообще родился...
В довершение всего, как будто и этого еще было недостаточно, целый
мир раскрывается когда Адам распахивает нам двери торжественно склоняясь
но с проблеском и секретиком во взгляде и с какой-то неприветливостью
при виде которой я ощетиниваюсь - "В чем дело?" Затем чую присутствие
еще каких-то людей внутри кроме Фрэнка и Адама и Юрия. - "У нас гости."
- "О," говорю я, "почетные гости?" - "Видимо да." - "Кто?" - "МакДжоунз
и Филлис." - "Что?" (настал великий момент когда мне предстоит лицом к
лицу встретиться, или же уйти, со своим архизлейшим литературным врагом
Баллиолом МакДжоунзом некогда столь близким мне что мы плескали пивом
друг другу на колени склоняясь друг к другу в возбуждении беседы, мы го-
ворили и обменивались и одалживали и читали книги и литературолизовали
так много что этот невинный бедняга на самом деле подпал под некое влия-
ние с моей стороны, то есть, в том смысле, и только, что научился разго-
вору и стилю, в основном истории хипового или битового поколения или
подземного поколения и я сказал ему:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
глазах что в первоначальном месте где я видел эту индейскую теплоту ко-
торая в самом начале подвигла меня на то чтобы сказать ей, в одну из
счастливых ночей при свече: "Милая то что я вижу в твоих глазах это вся
жизнь наполненная любовным расположением не только от индианки в тебе но
поскольку ты отчасти негритянка то неким образом ты первая, сущностная
женщина, и следовательно самая, самая первоначально самая полно любовная
и материнская" - там теперь и досада тоже, некая утраченная американская
примесь и настроение с нею вместе - "Эдем в Африке", прибавил я как-то
раз - но сейчас в моей обиде ненависть оборачивается другой стороной и
вот спускаясь по Прайсу с нею всякий раз как вижу мексиканскую девку или
негритянку я говорю себе: "бляди," все они одинаковы, всегда пытаются
обдурить и ограбить тебя - припоминая все свои отношения с ними в прош-
лом - Марду ощущающая эти волны враждебности от меня и молчаливая.
И кто еще в нашей постели в Небесном Переулке как не Юрий - бодрень-
кий - "Эй я тут работал весь день, так устал что пришлось вернуться и
еще чутка отдохнуть." - Я решаюсь высказать ему все, пробую сформировать
слова во рту, Юрий видит мои глаза, ощущает напряг, Марду ощущает нап-
ряг, стук в дверь и возникает Джон Гольц (всегда романтически заинтере-
сованный в Марду но как-то более наивно), он ощущает напряг: "Я зашел
книжку попросить" - суровое выражение у него на лице и вспомнив как я
обломил его по части избирательности - поэтому сваливает сразу же, взяв
книгу, а Юрий поднимается с кровати (пока Марду прячется за ширмой пере-
одеться из выходного платья в домашние джинсы) - "Лео подай мне штаны."
- "Встань и сам возьми, они у тебя перед носом на стуле, ей тебя не вид-
но" - смешное утверждение, и разум мой чувствует этот смех и я смотрю на
Марду которая молчалива и внутрення.
В тот момент когда она уходит в ванную я говорю Юрию "Я очень ревную
по части вас с Марду на заднем сиденье сегодня ночью, чувак, в самом де-
ле." - "Я не виноват, это она первая начала." - "Слушай, ты такой - типа
не позволяй же ей, держись подальше - ты такой донжуан что они все сами
на тебя вешаются" - говоря это в тот миг когда Марду возвращается, мет-
нув острый взгляд не слыша слов но видя их в воздухе, и Юрий сразу же
хватается за ручку еще открытой двери и говорит "Ну ладно я пошел к Ада-
му увидимся там позже."
"Что ты сказал Юрию - ?" - Пересказываю ей слово в слово - "Боже нап-
ряг тут был непереносимый" - (баранье я озираю тот факт что вместо того
чтобы быть жестким и подобным Моисею в своей ревности и положении я
вместо этого молол Юрию нервную "поэтическую" чушь, как обычно, сообщая
ему напряг но никак не позитивность своих чувств в словах - баранье я
озираю свою дурость - Мне грустно почему-то увидеть Кармоди -
"Бэби я собираюсь - как ты думаешь на Колумбусе есть цыплята? - Я там
видела - И приготовить, понимаешь, у нас с тобой будет славный ужин с
цыпленком." - "А," говорю я себе, "что хорошего в славном ужине с цып-
ленком когда ты любишь Юрия так сильно что он вынужден сваливать в тот
миг когда ты входишь из-за давления моей ревности и твоей возможности
как напророчено во сне?" "Я хочу" (вслух) "увидеть Кармоди, мне грустно
- ты оставайся тут, готовь цыпленка, ешь - сама - я вернусь попозже и
заберу тебя." - "Но так всегда начинается, мы вечно уходим, мы никогда
не остаемся одни." - "Я знаю но сегодня вечером мне грустно мне надо
увидеться с Кармоди, по какой-то причине не спрашивай меня у меня нево-
образимо печальное желание и причина просто - в конце концов я как-то на
днях нарисовал его картинку" (Я сделал свои первые карандашные наброски
человеческих фигур полулежа и они были встречены с изумлением Кармоди и
Адамом и поэтому я возгордился) "и в конце концов когда я рисовал Фрэнка
как-то на днях я заметил такую великую печаль в морщинках у него под
глазами что я знаю он - " (себе: Я знаю он поймет как грустно мне сей-
час, я знаю что он страдал точно так же на четырех континентах). - Взве-
шивая услышанное Марду не знает куда приткнуться но неожиданно я расска-
зываю ей о своем поспешном разговоре с Юрием ту часть о которой совсем
забыл в своем первом пересказе (и здесь тоже забыл) "Он сказал мне "Лео
я не хочу делать твою девчонку Марду, в конце концов я глаз на нее не
ложил..." "Ах, так значит глаз не ложил! Вот так сказанул!" (те же самые
зубки ликованья теперь порталы сквозь которые проносятся рассерженные
ветра, а глаза ее блещут) и я слышу это торчковое ударение на концы слов
где она нажимает на свои окончания как многие торчки которых я знаю, по
некой внутренней тяжелой дремлющей причине, которую в Марду я приписывал
ее изумительной современности выбранной (как я однажды спросил у нее)
"Откуда? где ты научилась всему что знаешь и этой своей изумительной ма-
нере говорить?" но слышать теперь эти интересные окончания только бесит
меня поскольку это происходит в явной речи о Юрии которой она показывает
что не сильно против увидеть его снова на вечеринке или иным образом,
"если он собирается и дальше так говорить про то что глаз не ложил",
скажет она ему. - "О," говорю я, "теперь ты уже ХОЧЕШЬ идти на вечеринку
к Адаму, поскольку там сможешь расквитаться с Юрием и отделать его - у
тебя все на лбу написано."
"Боже," пока мы идем вдоль скамеек церковного парка печального парка
всего этого лета, "теперь ты еще и обзываешься, на лбу написано."
"Ну дак так и есть, ты думаешь я не вижу тебя насквозь, сначала ты не
хотела идти к Адаму совсем а теперь когда услышала - а да ну его к черту
если это у тебя на лбу не написано то я тогда вообще не знаю." - "Еще
обзываешься, Боже" (всхлипнув перед тем как засмеяться) и мы оба на са-
мом деле истерично так улыбаемся и как будто бы ничего и не случилось
вообще и фактически как счастливые беззаботные люди которых вы видите в
роликах новостей деловые спешащие по улице к своим обязанностям и по
своим надобностям и мы в таком же дождливом ролике новостей таинственно
печальные внутри самих себя (как и должно значит быть внутри игрушечных
фильмокукол экрана) грандиозный разрастающийся вихрящийся кавардак алли-
теративный как молотком по костям мозгам мешкам и яйцам, ба-бах как жаль
что я вообще родился...
В довершение всего, как будто и этого еще было недостаточно, целый
мир раскрывается когда Адам распахивает нам двери торжественно склоняясь
но с проблеском и секретиком во взгляде и с какой-то неприветливостью
при виде которой я ощетиниваюсь - "В чем дело?" Затем чую присутствие
еще каких-то людей внутри кроме Фрэнка и Адама и Юрия. - "У нас гости."
- "О," говорю я, "почетные гости?" - "Видимо да." - "Кто?" - "МакДжоунз
и Филлис." - "Что?" (настал великий момент когда мне предстоит лицом к
лицу встретиться, или же уйти, со своим архизлейшим литературным врагом
Баллиолом МакДжоунзом некогда столь близким мне что мы плескали пивом
друг другу на колени склоняясь друг к другу в возбуждении беседы, мы го-
ворили и обменивались и одалживали и читали книги и литературолизовали
так много что этот невинный бедняга на самом деле подпал под некое влия-
ние с моей стороны, то есть, в том смысле, и только, что научился разго-
вору и стилю, в основном истории хипового или битового поколения или
подземного поколения и я сказал ему:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36