И вот во время перемонтажа «Верду» судебный исполнитель Соединенных Штатов передал мне по телефону вызов в Вашингтон, в Комиссию по расследованию антиамериканской деятельности. Нас было вызвано девятнадцать человек.
В это время в Лос-Анжелос приехал сенатор Пеппер, от штата Флориды, и нам рекомендовали встретиться с ним и посоветоваться, как себя вести. Я не пошел к нему, потому что мое положение было особым – я не был американским гражданином. На этом совещании все согласились на том, что в Вашингтоне вызванные в комиссию должны настаивать на своих правах, предоставляемых им конституцией. (Те, кто на этих правах настаивал, сели на год в тюрьму за неуважение к суду.)
В повестке было сказано, что в течение десяти дней я получу указание, когда мне надлежит явиться в Вашингтон. Но вскоре я получил телеграмму, сообщавшую о том, что мой вызов откладывается еще на десять дней.
После третьей отсрочки я послал телеграмму, в которой писал, что мне приходится останавливать работу крупной организации, что это вызывает значительные расходы, а поскольку их комиссия недавно выезжала в Голливуд для допроса моего друга Ганса Эйслера, они могли бы одновременно допросить здесь и меня и тем самым сберечь государственные деньги. «На всякий случай, – писал я в заключение, – сообщаю к вашему сведению для экономии времени то, что, как я понимаю, вас интересует. Я не коммунист и никогда в жизни не вступал ни в какие политические партии или организации. Я „поджигатель мира“, если придерживаться вашей терминологии. Надеюсь, что это вас не оскорбит. Итак, прошу вас назначить мне точно день, когда я должен буду явиться в Вашингтон. Преданный вам Чарльз Чаплин».
Вскоре я получил неожиданно вежливый ответ, в котором указывалось, что необходимость в моем приезде отпала и что я могу считать вопрос исчерпанным.
XXIX
Занятый своими неприятностями, я все это время уделял не слишком много внимания делам «Юнайтед артистс». Но теперь мой адвокат предупредил меня, что дефицит компании достиг миллиона долларов. В дни своего процветания она получала от сорока до пятидесяти миллионов прибыли в год, хотя я не помню, чтобы я хоть раз получил больше двойных дивидендов. В момент наивысшего процветания фирма «Юнайтед артистс» приобрела двадцать пять процентов акций четырехсот английских кинотеатров, не заплатив за них ни одного пенни. Я не знаю точно, как это было устроено. Кажется, взамен мы гарантировали им прокат наших фильмов. Другие американские кинокомпании таким же путем получили большие пакеты акций английских кинотеатров. Одно время наш пакет акций в прокатной кинокомпании «Рэнк организейшн» стоил десять миллионов долларов.
Но акционеры «Юнайтед артисте» начали продавать свои акции компании, и это почти исчерпало весь наш наличный капитал. Совершенно неожиданно для себя я вдруг оказался владельцем половины акций компании «Юнайтед артистс», долги которой достигали в это время миллиона долларов. Другая половина принадлежала Мэри Пикфорд. Она прислала мне тревожное письмо, сообщая, что все банки отказывают нам в кредитах. Меня это не слишком обеспокоило – нам и прежде случалось быть в долгу, но фильм, пользовавшийся успехом, всегда выводил компанию из затруднений. А я только что закончил «Мсье Верду», который, по моим расчетам, должен был дать огромные сборы. Мой агент Артур Келли предсказывал, что он принесет по меньшей мере 12 миллионов долларов. Если бы сбылось его предсказание, компания выплатила бы все долги и получила бы миллион долларов чистой прибыли.
Я устроил в Голливуде закрытый просмотр фильма для моих друзей. Когда картина кончилась, Томас Манн, Лион Фейхтвангер и многие другие встали со своих мест и больше минуты стоя аплодировали.
Уверенный в успехе фильма, я уехал в Нью-Йорк. Но сразу по приезде меня атаковала газета «Дейли ньюс»:

«Чаплин прибыл в Нью-Йорк на премьеру своего фильма. Пусть только этот „попутчик красных“ после всех своих подвигов посмеет устроить пресс-конференцию – уж мы зададим ему два-три нелегких вопроса».

Отдел рекламы «Юнайтед артистс» сомневался, следует ли мне встречаться с представителями американской печати. Но я был возмущен гнусной заметкой, тем более что накануне меня очень тепло и даже восторженно встретили иностранные корреспонденты. К тому же я не из тех, кого можно запугать.
Наутро мы сняли в отеле зал для встречи с американскими журналистами. Я появился после того, как подали коктейли. Ощутив атмосферу недоброжелательства, я как можно более весело и непринужденно сказал:
– Здравствуйте, уважаемые дамы и господа! Я готов сообщить вам все, что вам будет угодно узнать о моем фильме и планах на будущее.
Они встретили мои слова гробовым молчанием.
– Только не все сразу, – сказал я с улыбкой.
Сидевшая впереди женщина-репортер спросила:
– Вы коммунист?
– Нет, – ответил я твердо. – Следующий, вопрос, пожалуйста.
Послышался чей-то бормочущий голос. Я подумал было, что это мой приятель из «Дейли ньюс», но, увы, он блистательно отсутствовал. Оратор оказался довольно неопрятным на вид субъектом, не потрудившимся даже снять пальто. Низко наклонившись, он невнятно читал свой вопрос по бумажке.
– Извините, – прервал я его, – вам придется все это прочитать еще раз, я не разобрал ни слова.
– Мы католики, ветераны войны… – начал он.
Я снова перебил его:
– Не понимаю, при чем тут католики – ветераны войны. Здесь пресс-конференция.
– Почему вы не приняли американского гражданства?
– Не видел причин к тому, чтобы менять свое подданство. Я считаю себя гражданином мира, – ответил я.
Поднялся шум. Сразу заговорило несколько человек. Один голос перекрыл всех.
– Но деньги-то вы зарабатываете в Америке.
– Ну что ж, – сказал я, улыбаясь, – раз вы все переводите на почву коммерции, давайте разберемся. Мое дело интернационально. Семьдесят процентов моих доходов идет из-за границы, но вся сумма налогов поступает Соединенным Штатам. Как видите, я довольно выгодный гость.
Тут снова забормотал представитель Католического легиона:
– Где бы вы ни зарабатывали свои деньги, здесь или за границей, мы – те, кто высаживался с десантом на берегах Франции, – все равно возмущены, что вы не стали гражданином США.
– Не вы один высаживались на этих берегах, – сказал я. – Два моих сына тоже были в армии генерала Паттона и сражались на передовой, но они не похваляются и не спекулируют этим, как вы.
– Вы знакомы с Гансом Эйслером? – спросил другой репортер.
– Да, он очень близкий мой друг и замечательный музыкант.
– Вы знаете, что он коммунист?
– Меня это не интересует. Наша дружба основана не на политике.
– Но вам, кажется, нравятся коммунисты?
– Никто не смеет мне указывать, кто мне должен нравиться, а кто нет. Мы еще до этого не дошли.
И вдруг в этой воинственно настроенной аудитории послышался голос:
– Что должен чувствовать художник, подаривший миру столько радости и обогативший его пониманием психологии маленького человека, когда этого художника подвергают оскорблениям, ненависти и насмешкам так называемые представители американской печати?
Я до такой степени не ожидал услышать выражение какого бы то ни было сочувствия, что довольно резко ответил:
– Извините, я вас не понял, вам придется повторить свой вопрос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144