Это не означает, что надо пренебрегать здоровьем, но чрезмерная забота о здоровье, подобно поглощенности ума идеями или поисками истины, лишь укрепляет ум в его ограниченности. Существует большая разница между умом, погруженным в идеи, и активным умом. Активный ум безмолвен, бдителен, он не производит выбора.
«Моему сознанию принять все это довольно трудно, но, возможно, мой подсознательный ум воспримет то, что вы говорите; по крайней мере, я надеюсь на это.
Мне хотелось бы задать еще один вопрос. Понимаете ли, сэр, у меня бывают моменты, когда мой ум безмолвен, но эти моменты очень редки. Я размышлял о проблемах медитации и читал некоторые беседы, в которых вы об этом говорите; но в течение долгого времени тело занимало главное место. Теперь, когда я более или менее приучил себя к своему физическому состоянию, я чувствую, что очень важно развивать состояние тишины. Как лучше поступать в данном случае?»
— Можно ли культивировать состояние тишины, систематически его поддерживать и укреплять? И кто его культивирует? Отличается ли он от всей целостности вашего бытия? Существует ли тишина, спокойный ум, когда одно желание доминирует над всеми другими или когда оно с ними борется? Существует ли тишина, когда ум дисциплинирован, приспособлен к определенному образцу, подвергается контролю? Не предполагает ли все это цензора, так называемое высшее «Я», которое контролирует, судит, выбирает. А есть ли такая сущность? Если она существует, то не является ли она сама продуктом мысли? Мысль, разделяющая себя на высшее и низшее, на постоянное и преходящее, есть все еще следствие прошлого, традиции, времени. В подобном разделении лежит ее собственная безопасность. Ваша мысль или желание в данный момент ищет безопасности в безмолвии; вот почему она спрашивает о методе или системе, которые предложат ей то, что она хочет. Вместо обыденных вещей она ищет теперь блаженства безмолвия, а поэтому продолжает конфликт между тем, что есть , и тем, что должно быть. Не существует безмолвия там, где есть конфликт, подавление, сопротивление.
«Разве мы не должны стремиться к безмолвию?»
— Не может быть никакого безмолвия до тех пор, пока существует тот, кто его ищет. Безмолвие спокойного ума есть только тогда, когда нет ищущего, когда нет никакого желания. Поставьте перед собой такой вопрос, не отвечая на него: может ли все ваше существо полностью быть безмолвным? Может ли ваш ум в целом, сознательный, как и подсознательный, быть спокоен?
ДОВОЛЬСТВО
Самолет был переполнен. Он летел над Атлантическим океаном на высоте двадцати с лишним тысяч футов. Внизу простирался толстый ковер из облаков. Небо было ярко-синее, солнце оставалось позади нас, а мы летели прямо на запад. Дети долго бегали взад и вперед вдоль прохода, а теперь, усталые, заснули в креслах. После долгой ночи пассажиры пробудились и начали курить и пить. Человек, сидевший против нас, рассказывал о своих делах, а женщина сзади нас весьма довольным голосом описывала приобретенные ею вещи и прикидывала сумму пошлины, которую ей придется уплатить. Самолет шел ровно, без рывков, хотя ниже нас дули сильные ветры. Крылья самолета блестели в ярких лучах солнца, а винты плавно вращались, с фантастической скоростью врезаясь в воздух; ветер был попутный, и мы делали более трехсот миль в час.
Двое мужчин, сидевших напротив нас, разговаривали довольно громко; трудно было не слышать то, о чем они говорили. Оба были большого роста, а у одного из них было красное обветренное лицо. Он рассказывал о технике ловли китов, об опасностях работы, о выгоде этого промысла, о страшных морских бурях. Некоторые киты весили сотни тонн. Самок с детенышами нельзя ловить. В определенные периоды нельзя было убивать китов более определенного количества. Ловля и бой этих гигантов были разработаны вполне научно, каждая группа людей в команде имела определенные обязанности, к выполнению которых ее заранее готовили. Специфический запах плавучей китобойной базы едва можно было переносить. Но люди привыкли к нему, как вообще можно привыкнуть ко всему. Если дело шло благополучно, ловля приносила уйму денег. Он перешел к рассказу о странном очаровании убийства, но в этот момент принесли напитки, и разговор изменился.
Людям доставляет удовольствие убивать — и друг друга, и безобидного оленя с ясными глазами в глухом лесу, и тигра, который охотится за домашним скотом. Встретив на дороге змею, мы обязательно переедем через нее; мы устанавливаем капканы и ловим волков и койотов. Хорошо одетые люди с веселым видом берут с собой дорогие ружья и отправляются убивать птиц, которые только что перекликались друг с другом. Мальчик из пневматического ружья убивает трепещущую сойку, а взрослые, стоящие около него, никогда не выскажут ни слова сострадания и не будут его бранить; напротив, они скажут, какой он хороший стрелок. Убийство ради так называемого спорта, для добывания пищи, убийство во имя своей страны, во имя мира — все это мало чем отличается одно от другого. Оправдание — это не ответ. Существует лишь одно: не убивай. На Западе мы думаем, что животные существуют ради нашего желудка, ради удовольствия их убивать или ради их меха. На Востоке в течение столетий родители учили детей, постоянно повторяя им: не убивай, будь сострадателен, имей жалость. Здесь, на Западе, считается, что у животных нет души, поэтому их можно безнаказанно убивать. На Востоке животное обладает душой, поэтому имей это в виду, и пусть сердце твое знает, что такое любовь. На Западе считается нормальным, естественным поедать животных и птиц, это санкционировано церковью и религией. Там, на Востоке, этого нет; там мыслящий или религиозно настроенный человек в соответствии с традицией и культурными нормами никогда не станет есть мясо. Но и это так же быстро исчезает. Здесь мы всегда убивали во имя Бога и своей страны, а в настоящее время это распространено по всему свету. Убийство распространяется везде; почти на глазах старинные культурные нормы отбрасываются в сторону, и вместо них заботливо воспитываются такие качества, как деловой расчет, безжалостность, а средства уничтожения становятся все более мощными.
Мир не зависит от политического деятеля или священнослужителя, как не зависит он и от юриста или полисмена. Мир — это состояние ума, когда существует любовь.
Он владел небольшим предприятием, боролся с трудностями, но ему удавалось сводить концы с концами.
«Я пришел не для того, чтобы говорить о делах, — сказал он, — они дают мне необходимое, а так как потребности мои невелики, то я могу существовать. Я не принадлежу к чрезмерным честолюбцам и не участвую в игре, где люди поедают друг друга. Однажды, проезжая мимо, я увидел в тени деревьев толпу людей и остановился, чтобы послушать вас. Это было года два тому назад; то, о чем вы говорили, как-то взволновало меня. Я не слишком хорошо образован, но теперь я прочел ваши беседы и вот приехал к вам. Обычно я был доволен своей жизнью, своими мыслями и теми немногими верованиями, которые легко укладывались в моем уме. Но, начиная с того воскресного утра, когда я на своей машине попал в эту долину и случайно подошел послушать вас, я ощутил недовольство. Это не была неудовлетворенность работой, но какое-то внутреннее недовольство охватило все мое существо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156
«Моему сознанию принять все это довольно трудно, но, возможно, мой подсознательный ум воспримет то, что вы говорите; по крайней мере, я надеюсь на это.
Мне хотелось бы задать еще один вопрос. Понимаете ли, сэр, у меня бывают моменты, когда мой ум безмолвен, но эти моменты очень редки. Я размышлял о проблемах медитации и читал некоторые беседы, в которых вы об этом говорите; но в течение долгого времени тело занимало главное место. Теперь, когда я более или менее приучил себя к своему физическому состоянию, я чувствую, что очень важно развивать состояние тишины. Как лучше поступать в данном случае?»
— Можно ли культивировать состояние тишины, систематически его поддерживать и укреплять? И кто его культивирует? Отличается ли он от всей целостности вашего бытия? Существует ли тишина, спокойный ум, когда одно желание доминирует над всеми другими или когда оно с ними борется? Существует ли тишина, когда ум дисциплинирован, приспособлен к определенному образцу, подвергается контролю? Не предполагает ли все это цензора, так называемое высшее «Я», которое контролирует, судит, выбирает. А есть ли такая сущность? Если она существует, то не является ли она сама продуктом мысли? Мысль, разделяющая себя на высшее и низшее, на постоянное и преходящее, есть все еще следствие прошлого, традиции, времени. В подобном разделении лежит ее собственная безопасность. Ваша мысль или желание в данный момент ищет безопасности в безмолвии; вот почему она спрашивает о методе или системе, которые предложат ей то, что она хочет. Вместо обыденных вещей она ищет теперь блаженства безмолвия, а поэтому продолжает конфликт между тем, что есть , и тем, что должно быть. Не существует безмолвия там, где есть конфликт, подавление, сопротивление.
«Разве мы не должны стремиться к безмолвию?»
— Не может быть никакого безмолвия до тех пор, пока существует тот, кто его ищет. Безмолвие спокойного ума есть только тогда, когда нет ищущего, когда нет никакого желания. Поставьте перед собой такой вопрос, не отвечая на него: может ли все ваше существо полностью быть безмолвным? Может ли ваш ум в целом, сознательный, как и подсознательный, быть спокоен?
ДОВОЛЬСТВО
Самолет был переполнен. Он летел над Атлантическим океаном на высоте двадцати с лишним тысяч футов. Внизу простирался толстый ковер из облаков. Небо было ярко-синее, солнце оставалось позади нас, а мы летели прямо на запад. Дети долго бегали взад и вперед вдоль прохода, а теперь, усталые, заснули в креслах. После долгой ночи пассажиры пробудились и начали курить и пить. Человек, сидевший против нас, рассказывал о своих делах, а женщина сзади нас весьма довольным голосом описывала приобретенные ею вещи и прикидывала сумму пошлины, которую ей придется уплатить. Самолет шел ровно, без рывков, хотя ниже нас дули сильные ветры. Крылья самолета блестели в ярких лучах солнца, а винты плавно вращались, с фантастической скоростью врезаясь в воздух; ветер был попутный, и мы делали более трехсот миль в час.
Двое мужчин, сидевших напротив нас, разговаривали довольно громко; трудно было не слышать то, о чем они говорили. Оба были большого роста, а у одного из них было красное обветренное лицо. Он рассказывал о технике ловли китов, об опасностях работы, о выгоде этого промысла, о страшных морских бурях. Некоторые киты весили сотни тонн. Самок с детенышами нельзя ловить. В определенные периоды нельзя было убивать китов более определенного количества. Ловля и бой этих гигантов были разработаны вполне научно, каждая группа людей в команде имела определенные обязанности, к выполнению которых ее заранее готовили. Специфический запах плавучей китобойной базы едва можно было переносить. Но люди привыкли к нему, как вообще можно привыкнуть ко всему. Если дело шло благополучно, ловля приносила уйму денег. Он перешел к рассказу о странном очаровании убийства, но в этот момент принесли напитки, и разговор изменился.
Людям доставляет удовольствие убивать — и друг друга, и безобидного оленя с ясными глазами в глухом лесу, и тигра, который охотится за домашним скотом. Встретив на дороге змею, мы обязательно переедем через нее; мы устанавливаем капканы и ловим волков и койотов. Хорошо одетые люди с веселым видом берут с собой дорогие ружья и отправляются убивать птиц, которые только что перекликались друг с другом. Мальчик из пневматического ружья убивает трепещущую сойку, а взрослые, стоящие около него, никогда не выскажут ни слова сострадания и не будут его бранить; напротив, они скажут, какой он хороший стрелок. Убийство ради так называемого спорта, для добывания пищи, убийство во имя своей страны, во имя мира — все это мало чем отличается одно от другого. Оправдание — это не ответ. Существует лишь одно: не убивай. На Западе мы думаем, что животные существуют ради нашего желудка, ради удовольствия их убивать или ради их меха. На Востоке в течение столетий родители учили детей, постоянно повторяя им: не убивай, будь сострадателен, имей жалость. Здесь, на Западе, считается, что у животных нет души, поэтому их можно безнаказанно убивать. На Востоке животное обладает душой, поэтому имей это в виду, и пусть сердце твое знает, что такое любовь. На Западе считается нормальным, естественным поедать животных и птиц, это санкционировано церковью и религией. Там, на Востоке, этого нет; там мыслящий или религиозно настроенный человек в соответствии с традицией и культурными нормами никогда не станет есть мясо. Но и это так же быстро исчезает. Здесь мы всегда убивали во имя Бога и своей страны, а в настоящее время это распространено по всему свету. Убийство распространяется везде; почти на глазах старинные культурные нормы отбрасываются в сторону, и вместо них заботливо воспитываются такие качества, как деловой расчет, безжалостность, а средства уничтожения становятся все более мощными.
Мир не зависит от политического деятеля или священнослужителя, как не зависит он и от юриста или полисмена. Мир — это состояние ума, когда существует любовь.
Он владел небольшим предприятием, боролся с трудностями, но ему удавалось сводить концы с концами.
«Я пришел не для того, чтобы говорить о делах, — сказал он, — они дают мне необходимое, а так как потребности мои невелики, то я могу существовать. Я не принадлежу к чрезмерным честолюбцам и не участвую в игре, где люди поедают друг друга. Однажды, проезжая мимо, я увидел в тени деревьев толпу людей и остановился, чтобы послушать вас. Это было года два тому назад; то, о чем вы говорили, как-то взволновало меня. Я не слишком хорошо образован, но теперь я прочел ваши беседы и вот приехал к вам. Обычно я был доволен своей жизнью, своими мыслями и теми немногими верованиями, которые легко укладывались в моем уме. Но, начиная с того воскресного утра, когда я на своей машине попал в эту долину и случайно подошел послушать вас, я ощутил недовольство. Это не была неудовлетворенность работой, но какое-то внутреннее недовольство охватило все мое существо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156