Спайс спросил, сколько ему лет.
– А когда было землетрясение? – спросил мужчина.
– Двенадцать лет тому назад, – ответил Спайс.
– Ну вот, к тому времени у меня уже было трое женатых детей.
Но, почувствовав неудовлетворительность своего ответа, он прибавил:
– Я до двух тысяч долларов дожил. – И тут же пояснил, что такую большую сумму он успел истратить за свою жизнь.
За оградами многих селений я успел увидеть новехонькие лимузины, которые там использовались как курятники. Я спросил Спайса о причине столь странного их применения.
– Балийцы живут в таком поселении коммуной и откладывают деньги, которые они получают, экспортируя скот, так что через несколько лет у них собирается порядочная сумма. Однажды на острове появился предприимчивый агент по продаже автомобилей и уговорил их купить роскошные «кадилаки». Первые несколько дней они катались по всему острову и от души веселились, но потом у них кончился бензин. К тому же они узнали, что расходы на содержание машины в один день равняются тому, что они могут заработать за месяц. Вот они и поставили свои «кадилаки» курам под насест.
Юмор балийцев схож с нашим и изобилует шуточками сексуального плана, трюизмами, игрой слов. Я испытал чувство юмора у молодого официанта нашего отеля.
– Ну-ка, скажи, почему курица ходит? – спросил я.
Он презрительно посмотрел на меня.
– Да это каждому известно,– сказал он переводчику.
– Прекрасно, тогда скажи, что появилось раньше – курица или яйцо?
Это его уже несколько озадачило.
– Курица… нет… – он покачал головой, – яйцо… нет…
Он сдвинул на затылок свой тюрбан, немного подумал и с полной уверенностью объявил:
– Яйцо!
– А кто же его снес?
– Черепаха! Черепаха была раньше всех, и все яйца снесла она.
В те времена Бали был настоящим раем. Туземцы работали на рисовых полях четыре месяца в году, а остальные восемь посвящали своему искусству и культуре. Все зрелища были бесплатными, одно селение устраивало представление для другого. Но сейчас этот рай кончается. Цивилизация научила их скрывать свою грудь одеждой и заставила во имя западных богов отказаться от своих, которые так любили повеселиться.
Нам предстояло посетить Японию, и мой секретарь японец Коно выразил желание поехать вперед, чтобы все подготовить к нашему приезду. Мы должны были быть гостями японского правительства. В порту Кобе нас встречали самолеты, кружившие над пароходом и сбрасывавшие листовки с приветствиями, и тысячные толпы народу в доках. Яркие разноцветные кимоно на фоне дымовых труб и тускло-серых доков представляли собой удивительно красивое зрелище. Я бы не сказал, что в этой демонстрации чувств проявилась будто бы присущая японцам сдержанность и непостижимость характера. Толпа была так же взволнованна и эмоциональна, как и всякие другие толпы, какие мне приходилось видеть.
Правительство предоставило в наше распоряжение специальный поезд, который должен был отвезти нас в Токио. С каждой остановкой встречавших становились все больше и волнение – все ощутимее. Перроны были заполнены прелестными девушками, которые забрасывали нас подарками. Они стояли в своих кимоно рядами, напоминая выставку цветов. В Токио нас встречала толпа в сорок тысяч человек. В суматохе Сидней поскользнулся и упал, – его чуть не затоптали.
Загадочность, непостижимость Востока стала легендарной. Мне всегда казалось, что мы, европейцы, преувеличиваем ее. Но стоило нам ступить на берег в Кобе – и я почувствовал ее в воздухе, а в Токио она уже начала нас обволакивать. По пути в отель мы свернули в более спокойную часть города. И вдруг машина замедлила ход и остановилась вблизи императорского дворца. Коно тревожно выглянул из машины и вдруг обратился ко мне с довольно странной просьбой: не выйду ли я из машины и не поклонюсь ли я в сторону дворца?
– Здесь такой обычай? – осведомился я.
– Да, – сказал он небрежно. – Вы можете даже не кланяться, просто выйдите из машины – этого будет достаточно.
Такая просьба меня несколько смутила. Вокруг не было ни живой души, если не считать сопровождавших нас двух-трех машин. Если существовал такой обычай, публика, несомненно, знала бы об этом, и здесь, наверно, собралась хоть бы небольшая толпа. Тем не менее я вышел и поклонился. Когда я вернулся в машину, Коно с облегчением вздохнул. Сиднею эта просьба тоже показалась странной, так же как и все поведение Коно. С той минуты, как мы приехали в Кобе, он выглядел расстроенным. Но мне не хотелось над этим задумываться, и я высказал предположение, что Коно попросту устал.
В этот вечер ничего не случилось, но на другое утро Сидней вбежал в гостиную очень взволнованный.
– Мне это не нравится, – сказал он. – Кто-то рылся в моих чемоданах и переворошил все бумаги.
Я пытался его успокоить, – если даже это и верно, то не так уж важно, но мне не удалось заглушить его опасения.
– Тут творится что-то весьма подозрительное! – заявил Сидней. Я рассмеялся в ответ и обвинил брата в излишней подозрительности.
В то же утро появился правительственный агент, которому было поручено следить за нами, и пояснил, что, если мы захотим куда-нибудь поехать, мы должны через Коно дать ему знать. Сидней продолжал настаивать на том, что за нами установлена слежка и что Коно к этому причастен. Я должен был признать, что Коно с каждым часом становился все более встревоженным и расстроенным.
Подозрения Сиднея оказались не столь уж необоснованными – в этот же день произошло довольно странное событие. Коно рассказал, что некий торговец приглашает меня прийти к нему посмотреть собрание порнографических картинок, нарисованных на шелку. Я просил Коно передать этому человеку, что его коллекция меня не интересует. Коно расстроился.
– А если я попрошу его оставить картинки в отеле? – предложил он.
– Ни в коем случае,– ответил я. – Просто скажите ему, чтоб он не терял времени зря.
Коно заколебался.
– Этих людей отказом не остановишь.
– О чем вы говорите? – спросил я.
– Да ведь они мне уже несколько дней угрожают. Тут, в Токио, есть люди, с которыми не сговоришься.
– Что за чепуха! – воскликнул я. – Заявим в полицию – пусть она их выследит.
Но Коно лишь покачал головой.
На другой день, когда мы обедали с Сиднеем и Коно в отдельном зале ресторана, к нам вдруг вошли шестеро молодых людей. Один из них, скрестив руки на груди, сел рядом с Коно, остальные отступили на шаг и стали вокруг. Тот, что сел, с едва сдерживаемой яростью стал что-то говорить Коно по-японски, и какие-то его слова заставили Коно побелеть.
У меня не было при себе оружия, но тем не менее я опустил руку в карман, будто там лежал револьвер, и крикнул:
– Что это значит?
Коно, не подымая глаз от тарелки, пробормотал:
– Он говорит, что, отказавшись посмотреть его картинки, вы оскорбили его предков.
Я вскочил и, все еще держа руку в кармане, свирепо посмотрел на молодого человека.
– В чем дело? – И, обернувшись к Сиднею, сказал: – Уйдем отсюда. А вы, Коно, вызовите машину.
Выйдя благополучно на улицу, мы почувствовали облегчение. Такси нас ждало, и мы уехали.
Но эта таинственная история достигла своей кульминации на другой день, когда мистер Кен Инукаи, сын премьер-министра, пригласил нас в качестве своих гостей на матч борьбы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144
– А когда было землетрясение? – спросил мужчина.
– Двенадцать лет тому назад, – ответил Спайс.
– Ну вот, к тому времени у меня уже было трое женатых детей.
Но, почувствовав неудовлетворительность своего ответа, он прибавил:
– Я до двух тысяч долларов дожил. – И тут же пояснил, что такую большую сумму он успел истратить за свою жизнь.
За оградами многих селений я успел увидеть новехонькие лимузины, которые там использовались как курятники. Я спросил Спайса о причине столь странного их применения.
– Балийцы живут в таком поселении коммуной и откладывают деньги, которые они получают, экспортируя скот, так что через несколько лет у них собирается порядочная сумма. Однажды на острове появился предприимчивый агент по продаже автомобилей и уговорил их купить роскошные «кадилаки». Первые несколько дней они катались по всему острову и от души веселились, но потом у них кончился бензин. К тому же они узнали, что расходы на содержание машины в один день равняются тому, что они могут заработать за месяц. Вот они и поставили свои «кадилаки» курам под насест.
Юмор балийцев схож с нашим и изобилует шуточками сексуального плана, трюизмами, игрой слов. Я испытал чувство юмора у молодого официанта нашего отеля.
– Ну-ка, скажи, почему курица ходит? – спросил я.
Он презрительно посмотрел на меня.
– Да это каждому известно,– сказал он переводчику.
– Прекрасно, тогда скажи, что появилось раньше – курица или яйцо?
Это его уже несколько озадачило.
– Курица… нет… – он покачал головой, – яйцо… нет…
Он сдвинул на затылок свой тюрбан, немного подумал и с полной уверенностью объявил:
– Яйцо!
– А кто же его снес?
– Черепаха! Черепаха была раньше всех, и все яйца снесла она.
В те времена Бали был настоящим раем. Туземцы работали на рисовых полях четыре месяца в году, а остальные восемь посвящали своему искусству и культуре. Все зрелища были бесплатными, одно селение устраивало представление для другого. Но сейчас этот рай кончается. Цивилизация научила их скрывать свою грудь одеждой и заставила во имя западных богов отказаться от своих, которые так любили повеселиться.
Нам предстояло посетить Японию, и мой секретарь японец Коно выразил желание поехать вперед, чтобы все подготовить к нашему приезду. Мы должны были быть гостями японского правительства. В порту Кобе нас встречали самолеты, кружившие над пароходом и сбрасывавшие листовки с приветствиями, и тысячные толпы народу в доках. Яркие разноцветные кимоно на фоне дымовых труб и тускло-серых доков представляли собой удивительно красивое зрелище. Я бы не сказал, что в этой демонстрации чувств проявилась будто бы присущая японцам сдержанность и непостижимость характера. Толпа была так же взволнованна и эмоциональна, как и всякие другие толпы, какие мне приходилось видеть.
Правительство предоставило в наше распоряжение специальный поезд, который должен был отвезти нас в Токио. С каждой остановкой встречавших становились все больше и волнение – все ощутимее. Перроны были заполнены прелестными девушками, которые забрасывали нас подарками. Они стояли в своих кимоно рядами, напоминая выставку цветов. В Токио нас встречала толпа в сорок тысяч человек. В суматохе Сидней поскользнулся и упал, – его чуть не затоптали.
Загадочность, непостижимость Востока стала легендарной. Мне всегда казалось, что мы, европейцы, преувеличиваем ее. Но стоило нам ступить на берег в Кобе – и я почувствовал ее в воздухе, а в Токио она уже начала нас обволакивать. По пути в отель мы свернули в более спокойную часть города. И вдруг машина замедлила ход и остановилась вблизи императорского дворца. Коно тревожно выглянул из машины и вдруг обратился ко мне с довольно странной просьбой: не выйду ли я из машины и не поклонюсь ли я в сторону дворца?
– Здесь такой обычай? – осведомился я.
– Да, – сказал он небрежно. – Вы можете даже не кланяться, просто выйдите из машины – этого будет достаточно.
Такая просьба меня несколько смутила. Вокруг не было ни живой души, если не считать сопровождавших нас двух-трех машин. Если существовал такой обычай, публика, несомненно, знала бы об этом, и здесь, наверно, собралась хоть бы небольшая толпа. Тем не менее я вышел и поклонился. Когда я вернулся в машину, Коно с облегчением вздохнул. Сиднею эта просьба тоже показалась странной, так же как и все поведение Коно. С той минуты, как мы приехали в Кобе, он выглядел расстроенным. Но мне не хотелось над этим задумываться, и я высказал предположение, что Коно попросту устал.
В этот вечер ничего не случилось, но на другое утро Сидней вбежал в гостиную очень взволнованный.
– Мне это не нравится, – сказал он. – Кто-то рылся в моих чемоданах и переворошил все бумаги.
Я пытался его успокоить, – если даже это и верно, то не так уж важно, но мне не удалось заглушить его опасения.
– Тут творится что-то весьма подозрительное! – заявил Сидней. Я рассмеялся в ответ и обвинил брата в излишней подозрительности.
В то же утро появился правительственный агент, которому было поручено следить за нами, и пояснил, что, если мы захотим куда-нибудь поехать, мы должны через Коно дать ему знать. Сидней продолжал настаивать на том, что за нами установлена слежка и что Коно к этому причастен. Я должен был признать, что Коно с каждым часом становился все более встревоженным и расстроенным.
Подозрения Сиднея оказались не столь уж необоснованными – в этот же день произошло довольно странное событие. Коно рассказал, что некий торговец приглашает меня прийти к нему посмотреть собрание порнографических картинок, нарисованных на шелку. Я просил Коно передать этому человеку, что его коллекция меня не интересует. Коно расстроился.
– А если я попрошу его оставить картинки в отеле? – предложил он.
– Ни в коем случае,– ответил я. – Просто скажите ему, чтоб он не терял времени зря.
Коно заколебался.
– Этих людей отказом не остановишь.
– О чем вы говорите? – спросил я.
– Да ведь они мне уже несколько дней угрожают. Тут, в Токио, есть люди, с которыми не сговоришься.
– Что за чепуха! – воскликнул я. – Заявим в полицию – пусть она их выследит.
Но Коно лишь покачал головой.
На другой день, когда мы обедали с Сиднеем и Коно в отдельном зале ресторана, к нам вдруг вошли шестеро молодых людей. Один из них, скрестив руки на груди, сел рядом с Коно, остальные отступили на шаг и стали вокруг. Тот, что сел, с едва сдерживаемой яростью стал что-то говорить Коно по-японски, и какие-то его слова заставили Коно побелеть.
У меня не было при себе оружия, но тем не менее я опустил руку в карман, будто там лежал револьвер, и крикнул:
– Что это значит?
Коно, не подымая глаз от тарелки, пробормотал:
– Он говорит, что, отказавшись посмотреть его картинки, вы оскорбили его предков.
Я вскочил и, все еще держа руку в кармане, свирепо посмотрел на молодого человека.
– В чем дело? – И, обернувшись к Сиднею, сказал: – Уйдем отсюда. А вы, Коно, вызовите машину.
Выйдя благополучно на улицу, мы почувствовали облегчение. Такси нас ждало, и мы уехали.
Но эта таинственная история достигла своей кульминации на другой день, когда мистер Кен Инукаи, сын премьер-министра, пригласил нас в качестве своих гостей на матч борьбы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144