И все эти пути бегства суть мысль. До тех пор пока происходит процесс мышления, неизбежно остается и бегство от себя, и привязанность, которые лишь усиливают нашу обусловленность.
Освобождение от обусловленности наступает тогда, когда прекращается процесс мышления. Когда ум стал совершенно безмолвным, приходит свобода, — и тогда проявляется реальность.
СТРАХ ВНУТРЕННЕГО ОДИНОЧЕСТВА
Как важно умирать ежедневно, умирать каждую минуту по отношению ко всему, к многочисленным «вчера» и даже по отношению к моменту, который только что закончился! Без смерти нет обновления, без смерти нет творчества. Груз прошлого порождает его продолжение во времени, а тревоги вчерашнего дня дают новую жизнь сегодняшним тревогам. Вчерашний день продолжается в сегодняшнем, а завтрашний день — это все еще вчера. Избавление от этой непрерывности существует только в смерти. В умирании заложена радость. Вот это только что наступившее утро, свежее и ясное, свободно от света и тьмы вчерашнего дня; песня вон той птицы раздается впервые, а игры этих детей уже не те, что были вчера. Мы тянем за собой память о вчерашнем дне, и она омрачает нашу жизнь. Пока ум остается механической машиной, он не знает покоя, тишины, безмолвия, он постоянно изнашивается. То, что пребывает в тишине, может возрождаться; но то, что находится в непрерывной деятельности, изнашивается и является бесполезным. В завершении — живой родник, а смерть столь же близка нам, как и жизнь.
Она рассказала, что в течение нескольких лет занималась под руководством одного знаменитого психолога и длительное время была объектом психоанализа. Получив христианское воспитание, она изучила также индийскую философию и ее учителей, но никогда не входила в какую-либо группу и не связывала себя с той или иной системой мысли. Она всегда чувствовала неудовлетворенность и оставила даже психоанализ; а сейчас занялась благотворительной деятельностью. Она была замужем и пережила все горести и радости семейной жизни. На разных путях она искала внутреннего прибежища: в престиже общественного деятеля, в работе, в деньгах, в чарующей прелести этих мест около синего моря. Скорби множились, и она могла их переносить, но ей никогда не удавалось перейти известный уровень, который был довольно не глубок.
— Почти всё вокруг нас лишено глубины и быстро приходит к концу с тем, чтобы стать еще менее глубоким. Неисчерпаемое нельзя раскрыть при помощи деятельности ума.
«Я шла от одной формы деятельности к другой, от одной неудачи к следующей, всегда чем-то понуждаемая, всегда чего-то добиваясь. В данный момент я дошла до конца одного из путей, но прежде чем пойти, по другому, который захватит меня на многие годы, я подчинилась более сильному импульсу и приехала сюда. Я прожила хорошую жизнь, радостную и богатую, многим интересовалась, а некоторые вопросы изучила довольно глубоко. Но почему-то после всех этих лет я по-прежнему касаюсь только верхушек и, по-видимому, не в состоянии проникнуть за пределы какой-то границы. Мне хотелось бы проникнуть более глубоко, но я не могу этого сделать. Мне говорят, что я хорошо справляюсь с тем, что делаю, и как раз это меня связывает. Моя обусловленность носит добродетельный характер: я делаю добро другим, помогаю нуждающимся, бываю внимательной к людям, щедрой и т.п. Но все связывает, подобно любой другой обусловленности, а моя проблема — это быть свободной не только от указанной формы обусловленности, но вообще от всяких ее форм, выйти за их пределы. Желание освобождения сделалось настоятельной необходимостью не только потому, что я прослушала ваши беседы, но и на основании моих собственных наблюдений и опыта. Сейчас я оставила благотворительную деятельность. Продолжу я ее или нет — будет видно в дальнейшем».
— Почему вы раньше не задали себе вопрос, какова причина, толкающая вас к той или иной форме деятельности?
«До сих пор мне никогда не приходилось спрашивать себя почему я занимаюсь общественными делами. Мне всегда хотелось помогать, делать добро, причем это не носило характера сентиментальности. Я обнаружила, что люди, среди которых я живу, — не настоящие люди, а маски. Настоящие люди — это те, кто нуждается в помощи. Жить с теми, кто в масках, скучно и глупо; а жить с другими — это борьба и страдания».
— Почему вы занимаетесь благотворительной или какой-либо иной работой?
«Мне кажется, только для того, чтобы как-то проводить время. Люди должны жить и действовать, а мои склонности вели к тому, чтобы действовать как можно лучше. Я никогда не спрашивала себя, почему я все это делаю, но вот теперь мне нужно это выяснить. Прежде чем идти дальше, разрешите сказать, что я совершенно одинока. Хотя я вижу много людей, я одинока и люблю одиночество, — это состояние в какой-то степени порождает бодрость».
— Пребывать в уединении, в наивысшем смысле слова, имеет большое значение. Но то одиночество, которое связано с удалением от других людей, порождает чувство силы, власти, неуязвимости. Такое одиночество есть обособление от других, это бегство, это убежище. Но разве не важно выяснить, почему вы никогда не спросили себя о причине, побуждающей вас делать так называемые добрые дела? Не хотите ли вы разобрать это?
«Да, попробуем разобрать. Я думаю, что заняться всем этим меня заставил именно страх перед внутренним одиночеством».
— Почему вы употребляете слово «страх», говоря о внутреннем одиночестве? Внешне вы ничего не имеете против того, чтобы быть одинокой, но от внутреннего одиночества вы отворачиваетесь. Почему? Страх не есть нечто абстрактное, он существует только по отношению к чему-то. Страх не существует сам по себе, тогда это лишь слово. Но вы испытываете его, только соприкасаясь с чем-либо. Чего же вы боитесь?
«Я боюсь вот этого внутреннего одиночества».
— Страх внутреннего одиночества существует лишь в отношении к чему-то иному. Вы не можете бояться внутреннего одиночества, так как никогда не взглянули на него прямо; вы сейчас судите о нем с помощью того, что вам известно. Вы знаете свою ценность, если можно так выразиться, как общественного деятеля, как матери семьи, как способного и активного человека и т.д.; вы знаете цену вашего внешнего одиночества. И вот, сопоставляя все это, вы судите о внутреннем одиночестве, подходите к нему; вы знаете то, что было, но не знаете того, что есть . Когда то, что известно, смотрит на неизвестное, возникает страх; именно это и порождает его.
«Да, это совершенно верно. Я сравниваю мое внутреннее одиночество с тем, что знаю по опыту. Мой опыт порождает страх по отношению к тому, что я в действительности совсем не пережила».
— Следовательно, ваш страх — это не страх перед внутренним одиночеством; но ваше прошлое боится того, чего оно не знает, чего оно не переживало. Прошлое старается поглотить новое, сделать из него пройденный опыт. Может ли прошлое, которое есть вы сами, пережить новое, неизвестное ему? Известное может переживать только то, что ему присуще; оно никогда не может пережить новое, неведомое.
Когда вы даете неизвестному наименование, когда вы называете его внутренним одиночеством, вы лишь даете ему словесное обозначение. Тогда слово заменяет само переживание; слово — ширма для страха. Когда вы даете определение «внутреннее одиночество», такое определение закрывает сам факт, закрывает то, что есть .
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156
Освобождение от обусловленности наступает тогда, когда прекращается процесс мышления. Когда ум стал совершенно безмолвным, приходит свобода, — и тогда проявляется реальность.
СТРАХ ВНУТРЕННЕГО ОДИНОЧЕСТВА
Как важно умирать ежедневно, умирать каждую минуту по отношению ко всему, к многочисленным «вчера» и даже по отношению к моменту, который только что закончился! Без смерти нет обновления, без смерти нет творчества. Груз прошлого порождает его продолжение во времени, а тревоги вчерашнего дня дают новую жизнь сегодняшним тревогам. Вчерашний день продолжается в сегодняшнем, а завтрашний день — это все еще вчера. Избавление от этой непрерывности существует только в смерти. В умирании заложена радость. Вот это только что наступившее утро, свежее и ясное, свободно от света и тьмы вчерашнего дня; песня вон той птицы раздается впервые, а игры этих детей уже не те, что были вчера. Мы тянем за собой память о вчерашнем дне, и она омрачает нашу жизнь. Пока ум остается механической машиной, он не знает покоя, тишины, безмолвия, он постоянно изнашивается. То, что пребывает в тишине, может возрождаться; но то, что находится в непрерывной деятельности, изнашивается и является бесполезным. В завершении — живой родник, а смерть столь же близка нам, как и жизнь.
Она рассказала, что в течение нескольких лет занималась под руководством одного знаменитого психолога и длительное время была объектом психоанализа. Получив христианское воспитание, она изучила также индийскую философию и ее учителей, но никогда не входила в какую-либо группу и не связывала себя с той или иной системой мысли. Она всегда чувствовала неудовлетворенность и оставила даже психоанализ; а сейчас занялась благотворительной деятельностью. Она была замужем и пережила все горести и радости семейной жизни. На разных путях она искала внутреннего прибежища: в престиже общественного деятеля, в работе, в деньгах, в чарующей прелести этих мест около синего моря. Скорби множились, и она могла их переносить, но ей никогда не удавалось перейти известный уровень, который был довольно не глубок.
— Почти всё вокруг нас лишено глубины и быстро приходит к концу с тем, чтобы стать еще менее глубоким. Неисчерпаемое нельзя раскрыть при помощи деятельности ума.
«Я шла от одной формы деятельности к другой, от одной неудачи к следующей, всегда чем-то понуждаемая, всегда чего-то добиваясь. В данный момент я дошла до конца одного из путей, но прежде чем пойти, по другому, который захватит меня на многие годы, я подчинилась более сильному импульсу и приехала сюда. Я прожила хорошую жизнь, радостную и богатую, многим интересовалась, а некоторые вопросы изучила довольно глубоко. Но почему-то после всех этих лет я по-прежнему касаюсь только верхушек и, по-видимому, не в состоянии проникнуть за пределы какой-то границы. Мне хотелось бы проникнуть более глубоко, но я не могу этого сделать. Мне говорят, что я хорошо справляюсь с тем, что делаю, и как раз это меня связывает. Моя обусловленность носит добродетельный характер: я делаю добро другим, помогаю нуждающимся, бываю внимательной к людям, щедрой и т.п. Но все связывает, подобно любой другой обусловленности, а моя проблема — это быть свободной не только от указанной формы обусловленности, но вообще от всяких ее форм, выйти за их пределы. Желание освобождения сделалось настоятельной необходимостью не только потому, что я прослушала ваши беседы, но и на основании моих собственных наблюдений и опыта. Сейчас я оставила благотворительную деятельность. Продолжу я ее или нет — будет видно в дальнейшем».
— Почему вы раньше не задали себе вопрос, какова причина, толкающая вас к той или иной форме деятельности?
«До сих пор мне никогда не приходилось спрашивать себя почему я занимаюсь общественными делами. Мне всегда хотелось помогать, делать добро, причем это не носило характера сентиментальности. Я обнаружила, что люди, среди которых я живу, — не настоящие люди, а маски. Настоящие люди — это те, кто нуждается в помощи. Жить с теми, кто в масках, скучно и глупо; а жить с другими — это борьба и страдания».
— Почему вы занимаетесь благотворительной или какой-либо иной работой?
«Мне кажется, только для того, чтобы как-то проводить время. Люди должны жить и действовать, а мои склонности вели к тому, чтобы действовать как можно лучше. Я никогда не спрашивала себя, почему я все это делаю, но вот теперь мне нужно это выяснить. Прежде чем идти дальше, разрешите сказать, что я совершенно одинока. Хотя я вижу много людей, я одинока и люблю одиночество, — это состояние в какой-то степени порождает бодрость».
— Пребывать в уединении, в наивысшем смысле слова, имеет большое значение. Но то одиночество, которое связано с удалением от других людей, порождает чувство силы, власти, неуязвимости. Такое одиночество есть обособление от других, это бегство, это убежище. Но разве не важно выяснить, почему вы никогда не спросили себя о причине, побуждающей вас делать так называемые добрые дела? Не хотите ли вы разобрать это?
«Да, попробуем разобрать. Я думаю, что заняться всем этим меня заставил именно страх перед внутренним одиночеством».
— Почему вы употребляете слово «страх», говоря о внутреннем одиночестве? Внешне вы ничего не имеете против того, чтобы быть одинокой, но от внутреннего одиночества вы отворачиваетесь. Почему? Страх не есть нечто абстрактное, он существует только по отношению к чему-то. Страх не существует сам по себе, тогда это лишь слово. Но вы испытываете его, только соприкасаясь с чем-либо. Чего же вы боитесь?
«Я боюсь вот этого внутреннего одиночества».
— Страх внутреннего одиночества существует лишь в отношении к чему-то иному. Вы не можете бояться внутреннего одиночества, так как никогда не взглянули на него прямо; вы сейчас судите о нем с помощью того, что вам известно. Вы знаете свою ценность, если можно так выразиться, как общественного деятеля, как матери семьи, как способного и активного человека и т.д.; вы знаете цену вашего внешнего одиночества. И вот, сопоставляя все это, вы судите о внутреннем одиночестве, подходите к нему; вы знаете то, что было, но не знаете того, что есть . Когда то, что известно, смотрит на неизвестное, возникает страх; именно это и порождает его.
«Да, это совершенно верно. Я сравниваю мое внутреннее одиночество с тем, что знаю по опыту. Мой опыт порождает страх по отношению к тому, что я в действительности совсем не пережила».
— Следовательно, ваш страх — это не страх перед внутренним одиночеством; но ваше прошлое боится того, чего оно не знает, чего оно не переживало. Прошлое старается поглотить новое, сделать из него пройденный опыт. Может ли прошлое, которое есть вы сами, пережить новое, неизвестное ему? Известное может переживать только то, что ему присуще; оно никогда не может пережить новое, неведомое.
Когда вы даете неизвестному наименование, когда вы называете его внутренним одиночеством, вы лишь даете ему словесное обозначение. Тогда слово заменяет само переживание; слово — ширма для страха. Когда вы даете определение «внутреннее одиночество», такое определение закрывает сам факт, закрывает то, что есть .
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156