В призрачной и фантастической атмосфере трактирного веселья кристаллизуется поэзия, обычно придавленная повседневными жизненными обязанностями, грузом общественной иерархии. В этой атмосфере самые пустячные выдумки воспринимаются как действительность, и, наоборот, самые возвышенные истины приобретают анекдотический привкус.
Во всех этих анекдотах и рассказах отражается важная черта чешского национального характера: юмор. Склонность к юмористической самоиронии явилась следствием трех столетий иноземного господства и огромной дистанции между реальным бытием народа и великодержавной политической практикой. Юмор помогает маленькому человеку сохранить оптимизм и веру в себя даже в кризисных, безвыходных ситуациях. Попытка найти хотя бы словесную отдушину — отнюдь не бегство от политики. Особенно в Праге, бывшей столице, не раз имевшей случай заглянуть за кулисы династических интриг, хотя к лишенной возможности в них вмешаться. Здесь укоренилась унаследованная от предков привычка скептически и пренебрежительно говорить об общественных делах, в том числе и о самых «высоких» государственных символах. Для иронии и сарказма пражского народного анекдота нет ничего неприкосновенного и святого; юмором и трактирными россказнями народ компенсирует себя за разочарование, связанное с угнетенным экономическим и политическим положением.
Однако в пражских кабачках проявляются и положительные черты национального характера, помогающие преодолеть скепсис, вызванный вечной исторической неустойчивостью и притеснением: это врожденная склонность к контактам, доверчивая сердечность, общительность, по временам доходящая до излишней разговорчивости. В них отражаются демократизм чешского человека и его общественный темперамент, потребность в постоянном обмене мыслями с другими людьми. Так возникает особый род фольклорного повествования — к сожалению, до сих пор не собранного и мало изученного — так называемая трактирная история.
У лучших рассказчиков в ней выражается авторская личность, она дает выход подавленным желаниям, скрытым мечтам и надеждам. Личные нотки могут быть, однако, замаскированы юмористической самоиронией или буйной мюнхгаузеновской фантазией.
Впрочем, о характере трактирной истории мы судим только по литературным обработкам, прежде всего по творчеству Гашека. Поэтому нельзя игнорировать и индивидуальный творческий вклад Гашека в ее развитие. Он не повторяет и не копирует того, что слышал, воспринимая извне лишь импульсы, факты и детали. Многие мотивы он берет из чужих уст, но и в этих случаях решающую роль играет его собственная фантазия. Ведь только безудержная фантазия человека, привыкшего к богемному образу жизни, способна в любой ситуации сохранить естественность. Такое творчество было в значительной мере коллективным и анонимным. Многие рассказы несут на себе явные следы того, что написаны в трактире, в кругу друзей.
Смех был выражением творческой непосредственности, с помощью которой Гашек избавлялся от власти неприятных и удручающих обстоятельств. «Улыбка Гашека, — свидетельствует Франтишек Лангер, — была двоякой. Одна — человечная, как бы нечаянная, непринужденная — выражала (и по его широкому лицу это было особенно заметно) удовлетворенность данным моментом, собой, миром, просто хорошее настроение… Другая уже относилась к мимике юмориста. Гашек подчеркивал ею смешной характер того, что говорил, это была улыбка плутовская, продувная, лукавая, удивленная, глуповатая, клоунская, он, как актер, приспосабливал ее к содержанию речи. Иной раз на манер артистов кабаре предвосхищал ею то, что собирался сказать или только задумывал, дабы заранее создать у слушателей веселое настроение. Он широко пользовался этим трюком комиков, выступавших у Лготеков, у Розваржилов или в других пражских шантанах».
Улыбка на круглом лице Гашека не была воплощением добродушия. Наоборот. С самым невинным выражением, с наивной улыбкой ребенка или с «бесчувственной» ухмылкой дурачка он мог сказать какую угодно грубость. Умел и беспощадно высмеять, задеть шуткой самую чувствительную струну, особенно когда сводил старые, возможно, даже забытые противником счеты.
«Ради справедливости необходимо признать, — пишет, впрочем, Лангер, — когда ему казалось, что шутка этого требует, он менее всего щадил самого себя».
«Психологическая загадка»
К творческой оригинальности Гашека чешская литература не была подготовлена. Только в девяностые годы прошлого столетия она подошла к решению специфических художественных проблем. Поэзия той поры испытывает влияние французского символизма, проза усваивает достижения русского реалистического романа. Для собственных экспериментов время еще не настало. Тем меньше понимания могла встретить нигилистическая манера, проявляющаяся в гротескной иронии и мистификации.
Тогдашняя эпоха воспринимала лишь тематическую направленность гашековской сатиры, резкость и смелость его выпадов против нездоровых явлений общественной жизни. Спустя годы Франтишек Лангер заметил: «Чтобы оценить своеобразную сверхреальность его гротескной маски, его гримас и насмешек, зачастую доведенных до вызывающей бессмысленности, — так бы я теперь охарактеризовал лучшее, что есть в его юморесках, — должны были пройти десятилетия, должны были появиться футуризм и дадаизм, последний — в особенности, экспрессионизм и различные иные, еще более абстрактные течения. И наконец, между Гашеком и нами должен был встать „Швейк“, в котором гашековская издевка над миром и его безразличие к стилю возросли до монументальности, чтобы все прежние возражения отпали».
Перед войной Гашек ведет внешне легкомысленный образ жизни. В его застольном окружении мы найдем ярко выраженных представителей богемы — прежде всего художников и скульпторов, которые, проучившись какое-то время в Париже, старались перенести в Чехию дух Монмартра. Если у Гашека были друзья среди поэтов, то скорее потому, что он ценил их личные качества, чем на почве литературной солидарности. Очень нравился ему своей рассудительностью и трезвым рационализмом Франтишек Гельнер, любил он Карела Томана, Иржи Магена.
Богемное общество позволяло ему легко отбрасывать все обязательства. Это не означает, что он не отдавал себе отчета в последствиях такого неупорядоченного образа жизни. Но лишь люди из его ближайшего окружения замечали, что временами он задумывается, впадает в меланхолию. Однако Гашек никогда долго не предавался плохому настроению. Иной раз казалось, вот уже совсем тупик, но он тут же выходил из него с помощью неожиданного шутовского трюка.
Парадоксы поведения Гашека, очевидно, вытекают из того, что беззаботность не была его врожденной чертой — по натуре он был человек застенчивый, чуткий и замкнутый. Посреди веселой компании он заглушает в себе трагические нотки, отгоняет трагизм усмешкой.
Ярмила Гашекова, наиболее посвященный в его духовную жизнь свидетель, тоже считает, что, по существу, он был человек серьезный, даже, пожалуй, меланхоличный.
Вот как она описывает Гашека в период их супружества:
«…Тогда Гриша уже не возлагал больших надежд на будущее и был в отчаянии от того, что, несмотря на все свое усердие, на свой талант, успех и обнадеживающие обещания со всех сторон, не может заработать на жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
Во всех этих анекдотах и рассказах отражается важная черта чешского национального характера: юмор. Склонность к юмористической самоиронии явилась следствием трех столетий иноземного господства и огромной дистанции между реальным бытием народа и великодержавной политической практикой. Юмор помогает маленькому человеку сохранить оптимизм и веру в себя даже в кризисных, безвыходных ситуациях. Попытка найти хотя бы словесную отдушину — отнюдь не бегство от политики. Особенно в Праге, бывшей столице, не раз имевшей случай заглянуть за кулисы династических интриг, хотя к лишенной возможности в них вмешаться. Здесь укоренилась унаследованная от предков привычка скептически и пренебрежительно говорить об общественных делах, в том числе и о самых «высоких» государственных символах. Для иронии и сарказма пражского народного анекдота нет ничего неприкосновенного и святого; юмором и трактирными россказнями народ компенсирует себя за разочарование, связанное с угнетенным экономическим и политическим положением.
Однако в пражских кабачках проявляются и положительные черты национального характера, помогающие преодолеть скепсис, вызванный вечной исторической неустойчивостью и притеснением: это врожденная склонность к контактам, доверчивая сердечность, общительность, по временам доходящая до излишней разговорчивости. В них отражаются демократизм чешского человека и его общественный темперамент, потребность в постоянном обмене мыслями с другими людьми. Так возникает особый род фольклорного повествования — к сожалению, до сих пор не собранного и мало изученного — так называемая трактирная история.
У лучших рассказчиков в ней выражается авторская личность, она дает выход подавленным желаниям, скрытым мечтам и надеждам. Личные нотки могут быть, однако, замаскированы юмористической самоиронией или буйной мюнхгаузеновской фантазией.
Впрочем, о характере трактирной истории мы судим только по литературным обработкам, прежде всего по творчеству Гашека. Поэтому нельзя игнорировать и индивидуальный творческий вклад Гашека в ее развитие. Он не повторяет и не копирует того, что слышал, воспринимая извне лишь импульсы, факты и детали. Многие мотивы он берет из чужих уст, но и в этих случаях решающую роль играет его собственная фантазия. Ведь только безудержная фантазия человека, привыкшего к богемному образу жизни, способна в любой ситуации сохранить естественность. Такое творчество было в значительной мере коллективным и анонимным. Многие рассказы несут на себе явные следы того, что написаны в трактире, в кругу друзей.
Смех был выражением творческой непосредственности, с помощью которой Гашек избавлялся от власти неприятных и удручающих обстоятельств. «Улыбка Гашека, — свидетельствует Франтишек Лангер, — была двоякой. Одна — человечная, как бы нечаянная, непринужденная — выражала (и по его широкому лицу это было особенно заметно) удовлетворенность данным моментом, собой, миром, просто хорошее настроение… Другая уже относилась к мимике юмориста. Гашек подчеркивал ею смешной характер того, что говорил, это была улыбка плутовская, продувная, лукавая, удивленная, глуповатая, клоунская, он, как актер, приспосабливал ее к содержанию речи. Иной раз на манер артистов кабаре предвосхищал ею то, что собирался сказать или только задумывал, дабы заранее создать у слушателей веселое настроение. Он широко пользовался этим трюком комиков, выступавших у Лготеков, у Розваржилов или в других пражских шантанах».
Улыбка на круглом лице Гашека не была воплощением добродушия. Наоборот. С самым невинным выражением, с наивной улыбкой ребенка или с «бесчувственной» ухмылкой дурачка он мог сказать какую угодно грубость. Умел и беспощадно высмеять, задеть шуткой самую чувствительную струну, особенно когда сводил старые, возможно, даже забытые противником счеты.
«Ради справедливости необходимо признать, — пишет, впрочем, Лангер, — когда ему казалось, что шутка этого требует, он менее всего щадил самого себя».
«Психологическая загадка»
К творческой оригинальности Гашека чешская литература не была подготовлена. Только в девяностые годы прошлого столетия она подошла к решению специфических художественных проблем. Поэзия той поры испытывает влияние французского символизма, проза усваивает достижения русского реалистического романа. Для собственных экспериментов время еще не настало. Тем меньше понимания могла встретить нигилистическая манера, проявляющаяся в гротескной иронии и мистификации.
Тогдашняя эпоха воспринимала лишь тематическую направленность гашековской сатиры, резкость и смелость его выпадов против нездоровых явлений общественной жизни. Спустя годы Франтишек Лангер заметил: «Чтобы оценить своеобразную сверхреальность его гротескной маски, его гримас и насмешек, зачастую доведенных до вызывающей бессмысленности, — так бы я теперь охарактеризовал лучшее, что есть в его юморесках, — должны были пройти десятилетия, должны были появиться футуризм и дадаизм, последний — в особенности, экспрессионизм и различные иные, еще более абстрактные течения. И наконец, между Гашеком и нами должен был встать „Швейк“, в котором гашековская издевка над миром и его безразличие к стилю возросли до монументальности, чтобы все прежние возражения отпали».
Перед войной Гашек ведет внешне легкомысленный образ жизни. В его застольном окружении мы найдем ярко выраженных представителей богемы — прежде всего художников и скульпторов, которые, проучившись какое-то время в Париже, старались перенести в Чехию дух Монмартра. Если у Гашека были друзья среди поэтов, то скорее потому, что он ценил их личные качества, чем на почве литературной солидарности. Очень нравился ему своей рассудительностью и трезвым рационализмом Франтишек Гельнер, любил он Карела Томана, Иржи Магена.
Богемное общество позволяло ему легко отбрасывать все обязательства. Это не означает, что он не отдавал себе отчета в последствиях такого неупорядоченного образа жизни. Но лишь люди из его ближайшего окружения замечали, что временами он задумывается, впадает в меланхолию. Однако Гашек никогда долго не предавался плохому настроению. Иной раз казалось, вот уже совсем тупик, но он тут же выходил из него с помощью неожиданного шутовского трюка.
Парадоксы поведения Гашека, очевидно, вытекают из того, что беззаботность не была его врожденной чертой — по натуре он был человек застенчивый, чуткий и замкнутый. Посреди веселой компании он заглушает в себе трагические нотки, отгоняет трагизм усмешкой.
Ярмила Гашекова, наиболее посвященный в его духовную жизнь свидетель, тоже считает, что, по существу, он был человек серьезный, даже, пожалуй, меланхоличный.
Вот как она описывает Гашека в период их супружества:
«…Тогда Гриша уже не возлагал больших надежд на будущее и был в отчаянии от того, что, несмотря на все свое усердие, на свой талант, успех и обнадеживающие обещания со всех сторон, не может заработать на жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86