Противоположности никогда не могут привести к синтезу. Единство может иметь место только тогда, когда нет противопоставления; но идеи всегда порождают противоположное, создают конфликт противоположностей. При любых обстоятельствах из конфликта не может получиться синтез.
Опыт — это ответ заднего плана на вызов. Задний план — влияние прошлого, а прошлое — это память. Ответ памяти — это идея. Идеология выстраивает память, называемую ответом, знанием, которые никогда не могут быть революционными. Их можно назвать самыми революционными, но это — всего лишь модифицированное продление прошлого. Противоположная идеология или доктрина — это все еще идея, а идея всегда должна исходить от прошлого. «Никакой идеологии» — это тоже идеология; не существует идеологии, которая была бы исключительной, единственной в своем роде; но если вы скажете, что ваша идеология ограничена, полна предрассудков, обусловлена, как и всякая другая, то никто за вами не последовал бы. Вы должны говорить, что это единственная идеология, которая только и способна спасти мир; и как большинство из нас, являясь приверженцами определений, выводов, становится последователями и основательно подвергается эксплуатации, так и эксплуатирующий тоже является эксплуатируемым.
Действие, основанное на идее, никогда не освобождает, оно всегда связывает. Действие, направленное к цели, к завершению, перестает быть действием в процессе его совершения. На короткое время оно может играть роль действия, но оно быстро разрушает само себя, как это с очевидностью следует из примеров нашей повседневной жизни.
«Возможно ли когда-либо быть свободным от обусловливающих факторов? Я не верю, чтобы это было возможно».
— Вы снова в плену идеи, верования. Вы не верите, другой верит; оба вы — пленники вашей веры, оба вы получаете опыт, который соответствует вашей обусловленности. Можно ли быть свободным? Это вы сможете установить лишь тогда, когда рассмотрите весь процесс обусловливания, влияния. Понимание этого процесса есть самопознание. Только через познание себя приходит свобода от рабства, от зависимости, и эта свобода свободна от всякой веры, от всякой идеологии.
КРАСОТА
Деревня была грязная, но вокруг каждой хижины было аккуратно убрано, а наружные ступеньки вымыты и украшены. В помещении, куда мы зашли, было чисто, но несколько дымно от стряпни. Семья была дома — отец, мать, дети и старая женщина, очевидно, бабушка. У всех был веселый и необыкновенно довольный вид. Они говорили на неизвестном нам языке, поэтому вступить в разговор не было возможности. Мы уселись; никто не чувствовал стеснения. Они продолжали свою работу, а дети — девочка и мальчик — подошли ближе и, улыбаясь, сели рядом. Скромный ужин был почти готов. Когда мы уходили, все вышли из помещения и смотрели нам вслед. Солнце уже стояло над рекой, позади большого одинокого облака. Облако пылало огнем, а его отражение в воде напоминало лесной пожар.
Широкая дорога разделяла длинные ряды хижин, а по обе стороны дороги тянулись открытые грязные сточные канавы. Чего в них только не было; в черной жиже извивались белые черви. Дети играли на дороге; они целиком были поглощены своими играми, смеялись, кричали, не обращая никакого внимания ну прохожих. Вдоль берега реки на фоне пылающего неба вырисовывались пальмы. Вокруг хижины бродили свиньи, козы и рогатый скот; малыши то и дело сгоняли с дороги козу или истощенную корову. Перед наступлением темноты деревня стала успокаиваться, дети угомонились и послушно шли на зов матерей.
Большой дом с прекрасным садом был окружен высокими белыми стенами. Сад был полон цветов и красок; много средств и сил было вложено в его создание. В нем можно было почувствовать необыкновенный мир и тишину. Многие растения цвели; красота огромного дерева, казалось, охраняла все растущее вокруг. Фонтан был предметом радости для множества птиц, но сейчас он в одиночестве напевал свою песенку, и никто не нарушал его уединение. Подошла ночь, и все кругом замкнулось в себе.
Она была танцовщицей не по профессии, а по собственной склонности. Некоторые считали ее довольно хорошей танцовщицей. Она, по-видимому, гордилась своим искусством, в ней чувствовалась некоторая самонадеянность, рожденная не только внешними успехами, но и удовлетворенностью своим духовным прогрессом. Хотя, духовные достижения — самообман, в который мы сами себя вовлекаем, они доставляют большое удовольствие. Ее украшали драгоценности; ногти были красного цвета, губы соответственно подкрашены. Она не только умела танцевать, но готова была вести беседы об искусстве, о красоте и духовных достижениях. На ее лице можно было прочесть тщеславие и честолюбие. Ей хотелось, чтобы ее признавали и в духовном отношении, и как представителя искусства. Но в данное время на первом месте был дух.
Она сказала, что у нее нет личных проблем, но что она хотела бы поговорить об искусстве, о красоте и о духе. Она стояла вдали от личных проблем жизни, которые представлялись ей просто глупыми; зато ее интересовали более широкие темы. Что такое красота? Принадлежит ли она к области внутреннего или внешнего? Является ли красота субъективной или объективной, или сочетанием того и другого? Она была вполне уверена, что вопросы ее покоятся на твердом основании, но уверенность — это отрицание прекрасного. Быть уверенным — значит быть замкнутым в себе, неуязвимым. Не будучи открытым, как можно быть сенситивным?
«Что такое красота?»
— Хотите ли вы получить определение, формулировку или желаете исследовать вопрос?
«Но разве мы не должны обладать инструментом для исследования? Если не иметь знаний, тех или иных толкований, разве возможно вести исследование вопроса? Мы должны знать, куда мы идем, прежде чем отправиться в путь».
— Не мешает ли знание исследованию? Когда вы знаете, как можете вы тогда исследовать? Не означает ли само слово «знание» такое состояние, когда прекратился процесс исследования? Знание и исследование исключают одно другое. Итак, вас интересуют выводы, определения. Существует ли мерило для красоты? Является ли красота приближением к какому-то известному или воображаемому образцу? Есть ли это некая абстракция, лишенная определенной структуры? Исключает ли красота то, что вне ее, и может ли то, что исключает другое, охватить целое? Может ли внешнее быть прекрасным, если у него нет внутренней свободы? Является ли красота внешним украшением? Может ли внешнее проявление красоты быть показателем чувствительности? Что именно вы стремитесь найти? Сочетание внешнего и внутреннего? Возможна ли внешняя красота без внутренней? На чем именно вы делаете упор?
«Я считаю важным и внешнее, и внутреннее; возможна ли совершенная жизнь без совершенной формы? Красота — это сочетание внешнего и внутреннего».
— Следовательно, у вас уже имеется готовая формула для получения прекрасного. Формула — это не красота, но только ряд слов. Быть прекрасным не равнозначно процессу становления прекрасным. Что именно вы стремитесь найти?
«Красоту и формы, и духа. Для прекрасного цветка должна быть прекрасная ваза».
— Может ли быть внутренняя гармония, а возможно, и внешняя гармония, если отсутствует чувствительность? Не является ли чувствительность необходимым условием для восприятия и безобразного, и прекрасного?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156
Опыт — это ответ заднего плана на вызов. Задний план — влияние прошлого, а прошлое — это память. Ответ памяти — это идея. Идеология выстраивает память, называемую ответом, знанием, которые никогда не могут быть революционными. Их можно назвать самыми революционными, но это — всего лишь модифицированное продление прошлого. Противоположная идеология или доктрина — это все еще идея, а идея всегда должна исходить от прошлого. «Никакой идеологии» — это тоже идеология; не существует идеологии, которая была бы исключительной, единственной в своем роде; но если вы скажете, что ваша идеология ограничена, полна предрассудков, обусловлена, как и всякая другая, то никто за вами не последовал бы. Вы должны говорить, что это единственная идеология, которая только и способна спасти мир; и как большинство из нас, являясь приверженцами определений, выводов, становится последователями и основательно подвергается эксплуатации, так и эксплуатирующий тоже является эксплуатируемым.
Действие, основанное на идее, никогда не освобождает, оно всегда связывает. Действие, направленное к цели, к завершению, перестает быть действием в процессе его совершения. На короткое время оно может играть роль действия, но оно быстро разрушает само себя, как это с очевидностью следует из примеров нашей повседневной жизни.
«Возможно ли когда-либо быть свободным от обусловливающих факторов? Я не верю, чтобы это было возможно».
— Вы снова в плену идеи, верования. Вы не верите, другой верит; оба вы — пленники вашей веры, оба вы получаете опыт, который соответствует вашей обусловленности. Можно ли быть свободным? Это вы сможете установить лишь тогда, когда рассмотрите весь процесс обусловливания, влияния. Понимание этого процесса есть самопознание. Только через познание себя приходит свобода от рабства, от зависимости, и эта свобода свободна от всякой веры, от всякой идеологии.
КРАСОТА
Деревня была грязная, но вокруг каждой хижины было аккуратно убрано, а наружные ступеньки вымыты и украшены. В помещении, куда мы зашли, было чисто, но несколько дымно от стряпни. Семья была дома — отец, мать, дети и старая женщина, очевидно, бабушка. У всех был веселый и необыкновенно довольный вид. Они говорили на неизвестном нам языке, поэтому вступить в разговор не было возможности. Мы уселись; никто не чувствовал стеснения. Они продолжали свою работу, а дети — девочка и мальчик — подошли ближе и, улыбаясь, сели рядом. Скромный ужин был почти готов. Когда мы уходили, все вышли из помещения и смотрели нам вслед. Солнце уже стояло над рекой, позади большого одинокого облака. Облако пылало огнем, а его отражение в воде напоминало лесной пожар.
Широкая дорога разделяла длинные ряды хижин, а по обе стороны дороги тянулись открытые грязные сточные канавы. Чего в них только не было; в черной жиже извивались белые черви. Дети играли на дороге; они целиком были поглощены своими играми, смеялись, кричали, не обращая никакого внимания ну прохожих. Вдоль берега реки на фоне пылающего неба вырисовывались пальмы. Вокруг хижины бродили свиньи, козы и рогатый скот; малыши то и дело сгоняли с дороги козу или истощенную корову. Перед наступлением темноты деревня стала успокаиваться, дети угомонились и послушно шли на зов матерей.
Большой дом с прекрасным садом был окружен высокими белыми стенами. Сад был полон цветов и красок; много средств и сил было вложено в его создание. В нем можно было почувствовать необыкновенный мир и тишину. Многие растения цвели; красота огромного дерева, казалось, охраняла все растущее вокруг. Фонтан был предметом радости для множества птиц, но сейчас он в одиночестве напевал свою песенку, и никто не нарушал его уединение. Подошла ночь, и все кругом замкнулось в себе.
Она была танцовщицей не по профессии, а по собственной склонности. Некоторые считали ее довольно хорошей танцовщицей. Она, по-видимому, гордилась своим искусством, в ней чувствовалась некоторая самонадеянность, рожденная не только внешними успехами, но и удовлетворенностью своим духовным прогрессом. Хотя, духовные достижения — самообман, в который мы сами себя вовлекаем, они доставляют большое удовольствие. Ее украшали драгоценности; ногти были красного цвета, губы соответственно подкрашены. Она не только умела танцевать, но готова была вести беседы об искусстве, о красоте и духовных достижениях. На ее лице можно было прочесть тщеславие и честолюбие. Ей хотелось, чтобы ее признавали и в духовном отношении, и как представителя искусства. Но в данное время на первом месте был дух.
Она сказала, что у нее нет личных проблем, но что она хотела бы поговорить об искусстве, о красоте и о духе. Она стояла вдали от личных проблем жизни, которые представлялись ей просто глупыми; зато ее интересовали более широкие темы. Что такое красота? Принадлежит ли она к области внутреннего или внешнего? Является ли красота субъективной или объективной, или сочетанием того и другого? Она была вполне уверена, что вопросы ее покоятся на твердом основании, но уверенность — это отрицание прекрасного. Быть уверенным — значит быть замкнутым в себе, неуязвимым. Не будучи открытым, как можно быть сенситивным?
«Что такое красота?»
— Хотите ли вы получить определение, формулировку или желаете исследовать вопрос?
«Но разве мы не должны обладать инструментом для исследования? Если не иметь знаний, тех или иных толкований, разве возможно вести исследование вопроса? Мы должны знать, куда мы идем, прежде чем отправиться в путь».
— Не мешает ли знание исследованию? Когда вы знаете, как можете вы тогда исследовать? Не означает ли само слово «знание» такое состояние, когда прекратился процесс исследования? Знание и исследование исключают одно другое. Итак, вас интересуют выводы, определения. Существует ли мерило для красоты? Является ли красота приближением к какому-то известному или воображаемому образцу? Есть ли это некая абстракция, лишенная определенной структуры? Исключает ли красота то, что вне ее, и может ли то, что исключает другое, охватить целое? Может ли внешнее быть прекрасным, если у него нет внутренней свободы? Является ли красота внешним украшением? Может ли внешнее проявление красоты быть показателем чувствительности? Что именно вы стремитесь найти? Сочетание внешнего и внутреннего? Возможна ли внешняя красота без внутренней? На чем именно вы делаете упор?
«Я считаю важным и внешнее, и внутреннее; возможна ли совершенная жизнь без совершенной формы? Красота — это сочетание внешнего и внутреннего».
— Следовательно, у вас уже имеется готовая формула для получения прекрасного. Формула — это не красота, но только ряд слов. Быть прекрасным не равнозначно процессу становления прекрасным. Что именно вы стремитесь найти?
«Красоту и формы, и духа. Для прекрасного цветка должна быть прекрасная ваза».
— Может ли быть внутренняя гармония, а возможно, и внешняя гармония, если отсутствует чувствительность? Не является ли чувствительность необходимым условием для восприятия и безобразного, и прекрасного?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156