- В угол я и пошел, склонив голову
вовсе не к ней а к стене и попробовал молчаливую коммуникацию, затем ти-
хие слова (как пристало вечеринке) и слова принятые на Норт-Биче: "Что
ты читаешь?" и впервые она открыла рот и заговорила со мною сообщая пол-
ную мысль и сердце мое не совсем оборвалось но удивилось стоило мне ус-
лышать смешные культурные интонации отчасти Пляжа (2) , отчасти образца
И. Маньина, отчасти Беркли, отчасти негритянского высшего класса, нечто,
смесь langue и такого стиля говорить и употреблять слова какого я никог-
да раньше не слышал если не считать определенных редких девчонок конечно
же белых и такую странную что даже Адам сразу заметил и заметил мне в ту
ночь - но определенно манера говорить нового боп-поколения, когда гово-
ришь о себе не говоришь "I", а говоришь "ahy" или "Oy" и растянуто так,
типа как в старину бывало "женственная" такая манера произношения поэто-
му когда слышишь ее у мужчин звучит сначала противно а когда слышишь у
женщин это очаровательно но слишком уж странно, и звук который я уже оп-
ределенно и озадаченно услышал в голосах новых певцов бопа вроде Джерри
Уинтерса особенно с оркестром Кентона на пластинке Да Папочка Да и может
быть у Джери Сазерна тоже - но сердце мое оборвалось поскольку Пляж
всегда ненавидел меня, отторгал меня, недооценивал меня, срал на меня, с
самого начала в 1943 году и дальше - ибо глядите, идя вниз по улице я
какой-то громила а потом когда они узнают что я вовсе не громила а ка-
кой-то сумасшедший святой им это не нравится и более того они боятся что
я вдруг все равно превращусь в громилу и вломлю им и что-нибудь сокрушу
а я все равно почти что проделывал это а в отрочестве и подавно делал,
как однажды я ошивался по Норт-Бичу со стэнфордской баскетбольной коман-
дой, в особенности с Редом Келли чья жена (по праву?) умерла в Ред-
вуд-Сити в 1946-м, а за нами вся команда с боков братья Гаретта, он пих-
нул скрипача педика в парадное а я впихнул другого, он своего замочил, я
на своего вызверился, мне было 18, я был совсем щегол свеженький как
маргаритка к тому же - теперь, видя это прошлое в оскале и в зверстве и
в ужасе и в биенье моей лобной гордости они не хотели иметь со мной ни-
чего общего, и я поэтому конечно тоже знал что Марду испытывает настоя-
щее подлинное недоверие и нелюбовь ко мне пока я сидел там "пытаясь (не
чтоб получилось ВООБЩЕ) а получить е°" - нехипово, нагло, улыбаясь,
фальшиво истерично "принужденно" давя улыбу они это называют - я горячий
- они прохладные - на мне к тому же была весьма ядовитая совсем неподо-
бающая у них на Пляже рубашка, купленная на Бродвее в Нью-Йорке когда я
думал что буду рассекать
вниз по трапу в Кобе, дурацкая гавайская распашонка от Кросби с ри-
сунками, которую по-мужски и тщеславно после первоначальных честных уни-
жений моего обычного я (в самом деле) выкурив пару косячков я чувствовал
себя принужденным расстегнуть на лишнюю пуговицу и тем показать свою за-
горелую, волосатую грудь - что должно быть было ей отвратительно - в лю-
бом случае она и глазом не повела, и говорила мало и тихо - и была сос-
редоточена на Жюльене который сидел на корточках спиною к ней - а она
слушала и мурлыкала смеясь в общем разговоре - в основном разговором
заправляли О'Хара и громогласный Белуа и тот интеллигентный авантюрист
Роб а я, слишком молчаливый, слушавший, врубавшийся, но в чайном тщесла-
вии то и дело вставлявший "совершенные" (как я думал) реплики которые
были "слишком уж совершенны" но для Адама Мурэда знавшего меня все время
ясное свидетельство моего почтения и слушания и уважения фактически ко
всей компании, а для них этот новый тип вставлявший свои реплики только
чтобы показать собственную хиповость - все ужасно, и неискупимо. - Хотя
в самом начале, перед затяжками, которые передавались по кругу по-ин-
дейски, у меня было определенное ощущение того что я могу сблизиться с
Марду вовлечься и сделать ее в эту же самую первую ночь, то есть сняться
с нею одной хотя бы только на кофе но с затяжками заставившими меня мо-
литься истово и в серьезнейшей потаенности дабы вернулось мое дозатяжеч-
ное "здравомыслие" я стал крайне несамоуверенным, начал слишком лебе-
зить, положительно уверенный что не нравлюсь ей, ненавидя себя за это -
вспоминая теперь первую ночь когда я встретил свою любовь Ники Питерс в
1948-м на хате у Адама Мурэда в (тогда еще) Филлморе, я стоял незаинте-
ресованный и пил пиво в кухне как всегда (а дома яростно работая над
громаднейшим романом, безумный, ненормальный, уверенный, молодой, та-
лантливый как никогда больше) когда она показала на профиль моей тени на
бледно-зеленой стене и сказала: "Как прекрасен твой профиль," что приве-
ло меня в такое замешательство и (как и чай) придало несамоуверенности,
внимания, я стал пытаться "начать ее сделать", действовать таким образом
который по ее почти гипнотическому внушению привел теперь к первым пред-
варительным изысканиям типа гордость против гордости и красоты или бито-
вость или чувствительность против глупой невротической нервозности фал-
лического типа, постоянно осознающего собственный фаллос, свою башню, а
женщин колодцами - собака-то вот где зарыта, но человек слетел с резьбы,
неуспокоенный, да и теперь уже не 1948 а 1953 с четкими отстраненными
поколениями а я на пять лет старше, или моложе, и надо чтобы получилось
(или же получать женщин) в новом стиле и избавиться от нервозности - в
любом случае я бросил сознательно пытаться сделать Марду и угомонился
решив всю ночь врубаться в замечательную новую озадачивающую компанию
подземных которых Адам открыл и дал им имя на Пляже.
Но изначально Марду действительно зависела только от самой себя и бы-
ла независима объявляя что никого не желает, не хочет ни с кем ничего
общего, закончив (после меня) тем же - что нынче в холодной проклинающей
ночи я чувствую в воздухе, это ее объявление, и что ее маленькие зубки
больше не мои а вероятно враг мой упивается ими и обращается с нею
по-садистски как она вероятно и любит и как не обращался с нею я -
убийство витает в воздухе - и тот блеклый угол где сияет лампа, и вих-
рятся ветры, бумага, туман, я вижу великое обескураженное лицо самого
себя и моя так называемая любовь никнет в переулке, не годится - как
прежде это были меланхоличные сникания в горячих креслах, усугубленные
фазами луны (хотя сегодня великолепная осенняя ночь полнолуния) - там
где тогда, прежде, это было признанием нужды моего возвращения ко все-
мирной любви как должно великому писателю, типа какого-нибудь Лютера,
какого-нибудь Вагнера, теперь от этой теплой мысли о величии зябко веет
холодом - ибо и величие умирает - ах и кто только сказал что я велик - и
предположим кто-то был великим писателем, тайным Шекспиром ночью под по-
душкой? или в самом деле так - стихотворение Бодлера не стоит его скорби
- его скорби (Это Марду в конце концов сказала мне: "Я бы предпочла
счастливого человека несчастливым стихам которые он нам оставил," с чем
я согласен а я Бодлер, и люблю свою смуглую любовницу и тоже склонялся
ей на живот и слушал перекаты внутри) - но мне следовало бы понять по ее
первоначальному объявлению независимости чтобы поверить в искренность ее
отвращения к вовлеченности, вместо того чтобы бросаться на нее как будто
и поскольку я фактически хотел чтобы мне стало больно и желал "истер-
зать" себя - еще одним терзаньем больше и они задвинут синюю крышку, и
мой ящик плюхнется парень - ибо теперь смерть гнет свои крыла над моим
окном, я ее вижу, я ее слышу, я чую ее запах, я вижу ее в вялом висенье
моих рубашек которым больше не суждено быть ношенными, ново-старых,
стильно-старомодных, галстуки подвешенные змееподобно которыми я даже
уже и не пользуюсь, новые одеяла для осенних мирных постелей теперь кор-
чатся порывами коек в море себяубийства - утраты - ненависти - паранойи
- это в ее личико я желал проникнуть, и проник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
вовсе не к ней а к стене и попробовал молчаливую коммуникацию, затем ти-
хие слова (как пристало вечеринке) и слова принятые на Норт-Биче: "Что
ты читаешь?" и впервые она открыла рот и заговорила со мною сообщая пол-
ную мысль и сердце мое не совсем оборвалось но удивилось стоило мне ус-
лышать смешные культурные интонации отчасти Пляжа (2) , отчасти образца
И. Маньина, отчасти Беркли, отчасти негритянского высшего класса, нечто,
смесь langue и такого стиля говорить и употреблять слова какого я никог-
да раньше не слышал если не считать определенных редких девчонок конечно
же белых и такую странную что даже Адам сразу заметил и заметил мне в ту
ночь - но определенно манера говорить нового боп-поколения, когда гово-
ришь о себе не говоришь "I", а говоришь "ahy" или "Oy" и растянуто так,
типа как в старину бывало "женственная" такая манера произношения поэто-
му когда слышишь ее у мужчин звучит сначала противно а когда слышишь у
женщин это очаровательно но слишком уж странно, и звук который я уже оп-
ределенно и озадаченно услышал в голосах новых певцов бопа вроде Джерри
Уинтерса особенно с оркестром Кентона на пластинке Да Папочка Да и может
быть у Джери Сазерна тоже - но сердце мое оборвалось поскольку Пляж
всегда ненавидел меня, отторгал меня, недооценивал меня, срал на меня, с
самого начала в 1943 году и дальше - ибо глядите, идя вниз по улице я
какой-то громила а потом когда они узнают что я вовсе не громила а ка-
кой-то сумасшедший святой им это не нравится и более того они боятся что
я вдруг все равно превращусь в громилу и вломлю им и что-нибудь сокрушу
а я все равно почти что проделывал это а в отрочестве и подавно делал,
как однажды я ошивался по Норт-Бичу со стэнфордской баскетбольной коман-
дой, в особенности с Редом Келли чья жена (по праву?) умерла в Ред-
вуд-Сити в 1946-м, а за нами вся команда с боков братья Гаретта, он пих-
нул скрипача педика в парадное а я впихнул другого, он своего замочил, я
на своего вызверился, мне было 18, я был совсем щегол свеженький как
маргаритка к тому же - теперь, видя это прошлое в оскале и в зверстве и
в ужасе и в биенье моей лобной гордости они не хотели иметь со мной ни-
чего общего, и я поэтому конечно тоже знал что Марду испытывает настоя-
щее подлинное недоверие и нелюбовь ко мне пока я сидел там "пытаясь (не
чтоб получилось ВООБЩЕ) а получить е°" - нехипово, нагло, улыбаясь,
фальшиво истерично "принужденно" давя улыбу они это называют - я горячий
- они прохладные - на мне к тому же была весьма ядовитая совсем неподо-
бающая у них на Пляже рубашка, купленная на Бродвее в Нью-Йорке когда я
думал что буду рассекать
вниз по трапу в Кобе, дурацкая гавайская распашонка от Кросби с ри-
сунками, которую по-мужски и тщеславно после первоначальных честных уни-
жений моего обычного я (в самом деле) выкурив пару косячков я чувствовал
себя принужденным расстегнуть на лишнюю пуговицу и тем показать свою за-
горелую, волосатую грудь - что должно быть было ей отвратительно - в лю-
бом случае она и глазом не повела, и говорила мало и тихо - и была сос-
редоточена на Жюльене который сидел на корточках спиною к ней - а она
слушала и мурлыкала смеясь в общем разговоре - в основном разговором
заправляли О'Хара и громогласный Белуа и тот интеллигентный авантюрист
Роб а я, слишком молчаливый, слушавший, врубавшийся, но в чайном тщесла-
вии то и дело вставлявший "совершенные" (как я думал) реплики которые
были "слишком уж совершенны" но для Адама Мурэда знавшего меня все время
ясное свидетельство моего почтения и слушания и уважения фактически ко
всей компании, а для них этот новый тип вставлявший свои реплики только
чтобы показать собственную хиповость - все ужасно, и неискупимо. - Хотя
в самом начале, перед затяжками, которые передавались по кругу по-ин-
дейски, у меня было определенное ощущение того что я могу сблизиться с
Марду вовлечься и сделать ее в эту же самую первую ночь, то есть сняться
с нею одной хотя бы только на кофе но с затяжками заставившими меня мо-
литься истово и в серьезнейшей потаенности дабы вернулось мое дозатяжеч-
ное "здравомыслие" я стал крайне несамоуверенным, начал слишком лебе-
зить, положительно уверенный что не нравлюсь ей, ненавидя себя за это -
вспоминая теперь первую ночь когда я встретил свою любовь Ники Питерс в
1948-м на хате у Адама Мурэда в (тогда еще) Филлморе, я стоял незаинте-
ресованный и пил пиво в кухне как всегда (а дома яростно работая над
громаднейшим романом, безумный, ненормальный, уверенный, молодой, та-
лантливый как никогда больше) когда она показала на профиль моей тени на
бледно-зеленой стене и сказала: "Как прекрасен твой профиль," что приве-
ло меня в такое замешательство и (как и чай) придало несамоуверенности,
внимания, я стал пытаться "начать ее сделать", действовать таким образом
который по ее почти гипнотическому внушению привел теперь к первым пред-
варительным изысканиям типа гордость против гордости и красоты или бито-
вость или чувствительность против глупой невротической нервозности фал-
лического типа, постоянно осознающего собственный фаллос, свою башню, а
женщин колодцами - собака-то вот где зарыта, но человек слетел с резьбы,
неуспокоенный, да и теперь уже не 1948 а 1953 с четкими отстраненными
поколениями а я на пять лет старше, или моложе, и надо чтобы получилось
(или же получать женщин) в новом стиле и избавиться от нервозности - в
любом случае я бросил сознательно пытаться сделать Марду и угомонился
решив всю ночь врубаться в замечательную новую озадачивающую компанию
подземных которых Адам открыл и дал им имя на Пляже.
Но изначально Марду действительно зависела только от самой себя и бы-
ла независима объявляя что никого не желает, не хочет ни с кем ничего
общего, закончив (после меня) тем же - что нынче в холодной проклинающей
ночи я чувствую в воздухе, это ее объявление, и что ее маленькие зубки
больше не мои а вероятно враг мой упивается ими и обращается с нею
по-садистски как она вероятно и любит и как не обращался с нею я -
убийство витает в воздухе - и тот блеклый угол где сияет лампа, и вих-
рятся ветры, бумага, туман, я вижу великое обескураженное лицо самого
себя и моя так называемая любовь никнет в переулке, не годится - как
прежде это были меланхоличные сникания в горячих креслах, усугубленные
фазами луны (хотя сегодня великолепная осенняя ночь полнолуния) - там
где тогда, прежде, это было признанием нужды моего возвращения ко все-
мирной любви как должно великому писателю, типа какого-нибудь Лютера,
какого-нибудь Вагнера, теперь от этой теплой мысли о величии зябко веет
холодом - ибо и величие умирает - ах и кто только сказал что я велик - и
предположим кто-то был великим писателем, тайным Шекспиром ночью под по-
душкой? или в самом деле так - стихотворение Бодлера не стоит его скорби
- его скорби (Это Марду в конце концов сказала мне: "Я бы предпочла
счастливого человека несчастливым стихам которые он нам оставил," с чем
я согласен а я Бодлер, и люблю свою смуглую любовницу и тоже склонялся
ей на живот и слушал перекаты внутри) - но мне следовало бы понять по ее
первоначальному объявлению независимости чтобы поверить в искренность ее
отвращения к вовлеченности, вместо того чтобы бросаться на нее как будто
и поскольку я фактически хотел чтобы мне стало больно и желал "истер-
зать" себя - еще одним терзаньем больше и они задвинут синюю крышку, и
мой ящик плюхнется парень - ибо теперь смерть гнет свои крыла над моим
окном, я ее вижу, я ее слышу, я чую ее запах, я вижу ее в вялом висенье
моих рубашек которым больше не суждено быть ношенными, ново-старых,
стильно-старомодных, галстуки подвешенные змееподобно которыми я даже
уже и не пользуюсь, новые одеяла для осенних мирных постелей теперь кор-
чатся порывами коек в море себяубийства - утраты - ненависти - паранойи
- это в ее личико я желал проникнуть, и проник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36