Сама твоя жизнь объясняет нам сон этот, о Заратустра!
Не ты ли сам этот ветер, с пронзительным свистом распахивающий ворота
в замке Смерти?
Не ты ли сам этот гроб, наполненный многоцветной злобою и ангельскими
гримасами жизни?
Поистине, подобно детскому смеху на тысячу ладов, входит Заратустра
во все склепы, смеясь над ночными и могильными сторожами и над всеми, кто
гремит ржавыми ключами.
Пугать и опрокидывать будешь ты их своим смехом; обморок и
пробуждение докажут твою власть над ними.
И даже когда наступят долгие сумерки и усталость смертельная, ты не
закатишься на нашем небе, ты, защитник жизни!
Новые звёзды и новое великолепие ночи показал ты нам; поистине, самый
смех раскинул ты над нами многоцветным шатром.
Отныне детский смех всегда будет бить ключом из гробов; отныне всегда
будет дуть могучий ветер, торжествующий над смертельной усталостью: в этом
ты сам нам порука и предсказатель.
Поистине, самих врагов своих видел ты во сне это был твой самый
тяжёлый сон!
Но как ты проснулся от них и пришёл в себя, так и они должны
проснуться от себя самих и прийти к тебе!
Так говорил ученик; и все остальные теснились к Заратустре, хватали
руки его и хотели его убедить оставить ложе и печаль и вернуться к ним.
Заратустра же сидел, приподнявшись на своём ложе и с отсутствующим взором.
Подобно тому, кто возвращается после долгого отсутствия, смотрел он на
своих учеников, вглядывался в их лица и ещё не узнавал их. Но когда они
подняли его и поставили на ноги, изменился сразу взор его; он понял всё,
что случилось, и, гладя себе бороду, сказал твёрдым голосом:
Ну что ж, это придёт в своё время; но позаботьтесь, ученики мои,
чтобы был у нас хороший обед, и поскорей! Так думаю я искупить дурные сны!
Прорицатель же должен есть и пить рядом со мною: и поистине, я покажу
ему ещё море, в котором может он утонуть!
Так говорил Заратустра. И он долго смотрел в лицо ученику,
объяснившему сон, и качал при этом головою.



Об избавлении


Однажды, когда Заратустра проходил по большому мосту, окружили его
калеки и нищие, и один горбатый так говорил ему:
Посмотри, Заратустра! Даже народ учится у тебя и приобретает веру в
твоё учение; но чтобы совсем уверовал он в тебя, для этого нужно ещё одно
ты должен убедить ещё нас, калек! Здесь у тебя прекрасный выбор и поистине
случай с многими шансами на неупущение. Ты можешь исцелять слепых и
заставлять бегать хромых, и ты мог бы поубавить кое-что и у того, у кого
слишком много за спиной; это, думаю я, было бы прекрасным средством
заставить калек уверовать в Заратустру!
Но Заратустра так возразил говорившему: Когда снимают у горбатого
горб его, у него отнимают и дух его так учит народ. И когда возвращают
слепому глаза его, он видит на земле слишком много дурного так что он
проклинает исцелившего его. Тот же, кто даёт возможность бегать хромому,
наносит ему величайший вред: ибо едва ли он сможет бежать так быстро, чтобы
пороки не опережали его, так учит народ о калеках. И почему бы Заратустре
не учиться у народа, если народ учится у Заратустры?
Но с тех пор как живу я среди людей, для меня это ещё наименьшее зло,
что вижу я: одному недостаёт глаза, другому уха, третьему ноги; но есть и
такие, что утратили язык, или нос, или голову .
Я вижу и видел худшее и много столь отвратительного, что не обо всём
хотелось бы говорить, а об ином хотелось бы даже умолчать: например, о
людях, которым недостаёт всего, кроме избытка их, о людях, которые не что
иное, как один большой глаз, или один большой рот, или одно большое брюхо,
или вообще одно чтонибудь большое, калеками наизнанку называю я их.
И когда я шёл из своего уединения и впервые проходил по этому мосту,
я не верил своим глазам, непрестанно смотрел и наконец сказал: Это ухо! Ухо
величиною с человека! Я посмотрел ещё пристальнее: и действительно, за ухом
двигалось ещё нечто, до жалости маленькое, убогое и слабое. И поистине,
чудовищное ухо сидело на маленьком, тонком стебле и этим стеблем был
человек! Вооружась лупой, можно было даже разглядеть маленькое завистливое
личико, а также отёчную душонку, которая качалась на стебле этом. Народ же
говорил мне, что большое ухо не только человек, но даже великий человек,
гений. Но никогда не верил я народу, когда говорил он о великих людях, и я
остался при убеждении, что это калека наизнанку, у которого всего слишком
мало и только одного чего-нибудь слишком много .
Сказав так горбатому и тем, для кого он был рупором и ходатаем,
Заратустра обратился с глубоким негодованием к своим ученикам и сказал:
Поистине, друзья мои, я хожу среди людей, как среди обломков и
отдельных частей человека!
Самое ужасное для взора моего это видеть человека раскромсанным и
разбросанным, как будто на поле кровопролитного боя и бойни.
И если переносится мой взор от настоящего к прошлому, всюду находит
он то же самое: обломки, отдельные части человека и ужасные случайности и
ни одного человека!
Настоящее и прошлое на земле ах! друзья мои, это и есть самое
невыносимое для меня; и я не мог бы жить, если бы не был я провидцем того,
что должно прийти.
Провидец, хотящий, созидающий, само будущее и мост к будущему и ах,
как бы калеки на этом мосту: всё это и есть Заратустра.
И вы также часто спрашивали себя: Кто для нас Заратустра? Как должны
мы называть его? И, как у меня, ваши ответы были вопросами.
Есть ли он обещающий? Или исполняющий? Завоёвывающий? Или
наследующий? Осень? Или плуг? Врач? Или выздоравливающий?
Поэт ли он? Говорит ли он истину? Освободитель? Или укротитель?
Добрый? Или злой?
Я хожу среди людей, как среди обломков будущего, того будущего, что
вижу я.
И в том моё творчество и стремление, чтобы собрать и соединить
воедино всё, что является обломком, загадкой и ужасной случайностью.
И как мог бы я быть человеком, если бы человек не был также поэтом,
отгадчиком и избавителем от случая!
Спасти тех, кто миновали, и преобразовать всякое было в так хотел я
лишь это я назвал бы избавлением!
Воля так называется освободитель и вестник радости; так учил я вас,
друзья мои! А теперь научитесь ещё: сама воля ещё пленница.
Хотеть освобождает но как называется то, что и освободителя
заковывает ещё в цепи?
Было так называется скрежет зубовный и сокровенное горе воли.
Бессильная против того, что уже сделано, она злобная зрительница всего
прошлого.
Обратно не может воля хотеть; что не может она победить время и
остановить движение времени, в этом сокровенное горе воли.
Хотеть освобождает; чего только ни придумывает сама воля, чтобы
освободиться от своего горя и посмеяться над своим тюремщиком?
Ах, безумцем становится каждый пленник! Безумством освобождает себя и
пленённая воля.
Что время не бежит назад, в этом гнев её; было так называется камень,
которого не может катить она.
И вот катит она камни от гнева и досады и мстит тому, кто не
чувствует, подобно ей, гнева и досады.
Так стала воля, освободительница, причинять страдание: и на всём, что
может страдать, вымещает она, что не может вернуться вспять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69