Если же россиянин узнает о чем-то из газеты, то верит в это так, словно видел собственными глазами. Ухмыляется скептически, приговаривая: «Все врут календари...», вздыхает огорченно: «Дурят нашего брата, ох дурят...», а сам, втайне ото всех, продолжает верить в самые дикие небылицы. А уж в то, что огромный лесной пожар в самом центре России разожгли тайные российские спецслужбы, не поверил бы только самый последний идиот. На это и рассчитывал Крестный, когда задумывал свою комбинацию. На ложь, которую в России всегда принимают за правду. Потому, что знают – если глубоко копать, на найдешь границу, которая отличает друг от друга правду и ложь.
Когда Никитин устроил «разборку» со своими заместителями, пытаясь выяснить, что же это за «лицо, пожелавшее остаться неизвестным», Москва пребывала в состоянии легкого ажиотажа. Особенное усердие проявляли политические партии и группы. Мгновенно переварив услышанное и прочитанное, каждая из них сразу же принялась эксплуатировать новость в своих политических интересах. Характерно, что силовиков не защищал никто. Все требовали создания комиссий по расследованию их деятельности, снятия руководства и замену его на представителя своей партии. Сразу же появились и требования об отставке Президента, но в этом-то как раз ничего необычного не было, такой лозунг появлялся всегда, что бы в России ни случалось.
Оппозиционные партии организовали пикеты на Лубянской площади и у Белого дома, требуя очень много, но не конкретно. Люди с суровыми лицами держали транспаранты с лозунгами: «У нас достаточно силы, чтобы навести порядок!», «Бандитов в мундирах – под суд!», «Кто не с нами – тот против России!», «Россия должна принадлежать русским!», «Ельцин должен уйти!», «Не дадим распродать Россию!» и тому подобной пропагандистской ерундой.
Крестный потолкался в местах скопления народа, послушал разговоры. Без особой истерики, деловито обсуждались варианты возможного развития событий. Большинство мнений склонялось к тому, что «Казань воду мутит», что «наши-то правильно им лес подожгли», что «теперь жди, что татары еще чего-нибудь взорвут». Народ был склонен к драке, кулаки уже почесывались. Крестного такое настроение устраивало. «Татары, говорите? – посмеивался он про себя. – Татары обязательно чего-нибудь взорвут. И очень скоро. И мне известно даже – где...»
Проправительственные газеты призывали проявлять сдержанность и не раздувать межнациональной истерии. Но ничего вразумительного о причинах событий в Поволжье сказать не могли. Их жалкий лепет о случайном стечении обстоятельств вызывал недоверие и лишь подогревал обстановку. Генерал Никитин провел брифинг, на котором изложил свою версию событий, очень близкую к действительности, но поскольку не мог убедительно мотивировать действия террориста-поджигателя, сочувствия не вызвал, а только подвергся перекрестному допросу со стороны журналистов. Крестный посмеивался над своим бывшим соратником. Он всегда считал Никитина очень хорошим исполнителем-оперативником, но совершенно никудышним аналитиком.
Следующий ход был за Иваном, Крестный спокойно и терпеливо ждал от него знака. Знака, который услышит вся Россия. И от которого вздрогнет.
У Крестного была еще одна проблема, решить которую нужно было до возвращения Ивана в Москву. Если события пойдут именно так, как он предполагает, искусство Ивана может пригодиться еще не один раз, прежде чем Россию можно будет покинуть, добившись своей цели. Во что бы то ни стало нужно сохранить свое влияние на Ивана и оградить его от любого другого влияния.
Его, конечно, беспокоило, что Иван последнее время живет у какой-то женщины. Само по себе это не имело бы никакого значение, если бы речь шла не об Иване. Крестный знал отстраненное отношение Ивана к женщинам, доходившее порой просто до страха перед ними. Его это устраивало, поскольку препятствовало Ивану сблизиться с кем-либо из бабья. О пустоте в том месте, где у Ивана когда-то располагалась душа, Крестному тоже было известно. И он очень боялся, что сближение с женщиной может растопить замороженную в Чечне иванову душу.
Он, конечно, выследил Ивана. В тот самый первый раз, когда Иван проговорился, что у него дела, что его ждут. Крестный провел его до самого дома Нади, а дальше воспользовался самым простым приемом. Любой московский мальчишка рад заработать пару долларов. Прямо у дома поймав какого-то пацана, он дал ему доллар и пообещал еще пятерку, если тот выяснит, в какую именно квартиру идет вон тот мужчина. Через пять минут он знал номер квартиры. Сказав сакраментальную фразу: «Держи, дефективный...», Крестный вручил ему еще пять долларов и убрался восвояси, решив понаблюдать за настроением и образом мыслей Ивана. В последнем разговоре ему и то, и другое очень не понравилось.
Теперь, отослав Ивана, он решил, что настал удобный момент. Прежде всего, он навел справки. При его возможностях это было не особенно сложно. Узнав, что Иван связался с дочерью известной когда-то в Москве проститутки, тоже проституткой, он несколько успокоился. Хотя и не понятен был ему интерес Ивана именно к ней.
«Если его только тело женское интересует, – подумал Крестный, – странно, что он два месяца ебет одну и ту же бабу. Да одно и то же тело на третий день надоест, если ты, конечно, ничего иного к нему не испытываешь. А ему, почему-то, не надоедает»
Крестный хорошо помнил откровенную сентенцию одного из больших знатоков русской души: «Страшна не та баба, что за хуй держит, а та, что держит за душу». Ивана, кроме, как за член, держать было, вроде бы, не за что. Но – черт его знает... Если уж чужая душа – потемки, то в случае с Иваном – и вовсе полный мрак...
Убивать Крестный не любил. То есть – сам убивать, своими руками. За всю свою долгую карьеру в госбезопасности Владимир Крестов убил лично лишь одного человека, и это убийство навсегда отпечаталось в его памяти. Он тогда испугался очень сильно и убил от страха. Он не любил даже вспоминать эту историю, и сейчас тоже отогнал воспоминания о ней подальше от себя.
Но других он посылал на убийство очень легко. Так же легко, как и на смерть. Спокойно и равнодушно, думая только о том, какую выгоду это убийство или эта смерть принесет лично ему, Крестному.
Ему еще дважды пришлось убить – в то время, когда он только становился тем, кем стал сейчас. Но это была, по сути дела, самооборона – если бы не убил он, то убили бы его. Просто он успел раньше.
Но, любил ли убийство, как жанр социального действия, Крестный или не любил, время от времени в его жизни возникали ситуации, когда нужно было решать – оставить человека в живых или убить. И Крестный всегда малодушничал, если не мог поручить это кому-то другому. Руки у него начинали дрожать, ладони потеть, а лоб покрывался испариной.
Крестный хорошо понимал, что в том, чтобы отнять у человека жизнь, нет ничего страшного, он столько раз видел как это происходит. Человек падает, из него течет красная жидкость, и он перестает двигаться. Казалось бы – чего проще? Нажимаешь на курок, и все дела. Но Крестный, почему-то, никак не мог себя заставить перейти границу от «перед выстрелом» до «после выстрела». Что-то в нем сопротивлялось на всю свою бессознательную силу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49