В целом книга напоминает мозаику: тут и пародии па политическую и журналистскую риторику; и историко-социологические экскурсы, выглядящие в авторской трактовке как смесь значительных событий и мелких фактов пражской хроники; и карикатуры на политических деятелей и представителей художественного миро, основанные на противоречии между официальной личиной и интимной стороной их жизни; и забавные рассказы о богеме, в которых не только возникают образы родственников и друзей автора, но и вырисовывается его собственный иронический портрет. В своем памфлете Гашек под реальными именами выводит широкоизвестных людей, не щадя их частной жизни. Он выступает в роли придворного шута: «Когда я собирал материалы к этой обширной истории новой партии, многие понимали, что будут фигурировать на ее страницах, и вели себя в связи с этим весьма по-разному. Одни хотели, чтобы я непременно о них упомянул, полагая, что это будет некая библиография с перечислением всех их заслуг перед партией. Другие, сообразив, что о них пойдет речь, с угрозой восклицали: „Только попробуй!“ А третьи, прослышав, что я собираюсь о них писать, буквально тряслись от страха, То были люди, которые знали, на что я способен…»
Гашековское иронически-скептическое, срывающее внешнюю маскировку видение жизни разрушало иллюзии о возможности мирной общественной эволюции и прогресса. Чешская политика выглядела такой, какова она была в действительности, — убогой, мизерной, склонной к компромиссам. Вскрывалась несостоятельность тогдашних представлений об исторической перспективе, независимо от того, шла ли речь об анархистских лозунгах, социал-демократическом реформизме или умеренном прогрессизме масариковской реалистической партии.
Гашек разоблачает эпоху анализом ее же собственной фразеологической системы, и этот анализ осуществляется необычайно последовательно: каждая деталь рассматривается словно через микроскоп.
Демаскирующую функцию детали обнаруживает, например, карикатура на Карела Педанта, не включенная в сочинение Гашека, но непосредственно с ним связанная:
«Ведь были времена, когда в одном кафе, где подавалось и пльзенское, дольше всех засиживался маленький человечек в пенсне, попивал себе пиво и в тихом, опустевшем зале пел „Марсельезу“!
Это был Карел Пелант, мистик, антиалкоголик, атеист, духоборец, противник проституции и революционер, предводитель мыслящих душ, которые спорят в кафе, сидя за столиками поближе к окну, чтобы их было видно с улицы, — гордые, полные энтузиазма, опьяненные собственной славой, разрушающие за чашкой черного кофе миры, воздымающие новые знамена.
А что из всего этого получилось? Теперь, друг Пелант, ты поставляешь журналу «Моравски иг» («Моравский юг») анекдоты, за которые моего дедушку выставили из ресторана «У Примасов», ибо уже тогда они были с длиннющей бородой, сидишь в редакции пльзенской реалистической газеты, сочиняешь плохие эпиграммы и где-нибудь на холме под Шкврнянами вспоминаешь ту плодотворную пору своей жизни, когда о тебе писали в в «Св. Войтехе», когда ты отнимал веру в господа бога у пенсионеров, повивальных бабок, ушедших на покой стариков-крестьян да церковных сторожей, когда ты состоял в активистах «Вольной мысли» и на публичных собраниях издевался над приходскими служками.
Бедный Пелант! Судьба забросила тебя в Пльзень — вместе с твоим тайным грехом: ведь ты прикидываешься трезвенником, а сам обожаешь пльзенское пиво!»
Подчеркнутая «научная» и «историческая» документальность сочинения усиливает его пародийность.
В сатирах и юморесках, написанных для ежедневных газет, Гашек был ограничен правилами жанра, традиционно основанного на анекдотической фабуле с неожиданной развязкой. В «Истории партии умеренного прогресса» он впервые создает эпическое повествование, которому свойственны особая интонация и свободное течение непринужденной застольной беседы. Эпическая раскованность, казалось бы, противоречащая комическому, анекдотическому принципу, становится новым признаком стиля Гашека.
Импровизация служит неиссякаемым резервуаром различных языковых контрастов и стилистических приемов — от пародийного подражания до гротескной гиперболы. Миновало время, когда язык сам был главной ценностью и гарантией национальной суверенности. Псевдопатриотическая политика обесценила слова, превратила их в пустую, ничего не значащую шелуху. Некритическая вера в слово, в словесный идол оказывается в руках политических ловкачей инструментом манипулирования людьми. Гашековская мистификация вскрывает процесс превращения слов и идей в символы, является косвенной полемикой с романтической традицией чешского Возрождения, уже изжившей себя к концу XIX века. Гашековский импровизированный текст — это комплекс намеков, позволяющий за отдельными контрастами и деталями видеть жизненную среду, из которой они извлечены, и домысливать их обобщающее значение.
Художественный смысл произведения Гашека, обличавшего убогость чешской политики и общественной жизни, не был понят во всей своей значительности. Считалось, что это рядовой памфлет, одна из пресловутых богемных выходок. И Гашек по-прежнему оставался для многих всего лишь человеком богемы, второстепенным писателем, литературным клоуном. Его нигилизм, обнажающий жалкую ничтожность чешской политики, был воспринят как бестактность, шутовская издевка. В действительности речь идет о смелой пародийно-сатирической мистификации, которая схватывает самую суть политики соглашательских партий и положения нации, становится ее критической совестью.
Издатель так и не отважился напечатать это сочинение, опасаясь общественного скандала и судебного эпилога.
Произведение Гашека осталось лишь документом упадка эпохи. Однако в нем так много комического, что оно служит не только критикой, но и прославлением жизни. Рубеж между комикой и эпикой, между мифом и литературой в «Истории партии умеренного прогресса» еще совершенно отчетлив. Соединить в единое целое гротескно-ироническое видение жизни с гротескно-эпическим повествованием Гашеку удастся только после войны в «Похождениях бравого солдата Швейка».
Кабаре
Весной 1912 года в окне ресторации Звержины, который переселился с Виноград на Уезд, к смиховским казармам, можно было прочесть:
«Искусство, сбежавшее из театров
Партия умеренного прогресса в рамках закона, наблюдая тщетные попытки наших театров поставить что-либо порядочное, решила сама подать руку искусству и одарить публику драматическими шедеврами новейшего направления…»
Своеобразное место в истории чешского кабаре принадлежит выступлениям веселого содружества литераторов и актеров, группировавшихся вокруг Гашека. Играли на сцене, не походившей на обычные театральные подмостки. Это был просто угол зала с небольшим возвышением, возле которого стоял рояль. Да и зрители не напоминали театральную публику. Сюда являлись завсегдатаи ресторанов, узнавшие о спектакле по слухам или из газет. Сначала, когда играли в ресторации Звержины, коллегами Ярослава Гашека и соавторами одноактных пьесок были Йозеф Мах и Франтишек Лангер, в то время, вероятно, и не подозревавший, что станет известным чешским драматургом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86