Тем временем Ривс договорился о премьере в Лос-Анжелосе в новом, только что выстроенном кинотеатре. Эйнштейны, еще не уехавшие из Лос-Анжелоса, выразили желание присутствовать на премьере: полагаю, они не подозревали, какому испытанию себя подвергают. Перед премьерой мы пообедали у меня, а потом вместе поехали в город. Главная улица на протяжении нескольких кварталов была полна народу. Полицейские машины и кареты «Скорой помощи» пытались прорваться сквозь толпу. Стекла в витринах магазинов по соседству с кинотеатром были все выдавлены. С помощью отряда полиции мы с трудом пробрались в фойе. Я терпеть не могу премьер: и собственное волнение и запах духов – все сливается в одно тошнотворное и мучительное ощущение.
Кинотеатр был действительно первоклассным, но, как и большинство прокатчиков тех лет, его владелец ничего не смыслил в показе фильмов. Сеанс начался, заглавные титры шли, как на всякой премьере, под аплодисменты. Наконец первый эпизод. Сердце у меня забилось. Это была комедийная сцена торжественного открытия памятника. Зрители начали смеяться. Вскоре смех перешел в дружный хохот. Они были покорены. Все мои сомнения и страхи рассеивались. Я чуть было не заплакал. Три первые части зал смеялся. От волнения и нервного напряжения я тоже смеялся вместе со зрителями.
И тут случилось нечто невероятное. Среди этого смеха экран вдруг погас, в зале вспыхнули люстры, и в репродукторе загремел голос:
– Прежде чем продолжить просмотр этой превосходной комедии, мы позволим себе отнять у вас пять минут и рассказать вам о всех достопримечательностях нового прекрасного здания кинотеатра.
Я не мог поверить своим ушам. Вне себя от ярости, я вскочил с места и бросился к выходу.
– Где этот мерзавец директор? Я убью его!
Публика была на моей стороне, и едва этот идиот стал описывать превосходное оборудование кинотеатра, зрители начали стучать ногами, хлопать и свистеть – ему пришлось умолкнуть. Но прошла целая часть, прежде чем смех в зале снова стал общим. Мне казалось, что, несмотря на досадные обстоятельства, фильм прошел очень хорошо. Я заметил, что в финале Эйнштейн украдкой утирал глаза – лишнее доказательство того, что ученые неизлечимо сентиментальны.
На следующий день, не дожидаясь рецензий, я уехал в Нью-Йорк – до премьеры в зале Коэна у меня оставалось только четыре дня. По приезде, к моему ужасу, выяснилось, что фильм почти не рекламировался – о премьере сообщали только краткие объявления, вроде «Наш старый друг снова у нас!». Я устроил головомойку администрации «Юнайтед артистс»: «Оставьте в покое чувства! Побольше информации! Мы ведь показываем фильм не на Бродвее, а в малоизвестном зале».
Я дал объявление на полстраницы в ведущие нью-йоркские газеты, каждый день они крупным шрифтом печатали:

Театр Коэна
Чарльз Чаплин
в фильме
«ОГНИ БОЛЬШОГО ГОРОДА»
Сеансы в течение всего дня.
Цена билетов от 50 центов до 1 доллара
Я потратил на эти объявления тридцать тысяч долларов и, кроме того, заказал световую вывеску на фасад театра, которая обошлась мне еще в тридцать тысяч. Так как у нас оставалось мало времени и надо было торопиться, я не ложился всю ночь – проверял проекцию, определял размеры изображения и устранял искажения. На следующий день я встретился с репортерами и рассказал, почему и зачем снял немой фильм.
Сотрудники «Юнайтед артистс» опасались, что я назначил слишком высокую цену на билеты – от пятидесяти центов до доллара, – а в самых первоклассных кинотеатрах билеты были не дороже восьмидесяти пяти центов и дешевые по тридцати пяти центов, причем там показывали звуковые картины, а впридачу давали еще какое-нибудь выступление живых актеров. Но я рассуждал психологически верно: если зритель узнает, что это немой фильм, а идет по повышенным ценам, и ему захочется его посмотреть, лишние пятнадцать центов его уже не остановят. И я настоял на своем.
На премьере фильм был принят очень хорошо. Но премьеры все же не показательны – дело решает рядовой зритель. А заинтересуется ли он немым фильмом? Эти мысли почти всю ночь не давали мне уснуть. Однако в одиннадцать утра ко мне ворвался мой заведующий рекламой и разбудил меня криком:
– Все в порядке! Потрясающий успех! С десяти утра выстроилась очередь на весь квартал, даже машины не могут проехать. С десяток полицейских пытаются навести порядок. Люди рвутся в зал. И вы бы послушали, как они кричат!
Мною овладевало то блаженное чувство, которое испытываешь, когда тебя, наконец, отпускает тревога многих дней. Я заказал завтрак и оделся.
– А где больше всего смеялись? – спросил я, и он подробно начал перечислять, какие сцены вызывали смех, какие хохот, а какие восторженный рев.
– Сходите-ка сами, – посоветовал он. – Получите большое удовольствие.
Боясь разочарования после его восторгов, я пошел не очень охотно и все-таки простоял с полчаса в толпе, в последних рядах, ощущая веселое, напряженное внимание зрителей, то и дело разражавшихся взрывами смеха. Этого было достаточно. Я ушел очень обрадованный и, чтобы дать выход своим чувствам, четыре часа гулял по Нью-Йорку. Время от времени я возвращался к кинотеатру – растянувшаяся на весь квартал очередь не уменьшалась. В прессе фильм получил единодушные и совершенно восторженные отзывы.
Мы показывали фильм в зале на тысячу сто пятьдесят мест в продолжение трех недель и зарабатывали по 80 тысяч долларов в неделю. А звуковой фильм студии «Парамаунт» с Морисом Шевалье [] в главной роли, который шел напротив нас в кинотеатре на три тысячи мест, приносил им только 38 тысяч долларов в неделю. «Огни большого города» не сходили с экрана три месяца и дали больше 400 тысяч долларов чистой прибыли. Фильм был снят с экрана только по требованию прокатных организаций: они купили у меня право его показа за очень большую сумму и справедливо не желали, чтобы к нему угас интерес еще до того, как они пустят его в прокат.
Теперь надо было показать «Огни большого города» в Лондоне. В Нью-Йорке я часто виделся со своим приятелем Ральфом Бартоном, работавшим в журнале «Нью-Йоркер»; тогда как раз вышло с его иллюстрациями новое издание «Озорных рассказов» Бальзака. Ральфу было всего тридцать семь лет. Человек широкообразованный, но весьма эксцентричный, он был женат пять раз. Последнее время Ральф был в угнетенном состоянии и даже пытался покончить самоубийством, приняв большую дозу какого-то снотворного. Я предложил ему поехать со мной в Европу, чтобы переменить обстановку. И вот мы с ним сели на «Олимпик», тот самый лайнер, на котором я первый раз ездил в Англию.
XXII
Меня очень волновало, какой прием окажет мне Лондон спустя десять лет. Я предпочел бы приехать инкогнито, без всякого шума, но мне следовало присутствовать на премьере «Огней большого города» – это должно было послужить рекламой для фильма. Признаюсь, я не был разочарован количеством людей, которые меня встречали.
На этот раз я остановился в отеле «Карлтон» – он был старше отеля «Ритц», и здесь Лондон казался мне более привычным. У меня был чудесный номер. По-моему, грустно, если человек привыкает к роскоши. Каждый день, когда я переступал порог «Карлтона», мне казалось, что я вхожу в рай. Приехать в Лондон богатым значило почувствовать жизнь увлекательным приключением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144