Он пел уже много лет, легко и с благоговением. В тот момент, когда он запел все остальное для него перестало существовать.
С другого конца поля доносились звуки флейты; они шли с перерывами, но тон был ясный и чистый. Флейтист сидел в густой тени большого дерева, а сзади него на большом расстоянии виднелись горы. Пение и звуки флейты, казалось, встречались вместе и исчезали с тем, чтобы начаться вновь. Мимо пронеслись шумливые попугаи, и снова слышны были звуки флейты и глубокое, мощное песнопение. Было раннее утро, и солнце начало подниматься над деревьями. Люди шли из деревень в город, разговаривая и смеясь. Флейта и пение продолжались, и некоторые из проходивших остановились послушать; они сели на дорогу, увлеченные красотой пения и великолепием утра; свистки проходившего вдали поезда не нарушали красоты и великолепия; напротив, казалось, что все звуки соединились и наполнили землю. Даже громкие крики вороны не вносили дисгармонии.
Как мы увлекаемся звуками слов, и насколько важное значение для нас приобрели слова: «родина», «Бог», «священник», «демократия», «революция». Мы живем словами и находим наслаждение в тех чувствах, которые они вызывают; и именно эти чувства стали особенно важными. Слова дают удовлетворение, так как их звуки оживляют забытые чувства; удовлетворение ими становится еще большим, когда слова подменяют настоящее, то, что есть . Мы стараемся заполнить нашу внутреннюю пустоту словами, звуками, шумом, деятельностью; музыка и пение — это счастливый способ бегства от самого себя, от собственного убожества и скуки. Слова наполняют наши библиотеки; а как нескончаемо мы разговариваем! Мы едва ли можем отважиться обойтись без книг, остаться незанятыми, быть в одиночестве. Когда мы остаемся одни, наш ум продолжает оставаться беспокойным, блуждая повсюду, заботясь, вспоминая, борясь; поэтому мы никогда не пребываем в уединении, а наш ум никогда не остается в безмолвии.
Конечно, ум можно успокоить повторением слов , пением, молитвой. Уму можно дать наркотики, заставить его заснуть; его можно привести в сонное состояние добровольно или насильственно, причем в этом состоянии могут быть и сновидения. Но ум, который стал безмолвным благодаря дисциплине, ритуалам, повторению слов, никогда не может быть бдительным, восприимчивым, свободным. Такой способ воздействия на ум посредством дубинки, в тонкой или грубой форме, не есть медитация. Приятно петь, и доставляет радость слушать того, кто умеет хорошо петь; но чувство живет лишь в последующем чувстве, и чувство ведет к иллюзии. Большинству из нас нравится жить иллюзиями, и мы находим удовольствие в поисках все более глубоких и всеохватывающих иллюзий; но страх потерять наши иллюзии заставляет нас отрицать или скрывать реальное, действительное. Дело не в том, что мы неспособны понимать настоящее; но, отбрасывая настоящее и цепляясь за иллюзий, мы преисполняемся страха. Все более и более глубокое погружение в иллюзию — это совсем не медитация; медитация — не украшение клетки, в которой мы пребываем. Осознание без какого-либо выбора путей ума, этого творца иллюзии, — вот начало медитации.
Удивительно, как легко мы находим суррогаты реального и как легко довольствуемся ими! Символ, слово, образ приобретают наиболее важное значение; вокруг этого символа мы возводим сооружение, построенное из самообмана, используя знание для того, чтобы укрепить его. Вот таким путем опыт становится препятствием на пути понимания реального. Мы даем названия не только для того, чтобы общаться друг с другом, но и с целью закрепить опыт. Это закрепление опыта есть самосознание, но если однажды мы оказались захваченными в его поток, чрезвычайно трудно выйти из него, т.е. выйти за пределы самосознания. Важно умереть по отношению к опыту вчерашнего дня и по отношению к чувствам сегодняшнего дня, в противном случае мы будем иметь дело с повторением; повторение же какого-нибудь действия, обряда, слова — бесполезно, В повторении никогда не может быть обновления. С прекращением опыта наступает творчество.
ИДЕЯ И ФАКТ
Она уже давно была замужем, но не имела детей; она не могла их иметь, и это глубоко ее расстраивало. У ее сестер были дети, за что же на нее такое проклятие? По традиции она была выдана замуж совсем юной, пережила много страданий, но знала также и тихие радости. Ее муж был крупным чиновником влиятельной корпорации или государственного департамента. Он также был озабочен тем, что у них нет детей, но, по-видимому, постепенно примирился с этим, а, кроме того, добавила она, он очень занятой человек. Можно было заметить, что она командовала им, хотя и не слишком резко. Она опиралась на него и поэтому не могла не иметь влияния на него. Лишенная возможности иметь детей, она стремилась найти осуществление своей жизни в нем; но ей пришлось разочароваться, так как муж оказался слаб, и она была вынуждена взять в свои руки решение личных проблем. «На работе, — сказала она с улыбкой, — его считают службистом и тираном, подавляющим своим авторитетом все кругом; но в домашней обстановке он мягкий и уступчивый». Она хотела, чтобы он уподобился некоему образцу и тянула его к этому, конечно, очень деликатно; но он не проявил решительности. Теперь у нее нет никого, на кого она могла бы опереться и кого могла бы любить.
Идея для нас важнее, чем факт; мысль о том, чем человек должен стать, имеет большее значение, чем то, что он есть . Будущее всегда привлекает нас больше, чем настоящее. Образ, символ имеет большее значение, чем то, что существует в действительности; мы стараемся наложить на это идею, образец. Благодаря этому мы создаем противоречие между тем, что есть , и тем, что должно быть. То, что должно быть, есть идея, фикция, и отсюда следует, что конфликт между действительностью и иллюзией — не в них, а в нас. Иллюзия нам нравится больше, чем действительность; идея более привлекательна, удовлетворяет в большей степени, вот почему мы ухватываемся за нее. Иллюзия приобретает характер реальности, а то, что существует в действительности, представляется ложным; мы оказываемся в плену конфликта между так называемым реальным и так называемым ложным.
Почему мы цепляемся за идею, сознательно или бессознательно, и отбрасываем в сторону то, что существует в действительности? Идея, образец спроецированы изнутри; они — одна из форм преклонения перед «я», увековечения себя, а потому дают полное удовлетворение. Идея дает силу господствовать, уверенно высказывать свои мнения, руководить, создавать форму; при этом идея, которая спроецирована личностью, никогда не отрицает само «я», не расчленяет это «я» на составные части. Благодаря этому образец или идея обогащает личность; мало того, идея рассматривается нами как любовь. «Я люблю своего сына или мужа и хочу, чтобы он стал тем или этим; я хочу, чтобы он сделался чем-то иным, чем то, что он есть».
Если мы хотим понять то, что есть , образец или идея должны быть отставлены в сторону. Отставить идею в сторону трудно только тогда, когда нет настоятельной потребности понять то, что есть . Конфликт между идеей и тем, что есть , существует в нас потому, что спроецированная изнутри идея доставляет большее удовлетворение, чем то, что есть в действительности. Лишь когда мы непосредственно столкнемся с действительностью, с тем, что есть , тот образец утратит смысл;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156
С другого конца поля доносились звуки флейты; они шли с перерывами, но тон был ясный и чистый. Флейтист сидел в густой тени большого дерева, а сзади него на большом расстоянии виднелись горы. Пение и звуки флейты, казалось, встречались вместе и исчезали с тем, чтобы начаться вновь. Мимо пронеслись шумливые попугаи, и снова слышны были звуки флейты и глубокое, мощное песнопение. Было раннее утро, и солнце начало подниматься над деревьями. Люди шли из деревень в город, разговаривая и смеясь. Флейта и пение продолжались, и некоторые из проходивших остановились послушать; они сели на дорогу, увлеченные красотой пения и великолепием утра; свистки проходившего вдали поезда не нарушали красоты и великолепия; напротив, казалось, что все звуки соединились и наполнили землю. Даже громкие крики вороны не вносили дисгармонии.
Как мы увлекаемся звуками слов, и насколько важное значение для нас приобрели слова: «родина», «Бог», «священник», «демократия», «революция». Мы живем словами и находим наслаждение в тех чувствах, которые они вызывают; и именно эти чувства стали особенно важными. Слова дают удовлетворение, так как их звуки оживляют забытые чувства; удовлетворение ими становится еще большим, когда слова подменяют настоящее, то, что есть . Мы стараемся заполнить нашу внутреннюю пустоту словами, звуками, шумом, деятельностью; музыка и пение — это счастливый способ бегства от самого себя, от собственного убожества и скуки. Слова наполняют наши библиотеки; а как нескончаемо мы разговариваем! Мы едва ли можем отважиться обойтись без книг, остаться незанятыми, быть в одиночестве. Когда мы остаемся одни, наш ум продолжает оставаться беспокойным, блуждая повсюду, заботясь, вспоминая, борясь; поэтому мы никогда не пребываем в уединении, а наш ум никогда не остается в безмолвии.
Конечно, ум можно успокоить повторением слов , пением, молитвой. Уму можно дать наркотики, заставить его заснуть; его можно привести в сонное состояние добровольно или насильственно, причем в этом состоянии могут быть и сновидения. Но ум, который стал безмолвным благодаря дисциплине, ритуалам, повторению слов, никогда не может быть бдительным, восприимчивым, свободным. Такой способ воздействия на ум посредством дубинки, в тонкой или грубой форме, не есть медитация. Приятно петь, и доставляет радость слушать того, кто умеет хорошо петь; но чувство живет лишь в последующем чувстве, и чувство ведет к иллюзии. Большинству из нас нравится жить иллюзиями, и мы находим удовольствие в поисках все более глубоких и всеохватывающих иллюзий; но страх потерять наши иллюзии заставляет нас отрицать или скрывать реальное, действительное. Дело не в том, что мы неспособны понимать настоящее; но, отбрасывая настоящее и цепляясь за иллюзий, мы преисполняемся страха. Все более и более глубокое погружение в иллюзию — это совсем не медитация; медитация — не украшение клетки, в которой мы пребываем. Осознание без какого-либо выбора путей ума, этого творца иллюзии, — вот начало медитации.
Удивительно, как легко мы находим суррогаты реального и как легко довольствуемся ими! Символ, слово, образ приобретают наиболее важное значение; вокруг этого символа мы возводим сооружение, построенное из самообмана, используя знание для того, чтобы укрепить его. Вот таким путем опыт становится препятствием на пути понимания реального. Мы даем названия не только для того, чтобы общаться друг с другом, но и с целью закрепить опыт. Это закрепление опыта есть самосознание, но если однажды мы оказались захваченными в его поток, чрезвычайно трудно выйти из него, т.е. выйти за пределы самосознания. Важно умереть по отношению к опыту вчерашнего дня и по отношению к чувствам сегодняшнего дня, в противном случае мы будем иметь дело с повторением; повторение же какого-нибудь действия, обряда, слова — бесполезно, В повторении никогда не может быть обновления. С прекращением опыта наступает творчество.
ИДЕЯ И ФАКТ
Она уже давно была замужем, но не имела детей; она не могла их иметь, и это глубоко ее расстраивало. У ее сестер были дети, за что же на нее такое проклятие? По традиции она была выдана замуж совсем юной, пережила много страданий, но знала также и тихие радости. Ее муж был крупным чиновником влиятельной корпорации или государственного департамента. Он также был озабочен тем, что у них нет детей, но, по-видимому, постепенно примирился с этим, а, кроме того, добавила она, он очень занятой человек. Можно было заметить, что она командовала им, хотя и не слишком резко. Она опиралась на него и поэтому не могла не иметь влияния на него. Лишенная возможности иметь детей, она стремилась найти осуществление своей жизни в нем; но ей пришлось разочароваться, так как муж оказался слаб, и она была вынуждена взять в свои руки решение личных проблем. «На работе, — сказала она с улыбкой, — его считают службистом и тираном, подавляющим своим авторитетом все кругом; но в домашней обстановке он мягкий и уступчивый». Она хотела, чтобы он уподобился некоему образцу и тянула его к этому, конечно, очень деликатно; но он не проявил решительности. Теперь у нее нет никого, на кого она могла бы опереться и кого могла бы любить.
Идея для нас важнее, чем факт; мысль о том, чем человек должен стать, имеет большее значение, чем то, что он есть . Будущее всегда привлекает нас больше, чем настоящее. Образ, символ имеет большее значение, чем то, что существует в действительности; мы стараемся наложить на это идею, образец. Благодаря этому мы создаем противоречие между тем, что есть , и тем, что должно быть. То, что должно быть, есть идея, фикция, и отсюда следует, что конфликт между действительностью и иллюзией — не в них, а в нас. Иллюзия нам нравится больше, чем действительность; идея более привлекательна, удовлетворяет в большей степени, вот почему мы ухватываемся за нее. Иллюзия приобретает характер реальности, а то, что существует в действительности, представляется ложным; мы оказываемся в плену конфликта между так называемым реальным и так называемым ложным.
Почему мы цепляемся за идею, сознательно или бессознательно, и отбрасываем в сторону то, что существует в действительности? Идея, образец спроецированы изнутри; они — одна из форм преклонения перед «я», увековечения себя, а потому дают полное удовлетворение. Идея дает силу господствовать, уверенно высказывать свои мнения, руководить, создавать форму; при этом идея, которая спроецирована личностью, никогда не отрицает само «я», не расчленяет это «я» на составные части. Благодаря этому образец или идея обогащает личность; мало того, идея рассматривается нами как любовь. «Я люблю своего сына или мужа и хочу, чтобы он стал тем или этим; я хочу, чтобы он сделался чем-то иным, чем то, что он есть».
Если мы хотим понять то, что есть , образец или идея должны быть отставлены в сторону. Отставить идею в сторону трудно только тогда, когда нет настоятельной потребности понять то, что есть . Конфликт между идеей и тем, что есть , существует в нас потому, что спроецированная изнутри идея доставляет большее удовлетворение, чем то, что есть в действительности. Лишь когда мы непосредственно столкнемся с действительностью, с тем, что есть , тот образец утратит смысл;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156