врагом хочет он стать
ему, и своему последнему богу, ради победы он хочет бороться с великим
драконом.
Кто же этот великий дракон, которого дух не хочет более называть
господином и богом? Ты должен называется великий дракон. Но дух льва
говорит я хочу .
Чешуйчатый зверь ты должен , искрясь золотыми искрами, лежит ему на
дороге, и на каждой чешуе его блестит, как золото, ты должен! .
Тысячелетние ценности блестят на этих чешуях, и так говорит
сильнейший из всех драконов: Ценности всех вещей блестят на мне .
Все ценности уже созданы, и каждая созданная ценность это я.
Поистине, я хочу не должно более существовать! Так говорит дракон.
Братья мои, к чему нужен лев в человеческом духе? Чему не
удовлетворяет вьючный зверь, воздержный и почтительный?
Создавать новые ценности этого не может ещё лев; но создать себе
свободу для нового созидания это может сила льва.
Завоевать себе свободу и священное Нет даже перед долгом для этого,
братья мои, нужно стать львом.
Завоевать себе право для новых ценностей это самое страшное
завоевание для духа выносливого и почтительного. Поистине, оно кажется ему
грабежом и делом хищного зверя.
Как свою святыню, любил он когда-то ты должен ; теперь ему надо
видеть даже в этой святыне произвол и мечту, чтобы добыть себе свободу от
любви своей: нужно стать львом для этой добычи.
Но скажите, братья мои, что может сделать ребёнок, чего не мог бы
даже лев? Почему хищный лев должен стать ещё ребёнком?
Дитя есть невинность и забвение, новое начинание, игра, самокатящееся
колесо, начальное движение, святое слово утверждения.
Да, для игры созидания, братья мои, нужно святое слово утверждения:
своей воли хочет теперь дух, свой мир находит потерявший мир.
Три превращения духа назвал я вам: как дух стал верблюдом, львом
верблюд и, наконец, лев ребёнком.
Так говорил Заратустра. В тот раз остановился он в городе, названном:
Пёстрая корова.
О кафедрах добродетели
Заратустре хвалили одного мудреца, который умел хорошо говорить о сне
и о добродетели; за это его высоко чтили и награждали, и юноши садились
перед кафедрой его. К нему пошёл Заратустра и вместе с юношами сел перед
кафедрой его. И так говорил мудрец:
Честь и стыд перед сном! Это первое! И избегайте встречи с теми, кто
плохо спит и бодрствует ночью!
Стыдлив и вор в присутствии сна: потихоньку крадётся он в ночи. Но
нет стыда у ночного сторожа: не стыдясь, трубит он в свой рог.
Уметь спать не пустяшное дело: чтобы хорошо спать, надо бодрствовать
в течение целого дня.
Десять раз должен ты днём преодолеть самого себя: это даст хорошую
усталость, это мак души.
Десять раз должен ты мириться с самим собою: ибо преодоление есть
обида, и дурно спит непомирившийся.
Десять истин должен найти ты в течение дня: иначе ты будешь и ночью
искать истины и твоя душа останется голодной.
Десять раз должен ты смеяться в течение дня и быть весёлым: иначе
будет тебя ночью беспокоить желудок, этот отец скорби.
Немногие знают это; но надо обладать всеми добродетелями, чтобы спать
хорошо. Не дал ли я ложного свидетельства? Не нарушил ли я супружеской
верности?
Не позволил ли я себе пожелать рабыни ближнего моего? Всё это мешало
бы хорошему сну.
И даже при существовании всех добродетелей надо ещё понимать одно:
уметь вовремя послать спать все добродетели.
Чтобы не ссорились между собой эти милые бабёнки! И на твоей спине,
несчастный!
Живи в мире с Богом и соседом: этого требует хороший сон. И живи
также в мире с соседским чёртом! Иначе ночью он будет посещать тебя.
Чти начальство и повинуйся ему, даже хромому начальству! Этого
требует хороший сон. Разве моя вина, если власть любит ходить на хромых
ногах?
Тот, по-моему, лучший пастух, кто пасёт своих овец на тучных лугах:
этого требует хороший сон.
Я не хочу ни больших почестей, ни больших сокровищ: то и другое
раздражает селезёнку. Однако дурно спится без доброго имени и малых
сокровищ.
Малочисленное общество для меня предпочтительнее, чем злое; но и оно
должно приходить и уходить вовремя: этого требует хороший сон.
Мне также очень нравятся нищие духом: они способствуют сну. Блаженны
они, особенно если всегда воздают им должное.
Так проходит день у добродетельного. Но когда наступает ночь, я
остерегаюсь, конечно, призывать сон! Он не хочет, чтобы его призывали его,
господина всех добродетелей!
Но я размышляю, что я сделал и о чём думал в течение дня.
Пережёвывая, спрашиваю я себя терпеливо, как корова: каковы же были твои
десять преодолений?
И каковы были те десять примирений, десять истин и десять смехов,
которыми моё сердце радовало себя?
При таком обсуждении и взвешивании сорока мыслей на меня сразу
нападает сон, незваный, господин всех добродетелей.
Сон колотит меня по глазам и они тяжелеют. Сон касается уст моих, и
они остаются отверстыми.
Поистине, тихими шагами приходит он ко мне, лучший из воров, и
похищает у меня мысли: глупый стою я тогда, как эта кафедра.
Но недолго стою я так: затем я уже лежу.
Слушая эти речи мудреца, Заратустра смеялся в сердце своём: ибо свет
низошёл на него. И так говорил он в сердце своём:
Глупцом кажется мне этот мудрец со своими сорока мыслями; но я верю,
что хорошо ему спится.
Счастлив уже и тот, кто живёт вблизи этого мудреца! Такой сон
заразителен; даже сквозь толстую стену заразителен он.
Чары живут в самой его кафедре. И не напрасно сидели юноши перед
проповедником добродетели.
Его мудрость гласит: так бодрствовать, чтобы сон был спокойный. И
поистине, если бы жизнь не имела смысла и я должен был бы выбрать
бессмыслицу, то эта бессмыслица казалась бы мне наиболее достойной
избрания.
Теперь я понимаю ясно, чего некогда искали прежде всего, когда искали
учителей добродетели. Хорошего сна искали себе и увенчанной маками
добродетели!
Для всех этих прославленных мудрецов кафедры мудрость была сном без
сновидений: они не знали лучшего смысла жизни.
И теперь ещё встречаются люди, похожие на этого проповедника
добродетели, не всегда, однако, такие же честные, но их время прошло. И не
долго стоять им, как уже будут они лежать.
Блаженны сонливые: ибо скоро станут они клевать носом.
Так говорил Заратустра.
О потусторонниках
Однажды и Заратустра устремил мечту свою по ту сторону человека,
подобно всем потусторонникам. Актом страдающего и измученного Бога
показался тогда мне мир.
Сном показался тогда мне мир и поэтическим творением Бога:
разноцветным дымом пред очами божественного недовольника.
Добро и зло, и радость и страдание, и я и ты всё показалось мне
разноцветным дымом пред очами Творца. Отвратить взор свой от себя захотел
Творец и тогда создал он мир.
Опьяняющей радостью служит для страдающего отвратить взор от
страдания своего и забыться. Опьяняющей радостью и самозабвением казался
мне некогда мир.
Этот мир, вечно несовершенный, отражение вечного противоречия и
несовершенный образ опьяняющая радость для его несовершенного Творца, таким
казался мне некогда мир.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
ему, и своему последнему богу, ради победы он хочет бороться с великим
драконом.
Кто же этот великий дракон, которого дух не хочет более называть
господином и богом? Ты должен называется великий дракон. Но дух льва
говорит я хочу .
Чешуйчатый зверь ты должен , искрясь золотыми искрами, лежит ему на
дороге, и на каждой чешуе его блестит, как золото, ты должен! .
Тысячелетние ценности блестят на этих чешуях, и так говорит
сильнейший из всех драконов: Ценности всех вещей блестят на мне .
Все ценности уже созданы, и каждая созданная ценность это я.
Поистине, я хочу не должно более существовать! Так говорит дракон.
Братья мои, к чему нужен лев в человеческом духе? Чему не
удовлетворяет вьючный зверь, воздержный и почтительный?
Создавать новые ценности этого не может ещё лев; но создать себе
свободу для нового созидания это может сила льва.
Завоевать себе свободу и священное Нет даже перед долгом для этого,
братья мои, нужно стать львом.
Завоевать себе право для новых ценностей это самое страшное
завоевание для духа выносливого и почтительного. Поистине, оно кажется ему
грабежом и делом хищного зверя.
Как свою святыню, любил он когда-то ты должен ; теперь ему надо
видеть даже в этой святыне произвол и мечту, чтобы добыть себе свободу от
любви своей: нужно стать львом для этой добычи.
Но скажите, братья мои, что может сделать ребёнок, чего не мог бы
даже лев? Почему хищный лев должен стать ещё ребёнком?
Дитя есть невинность и забвение, новое начинание, игра, самокатящееся
колесо, начальное движение, святое слово утверждения.
Да, для игры созидания, братья мои, нужно святое слово утверждения:
своей воли хочет теперь дух, свой мир находит потерявший мир.
Три превращения духа назвал я вам: как дух стал верблюдом, львом
верблюд и, наконец, лев ребёнком.
Так говорил Заратустра. В тот раз остановился он в городе, названном:
Пёстрая корова.
О кафедрах добродетели
Заратустре хвалили одного мудреца, который умел хорошо говорить о сне
и о добродетели; за это его высоко чтили и награждали, и юноши садились
перед кафедрой его. К нему пошёл Заратустра и вместе с юношами сел перед
кафедрой его. И так говорил мудрец:
Честь и стыд перед сном! Это первое! И избегайте встречи с теми, кто
плохо спит и бодрствует ночью!
Стыдлив и вор в присутствии сна: потихоньку крадётся он в ночи. Но
нет стыда у ночного сторожа: не стыдясь, трубит он в свой рог.
Уметь спать не пустяшное дело: чтобы хорошо спать, надо бодрствовать
в течение целого дня.
Десять раз должен ты днём преодолеть самого себя: это даст хорошую
усталость, это мак души.
Десять раз должен ты мириться с самим собою: ибо преодоление есть
обида, и дурно спит непомирившийся.
Десять истин должен найти ты в течение дня: иначе ты будешь и ночью
искать истины и твоя душа останется голодной.
Десять раз должен ты смеяться в течение дня и быть весёлым: иначе
будет тебя ночью беспокоить желудок, этот отец скорби.
Немногие знают это; но надо обладать всеми добродетелями, чтобы спать
хорошо. Не дал ли я ложного свидетельства? Не нарушил ли я супружеской
верности?
Не позволил ли я себе пожелать рабыни ближнего моего? Всё это мешало
бы хорошему сну.
И даже при существовании всех добродетелей надо ещё понимать одно:
уметь вовремя послать спать все добродетели.
Чтобы не ссорились между собой эти милые бабёнки! И на твоей спине,
несчастный!
Живи в мире с Богом и соседом: этого требует хороший сон. И живи
также в мире с соседским чёртом! Иначе ночью он будет посещать тебя.
Чти начальство и повинуйся ему, даже хромому начальству! Этого
требует хороший сон. Разве моя вина, если власть любит ходить на хромых
ногах?
Тот, по-моему, лучший пастух, кто пасёт своих овец на тучных лугах:
этого требует хороший сон.
Я не хочу ни больших почестей, ни больших сокровищ: то и другое
раздражает селезёнку. Однако дурно спится без доброго имени и малых
сокровищ.
Малочисленное общество для меня предпочтительнее, чем злое; но и оно
должно приходить и уходить вовремя: этого требует хороший сон.
Мне также очень нравятся нищие духом: они способствуют сну. Блаженны
они, особенно если всегда воздают им должное.
Так проходит день у добродетельного. Но когда наступает ночь, я
остерегаюсь, конечно, призывать сон! Он не хочет, чтобы его призывали его,
господина всех добродетелей!
Но я размышляю, что я сделал и о чём думал в течение дня.
Пережёвывая, спрашиваю я себя терпеливо, как корова: каковы же были твои
десять преодолений?
И каковы были те десять примирений, десять истин и десять смехов,
которыми моё сердце радовало себя?
При таком обсуждении и взвешивании сорока мыслей на меня сразу
нападает сон, незваный, господин всех добродетелей.
Сон колотит меня по глазам и они тяжелеют. Сон касается уст моих, и
они остаются отверстыми.
Поистине, тихими шагами приходит он ко мне, лучший из воров, и
похищает у меня мысли: глупый стою я тогда, как эта кафедра.
Но недолго стою я так: затем я уже лежу.
Слушая эти речи мудреца, Заратустра смеялся в сердце своём: ибо свет
низошёл на него. И так говорил он в сердце своём:
Глупцом кажется мне этот мудрец со своими сорока мыслями; но я верю,
что хорошо ему спится.
Счастлив уже и тот, кто живёт вблизи этого мудреца! Такой сон
заразителен; даже сквозь толстую стену заразителен он.
Чары живут в самой его кафедре. И не напрасно сидели юноши перед
проповедником добродетели.
Его мудрость гласит: так бодрствовать, чтобы сон был спокойный. И
поистине, если бы жизнь не имела смысла и я должен был бы выбрать
бессмыслицу, то эта бессмыслица казалась бы мне наиболее достойной
избрания.
Теперь я понимаю ясно, чего некогда искали прежде всего, когда искали
учителей добродетели. Хорошего сна искали себе и увенчанной маками
добродетели!
Для всех этих прославленных мудрецов кафедры мудрость была сном без
сновидений: они не знали лучшего смысла жизни.
И теперь ещё встречаются люди, похожие на этого проповедника
добродетели, не всегда, однако, такие же честные, но их время прошло. И не
долго стоять им, как уже будут они лежать.
Блаженны сонливые: ибо скоро станут они клевать носом.
Так говорил Заратустра.
О потусторонниках
Однажды и Заратустра устремил мечту свою по ту сторону человека,
подобно всем потусторонникам. Актом страдающего и измученного Бога
показался тогда мне мир.
Сном показался тогда мне мир и поэтическим творением Бога:
разноцветным дымом пред очами божественного недовольника.
Добро и зло, и радость и страдание, и я и ты всё показалось мне
разноцветным дымом пред очами Творца. Отвратить взор свой от себя захотел
Творец и тогда создал он мир.
Опьяняющей радостью служит для страдающего отвратить взор от
страдания своего и забыться. Опьяняющей радостью и самозабвением казался
мне некогда мир.
Этот мир, вечно несовершенный, отражение вечного противоречия и
несовершенный образ опьяняющая радость для его несовершенного Творца, таким
казался мне некогда мир.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69