А Грегори наполовину был еще там, в темном, безмолвном
доме с догорающими свечами и внезапно умолкшей стенкой хозяйской
комнаты. Машинально он потер запястье, как бы желая стереть следы
прикосновения пальцев миссис Феншо. И только сейчас, здесь, в
кабинете инспектора, он понял, как устал за сегодняшний день. И
сразу же подумал, что Шеппард, очевидно, ждет отчета о визите к
Сиссу. При этой мысли в нем стало расти чувство внутреннего
протеста, словно его вынуждали предать кого-то близкого.
- Я сегодня весь вечер следил за Сиссом, - тихо начал он,
замолчал и испытующе глянул на Шеппарда. - Стоит об этом
рассказывать?
- Полагаю, даже необходимо.
Шеппард был сама невозмутимость.
Грегори кивнул. Говорить о событиях этого вечера было очень
трудно, и он старался хотя бы не комментировать их. Шеппард
слушал, откинувшись на спинку кресла, и только однажды, когда
Грегори рассказывал о фотографии, лицо его дрогнуло.
Грегори остановился, однако инспектор молчал. Закончив
рассказ, Грегори поднял голову и заметил на лице Шеппарда улыбку,
но она тотчас же исчезла.
- Итак, наконец-то вы получили его признание? - спросил
Шеппард. - И, насколько я понимаю, окончательно перестали
подозревать его - именно когда он оставил вас одного в квартире?
Да?
Грегори удивился. Наморщив лоб, он сидел и не знал, что
ответить. Так оно и было, только он до сих пор не отдавал себе в
этом отчета.
- Да, - согласился Грегори. - Пожалуй, что так. Впрочем,
я и раньше не надеялся, что это что-нибудь даст. Просто по
инерции не мог отцепиться от этого бедняги Сисса, так как никого
другого на примете у меня не было; возможно, я даже старался
скомпрометировать его, не знаю. Да, наверно, все так оно и было.
Зачем? Ну, чтобы доказать свое превосходство. - Грегори совсем
запутался. - Я понимаю, во всем этом смысла ни на грош. А теперь
даже не знаю, где он, что делает.
- Ну что ж, я могу вам подсказать, - сухо произнес
инспектор. - Возможно, вы нашли бы его на кладбище, на могиле
матери. Или на Пикадилли, где он пытается подцепить молоденькую
проститутку. Таков примерно его диапазон. Я не собираюсь
становиться вашей доброй полицейской тетушкой, но имейте в виду,
что к подобным переживаниям, к моральному похмелью вы должны быть
готовы всегда. Так, а что же вы намерены делать дальше?
Грегори молча пожал плечами.
- Недели две назад я подгонял вас, пугая реакцией прессы,
- начал Шеппард, сгибая и разгибая металлическую линейку. - Но
ожидаемой бури не произошло. Появилось несколько статеек, в
которых это дело связали с "летающими тарелками", и, как это ни
парадоксально, на том и кончилось. Все обошлось десятком писем в
редакции. Я просто не представлял, до какой степени люди в наше
время стали невосприимчивы к необычному. Сейчас стала реальностью
прогулка по Луне, сейчас нет невозможного. Возможно все! Так что,
лейтенант, никто не станет лезть в это дело, и мы спокойно можем
сдать его в архив...
- И чтобы сообщить это, вы меня и вызвали?
Инспектор не отвечал.
- Вы говорили, что хотели бы ознакомить меня с показаниями
Вильямса, - после короткой паузы начал Грегори. - Так, может,
прослушаем... и я пойду. Уже поздно, мне не хотелось бы отнимать
у вас время.
Шеппард встал, открыл магнитофон, включил его и пояснил:
- Запись сделана по его просьбе. Техники торопились,
аппаратура была не совсем в порядке, и потому качество записи
оставляет желать лучшего. Садитесь поближе. Внимание...
Два зеленых лепестка в магическом глазке несколько раз
дрогнули, разошлись, сошлись, в динамике зашумело, послышалось
гудение, треск, и раздался голос, искаженный словно бы
металлическим рупором:
- Можно говорить, да? Господин комиссар, доктор, можно, да?
Фонарь у меня был очень хороший, жена в прошлом году купила для
ночных дежурств. Значит, я иду, заглядываю в окно, он лежит, и
руки у него сложены как надо, а когда в следующий раз проходил,
слышу шум, точно мешок с картошкой упал. Я посветил в другое
окно; а он лежит на полу; я-то подумал: как это он выпал из
гроба? И тут он зашевелился, ноги у него начали дергаться,
медленно так, медленно. Я решил, что мне померещилось, глаза
снегом протер, а он все дергается, ползет и с боку на бок
переваливается. Уберите это, я буду говорить. Не мешайте.
Господин комиссар, я не знаю, сколько это продолжалось, наверно,
долго. Я свечу в окошко и не знаю, идти туда или не идти, а он
все складывается и переваливается, к окну уже подполз. Я почти
ничего уже и не видел, он у самой стены был, под окном возился. И
тут рама и распахнулась.
Кто-то задал вопрос, но слов было не разобрать.
- Про это ничего не могу сказать, - отвечал Вильямс, - и
чтоб стекла сыпались, не помню. Может, да, а может, и нет, врать
не хочу. Я стоял с той стороны, нет, никак не показать. Стою я,
значит, а он вроде как присел, голова только видна, можно было
даже дотронуться до него, вот ближе, чем до этого табурета; я
посветил внутрь, а там пусто, ничего нет, только стружки в гробу
блеснули, и все. Я наклонился, он был ниже, ноги у него
разъезжались, и он шатался, знаете, доктор, как пьяный, во все
стороны его мотало, и звуки такие, будто слепой палкой стучит, а
это он руками. Может, у него что в руках было. Я ему говорю:
"Стой, ты что делаешь, а ну прекрати!" Вот так я ему сказал...
Наступила короткая пауза, но в тишине слышалось слабое
потрескивание, точно кто-то царапал иглой по мембране.
- А он все лез, лез и опять упал. Я ему кричу, чтоб
перестал, но он был мертвый, я-то сперва подумал, что он не умер,
а проснулся, но он не был живым, у него и глаз-то не было, то
есть были, но видеть он ничего не видел, не мог он ими видеть, да
и не чувствовал ничего тоже, потому что если бы чувствовал, то не
бился бы, как бешеный, о доски. Я уж не знаю, что я ему кричал, а
он все цепляется, лезет, а потом зубами за подоконник
схватился... Что?
Снова неразборчивый, приглушенный голос задал вопрос, ясно
прозвучало только последнее слово "зубами?".
- Я ему близко-близко посветил в лицо, так глаза у него
были мутные, ну совсем как у рыбы снулой; а что потом было, не
помню...
Другой голос, низкий, видимо поближе к микрофону:
- Когда вы вытащили пистолет? Вы хотели стрелять?
- Пистолет? Не могу сказать, не помню, чтоб я вытаскивал
пистолет. Бежал, да? Почему он у меня в руках оказался? Не знаю.
Что у меня в глазу? Доктор... до... доктор...
Голос издалека:
- ...Ничего нет, Вильямс. Закройте глаза, сейчас вам станет
лучше.
Женский голос:
- Вот и прошло, вот и прошло.
Снова голос Вильямса, одышливый, хриплый:
- Я не могу так. Что... уже все? А где жена? Нет? Почему
нет? Здесь? Что инструкция, в инструкции о таком... ничего...
нету.
Послышались отголоски короткого спора, кто-то громко
произнес:
- Достаточно!
И сразу же другой голос:
- Вильямс, а машину вы видели? Фары машины?
- Машины? Машины? - медленно, со стоном повторял Вильямс.
- У меня в глазах стоит, как он качается из стороны в сторону, и
стружки за.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
доме с догорающими свечами и внезапно умолкшей стенкой хозяйской
комнаты. Машинально он потер запястье, как бы желая стереть следы
прикосновения пальцев миссис Феншо. И только сейчас, здесь, в
кабинете инспектора, он понял, как устал за сегодняшний день. И
сразу же подумал, что Шеппард, очевидно, ждет отчета о визите к
Сиссу. При этой мысли в нем стало расти чувство внутреннего
протеста, словно его вынуждали предать кого-то близкого.
- Я сегодня весь вечер следил за Сиссом, - тихо начал он,
замолчал и испытующе глянул на Шеппарда. - Стоит об этом
рассказывать?
- Полагаю, даже необходимо.
Шеппард был сама невозмутимость.
Грегори кивнул. Говорить о событиях этого вечера было очень
трудно, и он старался хотя бы не комментировать их. Шеппард
слушал, откинувшись на спинку кресла, и только однажды, когда
Грегори рассказывал о фотографии, лицо его дрогнуло.
Грегори остановился, однако инспектор молчал. Закончив
рассказ, Грегори поднял голову и заметил на лице Шеппарда улыбку,
но она тотчас же исчезла.
- Итак, наконец-то вы получили его признание? - спросил
Шеппард. - И, насколько я понимаю, окончательно перестали
подозревать его - именно когда он оставил вас одного в квартире?
Да?
Грегори удивился. Наморщив лоб, он сидел и не знал, что
ответить. Так оно и было, только он до сих пор не отдавал себе в
этом отчета.
- Да, - согласился Грегори. - Пожалуй, что так. Впрочем,
я и раньше не надеялся, что это что-нибудь даст. Просто по
инерции не мог отцепиться от этого бедняги Сисса, так как никого
другого на примете у меня не было; возможно, я даже старался
скомпрометировать его, не знаю. Да, наверно, все так оно и было.
Зачем? Ну, чтобы доказать свое превосходство. - Грегори совсем
запутался. - Я понимаю, во всем этом смысла ни на грош. А теперь
даже не знаю, где он, что делает.
- Ну что ж, я могу вам подсказать, - сухо произнес
инспектор. - Возможно, вы нашли бы его на кладбище, на могиле
матери. Или на Пикадилли, где он пытается подцепить молоденькую
проститутку. Таков примерно его диапазон. Я не собираюсь
становиться вашей доброй полицейской тетушкой, но имейте в виду,
что к подобным переживаниям, к моральному похмелью вы должны быть
готовы всегда. Так, а что же вы намерены делать дальше?
Грегори молча пожал плечами.
- Недели две назад я подгонял вас, пугая реакцией прессы,
- начал Шеппард, сгибая и разгибая металлическую линейку. - Но
ожидаемой бури не произошло. Появилось несколько статеек, в
которых это дело связали с "летающими тарелками", и, как это ни
парадоксально, на том и кончилось. Все обошлось десятком писем в
редакции. Я просто не представлял, до какой степени люди в наше
время стали невосприимчивы к необычному. Сейчас стала реальностью
прогулка по Луне, сейчас нет невозможного. Возможно все! Так что,
лейтенант, никто не станет лезть в это дело, и мы спокойно можем
сдать его в архив...
- И чтобы сообщить это, вы меня и вызвали?
Инспектор не отвечал.
- Вы говорили, что хотели бы ознакомить меня с показаниями
Вильямса, - после короткой паузы начал Грегори. - Так, может,
прослушаем... и я пойду. Уже поздно, мне не хотелось бы отнимать
у вас время.
Шеппард встал, открыл магнитофон, включил его и пояснил:
- Запись сделана по его просьбе. Техники торопились,
аппаратура была не совсем в порядке, и потому качество записи
оставляет желать лучшего. Садитесь поближе. Внимание...
Два зеленых лепестка в магическом глазке несколько раз
дрогнули, разошлись, сошлись, в динамике зашумело, послышалось
гудение, треск, и раздался голос, искаженный словно бы
металлическим рупором:
- Можно говорить, да? Господин комиссар, доктор, можно, да?
Фонарь у меня был очень хороший, жена в прошлом году купила для
ночных дежурств. Значит, я иду, заглядываю в окно, он лежит, и
руки у него сложены как надо, а когда в следующий раз проходил,
слышу шум, точно мешок с картошкой упал. Я посветил в другое
окно; а он лежит на полу; я-то подумал: как это он выпал из
гроба? И тут он зашевелился, ноги у него начали дергаться,
медленно так, медленно. Я решил, что мне померещилось, глаза
снегом протер, а он все дергается, ползет и с боку на бок
переваливается. Уберите это, я буду говорить. Не мешайте.
Господин комиссар, я не знаю, сколько это продолжалось, наверно,
долго. Я свечу в окошко и не знаю, идти туда или не идти, а он
все складывается и переваливается, к окну уже подполз. Я почти
ничего уже и не видел, он у самой стены был, под окном возился. И
тут рама и распахнулась.
Кто-то задал вопрос, но слов было не разобрать.
- Про это ничего не могу сказать, - отвечал Вильямс, - и
чтоб стекла сыпались, не помню. Может, да, а может, и нет, врать
не хочу. Я стоял с той стороны, нет, никак не показать. Стою я,
значит, а он вроде как присел, голова только видна, можно было
даже дотронуться до него, вот ближе, чем до этого табурета; я
посветил внутрь, а там пусто, ничего нет, только стружки в гробу
блеснули, и все. Я наклонился, он был ниже, ноги у него
разъезжались, и он шатался, знаете, доктор, как пьяный, во все
стороны его мотало, и звуки такие, будто слепой палкой стучит, а
это он руками. Может, у него что в руках было. Я ему говорю:
"Стой, ты что делаешь, а ну прекрати!" Вот так я ему сказал...
Наступила короткая пауза, но в тишине слышалось слабое
потрескивание, точно кто-то царапал иглой по мембране.
- А он все лез, лез и опять упал. Я ему кричу, чтоб
перестал, но он был мертвый, я-то сперва подумал, что он не умер,
а проснулся, но он не был живым, у него и глаз-то не было, то
есть были, но видеть он ничего не видел, не мог он ими видеть, да
и не чувствовал ничего тоже, потому что если бы чувствовал, то не
бился бы, как бешеный, о доски. Я уж не знаю, что я ему кричал, а
он все цепляется, лезет, а потом зубами за подоконник
схватился... Что?
Снова неразборчивый, приглушенный голос задал вопрос, ясно
прозвучало только последнее слово "зубами?".
- Я ему близко-близко посветил в лицо, так глаза у него
были мутные, ну совсем как у рыбы снулой; а что потом было, не
помню...
Другой голос, низкий, видимо поближе к микрофону:
- Когда вы вытащили пистолет? Вы хотели стрелять?
- Пистолет? Не могу сказать, не помню, чтоб я вытаскивал
пистолет. Бежал, да? Почему он у меня в руках оказался? Не знаю.
Что у меня в глазу? Доктор... до... доктор...
Голос издалека:
- ...Ничего нет, Вильямс. Закройте глаза, сейчас вам станет
лучше.
Женский голос:
- Вот и прошло, вот и прошло.
Снова голос Вильямса, одышливый, хриплый:
- Я не могу так. Что... уже все? А где жена? Нет? Почему
нет? Здесь? Что инструкция, в инструкции о таком... ничего...
нету.
Послышались отголоски короткого спора, кто-то громко
произнес:
- Достаточно!
И сразу же другой голос:
- Вильямс, а машину вы видели? Фары машины?
- Машины? Машины? - медленно, со стоном повторял Вильямс.
- У меня в глазах стоит, как он качается из стороны в сторону, и
стружки за.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47