Сначала выбрала подходящий фартук, точнее, самый неподходящий, огромный, в него завернулись бы три Марты. Почему-то именно такие вроде бы необходимые в хозяйстве вещи мне дарили с незапамятных времен, и у меня накопилась огромная груда никогда мною не употребляемых предметов. Уж как Марте удалось разыскать одиозный фартук в куче остального барахла – остается только гадать. Правда, при этом вывалилось на пол все содержимое шкафа, но Марта ухитрилась в два счета затолкать обратно полотенца, передники, салфетки, декоративные рукавицы и прочее тряпье. Затем она смыла с лица макияж и сделала новый, почему-то под покойницу. Сине-желто-зеленая гамма в сочетании с худенькой фигуркой и прилизанными с помощью яичного белка волосами (лака у меня не оказалось) сделала из нее вылитую жену алкоголика, замученную жизнью и десятком сопливых малолеток. Особенно впечатляли синяки под глазами. Клянусь, я бы ни за что не наняла такую домработницу из опасения, что она помрет при первой же попытке навести порядок в кухне.
Только успела я щелкнуть фотоаппаратом, чтобы запечатлеть эту потрясающую труженицу, как явился ожидаемый настоящий полицейский. На Марту он не обратил никакого внимания, что еще раз подтвердило гениальность созданного ею образа.
Пан майор не потребовал от меня медицинской справки, оправдывающей мой отказ явиться в полицию, а ведь любой мог для камуфляжа забинтовать себе здоровую ногу. Возможно, во дворце Мостовских, резиденции столичного управления полиции уже не один десяток лет, меня еще помнили, а следовательно, знали о моей любви к народной милиции и доверяли. Правдивость моих показаний там могли уже сто раз проверить, я всегда охотно делилась своими познаниями, но никогда не забывала и о собственных интересах.
Беседу майор Крупитчак начал с заявления, что мое общение с поддельным младшим инспектором полиции нанесло следствию значительный ущерб. Сказано это было таким небрежным тоном, словно пан майор просто выполнил неприятную повинность, не придавая ей ровно никакого значения. И тут же огорошил меня вопросом:
– Что пани известно о первом муже пани Ларсен?
Убил! Вот уж чего не ожидала. При чем тут Анита? Чтобы выиграть время, я болезненным голосом крикнула в сторону кухни:
– Марта, будьте столь любезны, подайте пиво! – И пояснила гостю:
– Иначе мне не оправиться после нанесенного вами удара. Хоть бы предупреждали. А пан что будет пить? Чай, кофе?
– Спасибо, ничего. Я при исполнении…
– Не морочьте голову. Я же не предлагаю вам спиртного. Да и кроме того, вы ведь записываете, так что в случае чего поймут, кто пана отравил.
– Ну, тогда кофе…
Идеально недоразвитая прислуга обслужила нас не хуже кельнера из парижского "Ритца". Как она не лопнула при этом от смеха, не знаю, я же видела – сдерживается из последних сил.
Я не заставила майора повторять вопрос.
– Первого мужа Аниты я знала. Как знала? Не очень близко, но видеть доводилось. И слышать. С Анитой же я познакомилась позже, уже будучи в Дании, а раньше не имела понятия, что именно она была первой женой Яся Щепиньского. Его я знавала в давние времена моей юности, жуткий был ловелас. Тогда у этого Яся был бурный роман с одной из учениц нашей школы, из-за него бедная девчонка, втюрившись по уши, вся извелась, бросила учиться. Помню, разразился грандиозный скандал. А потом от Аниты узнала, что именно по этой причине она и развелась со своим мужем через два года после свадьбы. Внешность Яся той поры хорошо помню: костлявый блондин среднего роста, носатый, говорили, что очень способный и энергичный, но при этом жестокий и абсолютно беспринципный. Больше ничего о нем не запомнила.
– А как звали ту девчонку, которая извелась?
– Так банально, что нарочно не придумаешь. Анечка Ковальская, мне очень жаль, ведь таких Анечек в Польше наберется несколько десятков тысяч.
– А не помните ли вы, пани Иоанна, чем Ясь Щепиньский конкретно занимался? И вы уверены, что это первый муж пани Ларсен?
– Поскольку она выскочила за него в семнадцать лет, трудно предположить, что второй. А чем занимался?.. Анечка Ковальская не была моей близкой подругой, просто одноклассницей, так что не всем делилась со мной, но о жене своего возлюбленного пару раз рассказывала, отзываясь очень нехорошо. О самом же Ясе говорили много, но вот кем он был… Не помню. А может, никем конкретным и не был. Осталось в памяти, что учился сразу в двух институтах и был деятелем.
– Кем, простите?
– Общественными деятелями, общественниками тогда называли людей энергичных, цепких, с хорошо подвешенным языком, занимавших важные должности, всегда выступавших на собраниях и ничего путного не делающих. Искусство ради искусства… Много было таких пустышек, я их просто не выносила…
– А пан Гурняк тоже был деятелем? – бестактно поинтересовался младший инспектор.
Должно быть, Мартуся в кухне вся превратилась в слух, затаила дыхание, боясь пропустить хоть слово из нашей беседы. Я даже встревожилась – не задохнулась бы. А на полицейского взглянула так осуждающе, как только могла.
– У вас такая привычка – уличать своих свидетелей в дурости, или только для меня делаете исключение? Ну, был, и для меня это секрета не составляло. Но неужели вам неизвестно, на какие глупости способна любящая женщина? Десять лет мы вместе прожили, не шутка. Правда, с тех пор я еще больше невзлюбила деятелей.
– Пан Гурняк знал Яся Щепиньского?
– Да откуда же мне… – начала было я, и вдруг что-то блеснуло в памяти. – Ладно, расскажу все, что вспоминается, а вы уж сами делайте выводы. Вот, например, такая малость. Как-то я рассказала Божидару… пану Гурняку о смешном случае. Мы с подружками из класса о чем-то болтали, и в разговоре Анечка Ковальская вдруг выкрикнула в сердцах: "Да тогда я еще не была любовницей Яся", из чего мы тут же сделали вывод, что теперь уже. Рассказала я, значит, об этом пану Гурняку и фамилию Яся назвала, это точно. А пан Гурняк меня тогда любил и немного проболтался, причем его лицо приобрело хорошо мне знакомое радостно-таинственное выражение, что свидетельствовало о важности услышанного. К тому времени Анита уже давно пребывала в Дании, с ней он никогда не встречался, а вот о Щепиньском, думаю, что-то знал.
Попивая кофе, пан инспектор долго молча рассматривал меня. Интересно, каким вопросом еще ошарашит? А он не ошарашивал, просто как-то задумчиво произнес:
– Вот мы с вами разговариваем так запросто, можно сказать, дружески. Вы отвечаете, казалось бы, откровенно… Неужели так-таки ничего от нас не скрываете? И совесть у вас чиста? Я не хочу сказать, что это какие-то совершенные преступления, но даже проступки… Вам и в самом деле нечего от нас скрывать?
– Только глупости, в которых стыдно признаваться, но в остальном вы правы. Я действительно не совершала ни преступлений, ни проступков, нет у меня, проше пана, времени на это. И способностей. И врать не умею, хотя иногда это жизненно необходимо. А почему вы спрашиваете?
– Потому что беседуете со мной, как с хорошим знакомым. И даже не пытаетесь приврать. Человек, проработавший в милиции долгие годы, такое сразу почувствует.
Я его утешила:
– Не волнуйтесь, пан инспектор, сейчас начну врать. Вы меня с ходу огорошили мужем Аниты, но я уже успела прийти в себя и вспомнила, о чем мы должны говорить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
Только успела я щелкнуть фотоаппаратом, чтобы запечатлеть эту потрясающую труженицу, как явился ожидаемый настоящий полицейский. На Марту он не обратил никакого внимания, что еще раз подтвердило гениальность созданного ею образа.
Пан майор не потребовал от меня медицинской справки, оправдывающей мой отказ явиться в полицию, а ведь любой мог для камуфляжа забинтовать себе здоровую ногу. Возможно, во дворце Мостовских, резиденции столичного управления полиции уже не один десяток лет, меня еще помнили, а следовательно, знали о моей любви к народной милиции и доверяли. Правдивость моих показаний там могли уже сто раз проверить, я всегда охотно делилась своими познаниями, но никогда не забывала и о собственных интересах.
Беседу майор Крупитчак начал с заявления, что мое общение с поддельным младшим инспектором полиции нанесло следствию значительный ущерб. Сказано это было таким небрежным тоном, словно пан майор просто выполнил неприятную повинность, не придавая ей ровно никакого значения. И тут же огорошил меня вопросом:
– Что пани известно о первом муже пани Ларсен?
Убил! Вот уж чего не ожидала. При чем тут Анита? Чтобы выиграть время, я болезненным голосом крикнула в сторону кухни:
– Марта, будьте столь любезны, подайте пиво! – И пояснила гостю:
– Иначе мне не оправиться после нанесенного вами удара. Хоть бы предупреждали. А пан что будет пить? Чай, кофе?
– Спасибо, ничего. Я при исполнении…
– Не морочьте голову. Я же не предлагаю вам спиртного. Да и кроме того, вы ведь записываете, так что в случае чего поймут, кто пана отравил.
– Ну, тогда кофе…
Идеально недоразвитая прислуга обслужила нас не хуже кельнера из парижского "Ритца". Как она не лопнула при этом от смеха, не знаю, я же видела – сдерживается из последних сил.
Я не заставила майора повторять вопрос.
– Первого мужа Аниты я знала. Как знала? Не очень близко, но видеть доводилось. И слышать. С Анитой же я познакомилась позже, уже будучи в Дании, а раньше не имела понятия, что именно она была первой женой Яся Щепиньского. Его я знавала в давние времена моей юности, жуткий был ловелас. Тогда у этого Яся был бурный роман с одной из учениц нашей школы, из-за него бедная девчонка, втюрившись по уши, вся извелась, бросила учиться. Помню, разразился грандиозный скандал. А потом от Аниты узнала, что именно по этой причине она и развелась со своим мужем через два года после свадьбы. Внешность Яся той поры хорошо помню: костлявый блондин среднего роста, носатый, говорили, что очень способный и энергичный, но при этом жестокий и абсолютно беспринципный. Больше ничего о нем не запомнила.
– А как звали ту девчонку, которая извелась?
– Так банально, что нарочно не придумаешь. Анечка Ковальская, мне очень жаль, ведь таких Анечек в Польше наберется несколько десятков тысяч.
– А не помните ли вы, пани Иоанна, чем Ясь Щепиньский конкретно занимался? И вы уверены, что это первый муж пани Ларсен?
– Поскольку она выскочила за него в семнадцать лет, трудно предположить, что второй. А чем занимался?.. Анечка Ковальская не была моей близкой подругой, просто одноклассницей, так что не всем делилась со мной, но о жене своего возлюбленного пару раз рассказывала, отзываясь очень нехорошо. О самом же Ясе говорили много, но вот кем он был… Не помню. А может, никем конкретным и не был. Осталось в памяти, что учился сразу в двух институтах и был деятелем.
– Кем, простите?
– Общественными деятелями, общественниками тогда называли людей энергичных, цепких, с хорошо подвешенным языком, занимавших важные должности, всегда выступавших на собраниях и ничего путного не делающих. Искусство ради искусства… Много было таких пустышек, я их просто не выносила…
– А пан Гурняк тоже был деятелем? – бестактно поинтересовался младший инспектор.
Должно быть, Мартуся в кухне вся превратилась в слух, затаила дыхание, боясь пропустить хоть слово из нашей беседы. Я даже встревожилась – не задохнулась бы. А на полицейского взглянула так осуждающе, как только могла.
– У вас такая привычка – уличать своих свидетелей в дурости, или только для меня делаете исключение? Ну, был, и для меня это секрета не составляло. Но неужели вам неизвестно, на какие глупости способна любящая женщина? Десять лет мы вместе прожили, не шутка. Правда, с тех пор я еще больше невзлюбила деятелей.
– Пан Гурняк знал Яся Щепиньского?
– Да откуда же мне… – начала было я, и вдруг что-то блеснуло в памяти. – Ладно, расскажу все, что вспоминается, а вы уж сами делайте выводы. Вот, например, такая малость. Как-то я рассказала Божидару… пану Гурняку о смешном случае. Мы с подружками из класса о чем-то болтали, и в разговоре Анечка Ковальская вдруг выкрикнула в сердцах: "Да тогда я еще не была любовницей Яся", из чего мы тут же сделали вывод, что теперь уже. Рассказала я, значит, об этом пану Гурняку и фамилию Яся назвала, это точно. А пан Гурняк меня тогда любил и немного проболтался, причем его лицо приобрело хорошо мне знакомое радостно-таинственное выражение, что свидетельствовало о важности услышанного. К тому времени Анита уже давно пребывала в Дании, с ней он никогда не встречался, а вот о Щепиньском, думаю, что-то знал.
Попивая кофе, пан инспектор долго молча рассматривал меня. Интересно, каким вопросом еще ошарашит? А он не ошарашивал, просто как-то задумчиво произнес:
– Вот мы с вами разговариваем так запросто, можно сказать, дружески. Вы отвечаете, казалось бы, откровенно… Неужели так-таки ничего от нас не скрываете? И совесть у вас чиста? Я не хочу сказать, что это какие-то совершенные преступления, но даже проступки… Вам и в самом деле нечего от нас скрывать?
– Только глупости, в которых стыдно признаваться, но в остальном вы правы. Я действительно не совершала ни преступлений, ни проступков, нет у меня, проше пана, времени на это. И способностей. И врать не умею, хотя иногда это жизненно необходимо. А почему вы спрашиваете?
– Потому что беседуете со мной, как с хорошим знакомым. И даже не пытаетесь приврать. Человек, проработавший в милиции долгие годы, такое сразу почувствует.
Я его утешила:
– Не волнуйтесь, пан инспектор, сейчас начну врать. Вы меня с ходу огорошили мужем Аниты, но я уже успела прийти в себя и вспомнила, о чем мы должны говорить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76