знаток теории и истории музыки; ученый, проникаю­щий во многие области естественных и гуманитарных наук; философ, решающий нравственные, религиозные, мировоззренческие проблемы.
Аналитический ум в сочетании с безбрежностью воображения, фантазии, энциклопедическими познания­ми - вот что, пожалуй, делало Одоевского весьма за­метным писателем пушкинской плеяды, произведения которого находят своего благодарного читателя и в наши дни.
Владимир Федорович Одоевский родился в 1804 году. Матерью Одоевского, Рюриковича по отцу, была быв­шая крепостная крестьянка. После смерти отца в 1808 году Владимир Одоевский жил у родственников в Камергерском переулке (ныне пр. Художественного театра, 3, здание МХАТа - дом перестроен).
В 1816-1822 годах Одоевский учился в университет­ском Благородном пансионе, где имя его осталось на мраморной доске рядом с именами В.А. Жуковского, А.И. Тургенева, А.И. Писарева и других.
В 1823 году в Москве организовалось Общество лю­бомудрия, председателем которого стал Одоевский - в его доме и происходили собрания, секретарем - Вене­витинов. В Общество вошли также А.И. Кошелев, И.В. Киреевский, Н.М. Рожалин. Целью «любомудров» была выработка цельного философского мировоззрения на основе современной им немецкой философии, в осо­бенности же - философии Шеллинга; они интересова­лись и естественными науками, и социальными пробле­мами, и вопросами художественного творчества, лите­ратурой и искусством.
А в 1824 году Одоевский вместе с Вильгельмом Кю­хельбекером приступает к изданию альманаха «Мнемозина». Всего за два года вышло четыре книги.
Бесспорно, и на Общество, и на альманах не могла не оказывать влияние идеология декабристов (декаб­рист А.И. Одоевский, двоюродный брат В.Ф. Одоевско­го, был очень дружен с ним). Так, «Мнемозина» горячо выступала за самобытность и народность русской лите­ратуры. Заметим, что и в дальнейшем, всю свою жизнь Одоевский будет борцом за национальное искусство в России. Программной для альманаха стала статья Кю­хельбекера «О направлении нашей поэзии, особенно ли­рической, в последнее десятилетие», где содержался призыв к поэзии большого гражданского содержания, поэзии, исполненной чувства патриотизма.
В «Мнемозине» в январе 1825 года появился первый отзыв о бессмертной комедии Грибоедова «Горе от ума» (Одоевский выступит в защиту «Горя от ума» от реак­ционных критиков еще раз - в майском номере «Мос­ковского телеграфа»).
Молодой Одоевский находится в центре культурной жизни Москвы. Вот он в салоне Зинаиды Волконской, где «можно было встретить и все, что только было име­нитого на русском Парнасе. Пушкин и Вяземский, Бора­тынский и Дельвиг были постоянными ее посетителя­ми. Кн. Одоевский, столько же преданный музыке, как и поэзии... не пропускал ни одного ее вечера...» (А. Н. Муравьев). Вот - в доме Грибоедова на Новин­ской площади, среди поэтов и музыкантов: Александра Алябьева, Вильгельма Кюхельбекера, Михаила Виельгорского, Алексея Верстовского...
Несмотря на юный возраст, Одоевский - уже глубо­кообразованный музыкант, без труда читающий с листа и исполняющий самые сложные произведения. Его ум, художественное чутье будущего выдающегося критика, основоположника классического музыковедения в Рос­сии, уже сейчас заставляют прислушиваться к его вы­сказываниям и советам, дорожить его мнением.
Общаясь с подающими надежды музыкантами, впер­вые Одоевский понимает возрастающее значение совре­менной ему молодой русской музыки, он не может сми­риться с пренебрежением к ней, свойственным высшей аристократии: «По старинному пристрастию к иностран­цам, - пишет он в 1825 году, - эти люди не могут поверить, что русский может написать такую симфонию, ка­кова, например, симфония гр. Виельгорского; не могут понять, к какому роду музыки относятся кантаты Верстовского; не постигают, что оперы Алябьева ничем не хуже французских комических опер».
Одоевский детально описывает театрализованное представление «Черной шали» Верстовского. Он видел в творчестве молодого композитора и яркий националь­ный характер, и сильные проявления чувств, и новизну музыкального мышления, и, кроме того, простоту и вы­разительность.
По случаю открытия Большого театра Одоевский выступает со статьей «Петровский театр», где востор­женно отзывается о музыке Алябьева и Верстовского, написанной к этому торжеству.
Статьи в «Вестнике Европы» и затем в «Московском телеграфе» Н. Полевого, где он становится руководите­лем отдела музыкального фельетона, привлекают вни­мание к имени Одоевского, выделяют его среди музы­кальных критиков Москвы.
Одоевский пробует свои силы и как композитор - сочиняет музыку к водевилям, идущим на сцене Боль­шого театра.
События 14 декабря на Сенатской площади и после­довавшие за ними репрессии положили конец и изда­нию «Мнемозины», и Обществу любомудрия. «Живо помню, как после этого несчастного числа князь Одоев­ский нас созвал и с особенной торжественностью пре­дал огню в своем камине и устав и протоколы нашего Общества любомудрия», - пишет Кошелев. А вот сви­детельство Е.Д. Львовой: «Владимир... был сумрачен, но спокоен, только говорил, что заготовил себе мед­вежьи шубу и сапоги на случай дальнего путешествия. Однако его не тронули».
«Время фантазии прошло; дорого заплатили мы ей за нашу к ней доверенность» - так прозвучат отголо­ски юности Одоевского в «Русских ночах».
Впоследствии он будет много хлопотать по де­лам Александра Одоевского и Вильгельма Кюхельбе­кера...
С переездом Одоевского в Петербург в 1826 году свя­заны его женитьба и поступление на государственную службу - в министерство внутренних дел (комитет иностранной цензуры). Одоевский будет занимать так­же должности помощника директора Публичной биб­лиотеки и директора Румянцевского музея, примет уча­стие в создании Русского музыкального общества и пер­вых в России консерваторий - Петербургской и Мос­ковской.
Современники утверждали, что в Петербурге в те годы существовало четыре знаменитых дома: Олени­ных, Карамзиных, Виельгорских и Одоевских. Недаром Шевырев обмолвился, что вся русская литература очу­тилась на диване у Одоевского.
В доме Одоевского «сходились веселый Пушкин и отец Иакинф с китайскими, сузившимися глазками, толстый путешественник, тяжелый немец - барон Шиллинг, возвратившийся из Сибири, и живая, мило­видная графиня Ростопчина, Глинка и профессор химии Гесс, Лермонтов и неуклюжий, но многознающий архео­лог Сахаров, Крылов, Жуковский, Вяземский были по­стоянными посетителями. Здесь впервые явился на сце­ну большого света и Гоголь...» - вспоминал М.П. По­годин. «Глинка расспрашивал графа Виельгорского про разрешение контрапунктных задач; Даргомыжский за­мышлял новую оперу и мечтал о либреттисте. Тут пре­бывали все начинающие и подвизающиеся в области науки и искусства - и посреди их хозяин дома то при­слушивался к разговору, то поощрял дебютанта, то ти­хим своим добросердечным голосом делал свои замечания, всегда исполненные знания и незлобия», - вторит ему В.А. Соллогуб.
Когда произошло знакомство Одоевского с Глинкой, им обоим было по двадцать два года. И хотя Глинка в то время еще был малоизвестным композитором, Одо­евский очень скоро оценил его выдающееся дарова­ние.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37