У нее был усталый и измученный вид после бессонной ночи, а младенец крепко спал.
Над верхушками деревьев показалось солнце, и роса засверкала на зеленой траве. Вдали свистел паровоз, а далекие горы выглядели голодными и мрачными. Большая птица с шумом отлетела в сторону; оказалось, что мы помешали высиживанию и приблизились совсем неожиданно, так что у нее не было времени прикрыть сухими листьями яйца, которых было больше дюжины. Но и не прикрытые они так искусно были запрятаны, что едва-едва можно было их заметить. Теперь птица наблюдала за нами со стороны, сидя на дереве. Через несколько дней мы увидели мать вместе с ее потомством, и теперь гнездо уже было пустое.
Дорога вела через тенистую рощу к вершине горы; в тени было прохладно, цвели акации. Несколько дней тому назад прошли сильные дожди, земля была мягкая, и на ней оставались следы ног. По склонам горы тянулись поля с молодым картофелем, а далеко внизу, в долине лежал город. Стояло прекрасное золотистое утро. Миновав вершину, дорога повернула обратно и подошла к дому.
Она отличалась незаурядными способностями, знала все книжные новинки, видела последние постановки в театре и была хорошо знакома с одним модным философским течением, которое недавно вызвало всеобщий интерес. Она прочла достаточно много книг по психологии и не ошибалась в использовании терминов. Она считала для себя обязательным увидеть всех выдающихся людей; случайно встретила кого-то, кто привел ее сюда. Говорила она свободно и свои мысли выражала достаточно веско и доходчиво. Она была замужем, детей не было; чувствовалось, что все это оставалось где-то позади, а теперь она идет по другому пути. Она, должно быть, была богата, так как вокруг нее была особая атмосфера, свойственная состоятельным людям. Она сразу начала с вопроса:
«Каким образом вы помогаете миру в условиях современного кризиса?» Это, очевидно, был один из ее главных вопросов. С еще большим оживлением она продолжала спрашивать, каким o6paзом можно устранить войны, каковы цели коммунизма, каково будущее человечества.
— Не являются ли войны и постоянно возрастающие бедствия и несчастья результатом нашей повседневной жизни? Не являемся ли мы, каждый из нас, ответственными за этот кризис? Корни будущего лежат в настоящем; будущее не может особенно отличаться от настоящего, если нет понимания настоящего. Не правда ли, что каждый из нас отвечает за этот конфликт и смятение?
«Возможно, что это и так. Но куда заведет нас такое признание своей ответственности? Какое значение имеют мои незначительные действия в обширном поле действий, полных разрушения? Каким образом моя мысль может повлиять на всеобщую глупость людей? То, что происходит в мире, это полнейший абсурд; но мой собственный разум ни в коей степени не способен воздействовать на него. Кроме того, подумайте, сколько времени понадобится для того, чтобы действие одного индивидуума могло оказать влияние на мир».
— Отличается ли мир от вас? Не построена ли структура общества такими же людьми, как вы и я? Чтобы вызвать коренное изменение в структуре, не должны ли вы и я в корне преобразовать самих себя? Каким образом возможна глубокая переоценка ценностей, если она не начинается с нас самих? Разве для того чтобы помочь нынешнему кризису, необходимы поиски новой идеологии, нового экономического плана? Не должен ли человек начать с понимания конфликта и смятения внутри него самого, так как внутренний конфликт в своей проекции и есть мир. Могут ли новые идеологии создать единство между людьми? Не восстанавливают ли верования человека против человека? Не следует ли покончить с идеологическими барьерами, — а все барьеры носят идеологический характер, — и рассмотреть наши проблемы не через призму выводов и формул, а прямо, без предубеждений. Мы никогда не устанавливаем прямого контакта с нашими проблемами, но всегда с помощью какого-либо верования или формулировки. Мы можем разрешить наши проблемы только тогда, когда установим с ними непосредственный контакт. Не проблемы ставят людей друг против друга, а наши идеи по поводу этих проблем. Проблемы соединяют нас вместе, а идеи разъединяют. Позвольте вас спросить, почему, собственно, вас так затрагивает кризис?
«О, я сама не знаю, почему. Я вижу так много страданий, так много несчастий и чувствую, что надо что-то сделать в связи с ним».
— Вас это действительно затрагивает или в вас говорит честолюбие, которое толкает вас на действия?
«Когда вы так ставите вопрос, я, пожалуй, могу согласиться, что во мне говорит честолюбие, заставляющее сделать нечто такое, что увенчается успехом».
— Очень немногие из нас отличаются честностью в своих мыслях. Мы хотим преуспевать или непосредственно ради себя, или во имя идеалов той веры, с которой мы себя отождествили. Но идеал — наша собственная проекция; это продукт нашего ума, который получает опыт в соответствии с тем, чем мы обусловлены во имя этих собственных проекций мы работаем, закабаляем себя и готовы идти на смерть. Национализм, подобно преклонению перед богом, есть только прославление самого себя. Получается так, что наибольшую важность имеет наша личность, — все равно, будем ли мы иметь дело с деятельностью или с какой-либо идеологией, а вовсе не бедствия и страдания. На самом деле мы совсем не стремимся сделать что-либо существенное в связи с кризисом; это только новая тема для умствующих, новое поле для активиста в социальной области и для последователя идеологии. Почему же мы честолюбивы?
«Если бы мы не были честолюбивы, тогда ничто в мире не было бы сделано. Если бы не было честолюбия, мы до сих пор продолжали бы ездить в экипажах. Честолюбие — это другое наименование для прогресса. Без прогресса мы пришли бы к упадку и погибли бы».
— Однако наша неутомимая деятельность приносит миру не только прогресс, но также войны и несказанные бедствия. Является ли честолюбие действительно прогрессом? В данный момент предметом нашего рассмотрения является не прогресс, но честолюбие. Почему мы честолюбивы? Почему мы хотим преуспевать, стать чем-то значительным? Почему мы боремся за то, чтобы занять первое место? Для чего все эти усилия утвердить самого себя, непосредственно, или с помощью идеологии или государства? Не является ли это утверждение себя главной причиной наших конфликтов и смятений? Разве мы погибнем, если не будет честолюбия? Разве мы не сможем физически просуществовать, если не будем честолюбивы?
«А кто захочет жить, не видя впереди успеха, признания заслуг?»
— Разве желание успеха, признания не влечет за собой конфликт, и внутренний, и внешний? А свобода от честолюбия разве означает распад? Разве отсутствие конфликта — это застой? Мы можем напичкать себя наркотиками, привести себя в сонное состояние с помощью верований, доктрин и таким образом избавиться от конфликтов, которые лежат более глубоко. Для большинства из нас тот или иной вид деятельности превращается в наркотик. Без сомнения, подобное состояние есть распад, разложение. Но если мы осознаем ложное как ложное, разве это повлечет за собой смерть? Осознание того, что честолюбие в любой форме, — во имя ли счастья, или Бога, или собственного преуспевания, — есть начало конфликта, внутреннего или внешнего, такое осознание не означает, конечно, того, что действию наступил конец, а с жизнью покончено.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156
Над верхушками деревьев показалось солнце, и роса засверкала на зеленой траве. Вдали свистел паровоз, а далекие горы выглядели голодными и мрачными. Большая птица с шумом отлетела в сторону; оказалось, что мы помешали высиживанию и приблизились совсем неожиданно, так что у нее не было времени прикрыть сухими листьями яйца, которых было больше дюжины. Но и не прикрытые они так искусно были запрятаны, что едва-едва можно было их заметить. Теперь птица наблюдала за нами со стороны, сидя на дереве. Через несколько дней мы увидели мать вместе с ее потомством, и теперь гнездо уже было пустое.
Дорога вела через тенистую рощу к вершине горы; в тени было прохладно, цвели акации. Несколько дней тому назад прошли сильные дожди, земля была мягкая, и на ней оставались следы ног. По склонам горы тянулись поля с молодым картофелем, а далеко внизу, в долине лежал город. Стояло прекрасное золотистое утро. Миновав вершину, дорога повернула обратно и подошла к дому.
Она отличалась незаурядными способностями, знала все книжные новинки, видела последние постановки в театре и была хорошо знакома с одним модным философским течением, которое недавно вызвало всеобщий интерес. Она прочла достаточно много книг по психологии и не ошибалась в использовании терминов. Она считала для себя обязательным увидеть всех выдающихся людей; случайно встретила кого-то, кто привел ее сюда. Говорила она свободно и свои мысли выражала достаточно веско и доходчиво. Она была замужем, детей не было; чувствовалось, что все это оставалось где-то позади, а теперь она идет по другому пути. Она, должно быть, была богата, так как вокруг нее была особая атмосфера, свойственная состоятельным людям. Она сразу начала с вопроса:
«Каким образом вы помогаете миру в условиях современного кризиса?» Это, очевидно, был один из ее главных вопросов. С еще большим оживлением она продолжала спрашивать, каким o6paзом можно устранить войны, каковы цели коммунизма, каково будущее человечества.
— Не являются ли войны и постоянно возрастающие бедствия и несчастья результатом нашей повседневной жизни? Не являемся ли мы, каждый из нас, ответственными за этот кризис? Корни будущего лежат в настоящем; будущее не может особенно отличаться от настоящего, если нет понимания настоящего. Не правда ли, что каждый из нас отвечает за этот конфликт и смятение?
«Возможно, что это и так. Но куда заведет нас такое признание своей ответственности? Какое значение имеют мои незначительные действия в обширном поле действий, полных разрушения? Каким образом моя мысль может повлиять на всеобщую глупость людей? То, что происходит в мире, это полнейший абсурд; но мой собственный разум ни в коей степени не способен воздействовать на него. Кроме того, подумайте, сколько времени понадобится для того, чтобы действие одного индивидуума могло оказать влияние на мир».
— Отличается ли мир от вас? Не построена ли структура общества такими же людьми, как вы и я? Чтобы вызвать коренное изменение в структуре, не должны ли вы и я в корне преобразовать самих себя? Каким образом возможна глубокая переоценка ценностей, если она не начинается с нас самих? Разве для того чтобы помочь нынешнему кризису, необходимы поиски новой идеологии, нового экономического плана? Не должен ли человек начать с понимания конфликта и смятения внутри него самого, так как внутренний конфликт в своей проекции и есть мир. Могут ли новые идеологии создать единство между людьми? Не восстанавливают ли верования человека против человека? Не следует ли покончить с идеологическими барьерами, — а все барьеры носят идеологический характер, — и рассмотреть наши проблемы не через призму выводов и формул, а прямо, без предубеждений. Мы никогда не устанавливаем прямого контакта с нашими проблемами, но всегда с помощью какого-либо верования или формулировки. Мы можем разрешить наши проблемы только тогда, когда установим с ними непосредственный контакт. Не проблемы ставят людей друг против друга, а наши идеи по поводу этих проблем. Проблемы соединяют нас вместе, а идеи разъединяют. Позвольте вас спросить, почему, собственно, вас так затрагивает кризис?
«О, я сама не знаю, почему. Я вижу так много страданий, так много несчастий и чувствую, что надо что-то сделать в связи с ним».
— Вас это действительно затрагивает или в вас говорит честолюбие, которое толкает вас на действия?
«Когда вы так ставите вопрос, я, пожалуй, могу согласиться, что во мне говорит честолюбие, заставляющее сделать нечто такое, что увенчается успехом».
— Очень немногие из нас отличаются честностью в своих мыслях. Мы хотим преуспевать или непосредственно ради себя, или во имя идеалов той веры, с которой мы себя отождествили. Но идеал — наша собственная проекция; это продукт нашего ума, который получает опыт в соответствии с тем, чем мы обусловлены во имя этих собственных проекций мы работаем, закабаляем себя и готовы идти на смерть. Национализм, подобно преклонению перед богом, есть только прославление самого себя. Получается так, что наибольшую важность имеет наша личность, — все равно, будем ли мы иметь дело с деятельностью или с какой-либо идеологией, а вовсе не бедствия и страдания. На самом деле мы совсем не стремимся сделать что-либо существенное в связи с кризисом; это только новая тема для умствующих, новое поле для активиста в социальной области и для последователя идеологии. Почему же мы честолюбивы?
«Если бы мы не были честолюбивы, тогда ничто в мире не было бы сделано. Если бы не было честолюбия, мы до сих пор продолжали бы ездить в экипажах. Честолюбие — это другое наименование для прогресса. Без прогресса мы пришли бы к упадку и погибли бы».
— Однако наша неутомимая деятельность приносит миру не только прогресс, но также войны и несказанные бедствия. Является ли честолюбие действительно прогрессом? В данный момент предметом нашего рассмотрения является не прогресс, но честолюбие. Почему мы честолюбивы? Почему мы хотим преуспевать, стать чем-то значительным? Почему мы боремся за то, чтобы занять первое место? Для чего все эти усилия утвердить самого себя, непосредственно, или с помощью идеологии или государства? Не является ли это утверждение себя главной причиной наших конфликтов и смятений? Разве мы погибнем, если не будет честолюбия? Разве мы не сможем физически просуществовать, если не будем честолюбивы?
«А кто захочет жить, не видя впереди успеха, признания заслуг?»
— Разве желание успеха, признания не влечет за собой конфликт, и внутренний, и внешний? А свобода от честолюбия разве означает распад? Разве отсутствие конфликта — это застой? Мы можем напичкать себя наркотиками, привести себя в сонное состояние с помощью верований, доктрин и таким образом избавиться от конфликтов, которые лежат более глубоко. Для большинства из нас тот или иной вид деятельности превращается в наркотик. Без сомнения, подобное состояние есть распад, разложение. Но если мы осознаем ложное как ложное, разве это повлечет за собой смерть? Осознание того, что честолюбие в любой форме, — во имя ли счастья, или Бога, или собственного преуспевания, — есть начало конфликта, внутреннего или внешнего, такое осознание не означает, конечно, того, что действию наступил конец, а с жизнью покончено.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156